|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава двенадцатая

СОВРЕМЕННЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСЛАМ: ОТ ОСУЖДЕНИЯ К ОДОБРЕНИЮ

Иногда кажется, что когда религиозные и богословские заблуждения прояснятся, то мусульмане и христиане сами собой будут относиться друг к другу более сердечно. Эти мысли можно уравновесить пониманием, что и когда все будет сказано и сделано... останется возможность, что мусульмане будут вызывать искреннее отвращение и отторжение... То же самое относится, mutatis mutandis, к христианам... Но, в общем, никто не должен очернять того, с кем не согласен¹⁹³.

Кейт Зебири

Поскольку, начиная с XVII столетия, Запад неуклонно наращивал свою мощь, а мусульмане только теряли свою былую силу, что приводило, соответственно, к ослаблению угрозы с их стороны, писатели в западных странах стали теперь видеть в исламе в первую очередь религиозное движение, а не противника, с которым нужно сражаться. Запад все больше и больше узнавал об исламе. Этому содействовали, прежде всего, изучение арабского языка и публикация различных арабских и мусульманских документов, а также работ миссионеров, которые непосредственно встречались с мусульманами. Благодаря расширению и углублению знаний об исламе число издаваемых книг об этой религии постоянно росло, а отраженные в них воззрения имели тенденцию претерпевать определенные изменения.

Знамением подобного развития ситуации стала книга Генри Стабба, вышедшая в 1670 году и носившая пространное, в духе того времени, название: «Повествование о происхождении и развитии магометанства: с описанием жизни Магомета и с опровержением распространяемой христианами клеветы в отношении и его самого, и его религии» [An Account of the Rise and Progress of Mahometanism: With the Life of Mahomet and a vindication of him and his religion from the calumnies of the Christians]. Стабб не считает, что ислам распространялся только мечом, и выражает мнение, что несколько историй, выставляющих Мухаммада в невыгодном свете, - всего лишь «вымыслы», к каковым он относит и утверждение, будто бы тот заимствовал свое учение у иудеев и несториан, и различные байки вроде тех, где говорится, что гроб с его телом подвешен между двумя гигантскими магнитами и что он выдавал своего ручного голубя за Святой Дух. Стабб считает ночное путешествие Мухаммада и его восхождение на небеса видением, - подобная трактовка этого предания истории известна и среди мусульман. В то же время, положительно оценивая общественную и политическую деятельность основоположника мусульманского вероучения, он продолжал отрицать, что Мухаммад — истинный пророк.

Изучение арабского языка

Одним из проявлений возросшего интереса к исламу стало изучение арабского языка. В 1539 году во Французском коллеже [College de France] была учреждена Кафедра арабского языка, а в 1613 году то же самое имело место и в Лейденском университете. Ученому арабисту Эдуарду Пококу было поручено в 1636 году создать кафедру арабистики в Оксфорде. Более раннее предписание Венского собора XIV века открыть школы по изучению арабского языка, что было осуществлено в эпоху Возрождения, вновь стало воплощаться в жизнь. Вскоре начали появляться переводы Корана на английский язык. Первый, выполненный Александром Россом, был издан в 1649 году, а в 1734 году из печати вышел более точный и удачный, подготовленный Джорджем Сейлом. Качество работы Сейла можно оценить по тому факту, что Норман Даниэл в своей книге «Ислам и Запад: создание образа» использовал именно его перевод¹⁹⁴.

Во «Вступительном слове» к своему переводу Корана Сейл предлагает вниманию читателей значительно улучшенную биографию Мухаммада, замечая при этом, что Пророк оклеветан несправедливо: «Нельзя не восхвалить его за его добродетели»¹⁹⁵. Он отрицал, что ислам распространялся с помощью оружия, и утверждал, что эта религия «не более чем человеческое соглашение»¹⁹⁶. Он рисует столь положительный образ Мухаммада, что многие читатели даже обвинили Сейла в «тайном мусульманстве»¹⁹⁷. Вольтер думал, что Сейл прожил двадцать пять лет среди арабов, хотя на самом деле тот ни разу не покидал пределов Англии¹⁹⁸. Норман Даниэл говорит, что Сейл «не преследовал личные цели. Он желал только пролить на факты истинный свет»¹⁹⁹.

Ранние писатели эпохи Просвещения

Мыслители эпохи Просвещения продемонстрировали совершенно новое отношение к религии, как к христианской, так и к мусульманской. Они отринули принцип Божественного откровения в пользу обращения к разуму, к признанным наукой аксиомам, самоочевидным и универсальным, по их мнению. Таким образом, речь шла не об одной какой-то религии или о конкретных религиях, а вообще о религии как таковой. Философ Джон Локк говорил о «религии без мистики», то есть без Божественного откровения, и такая точка зрения стала отличительной чертой новой интерпретации религии.

Хорошей иллюстрацией подобной позиции могут служить идеи графа Анри де Буленвилье. Под его пером Мухаммад превращается в философа эпохи Просвещения. В биографии, опубликованный посмертно, в 1731 году, он лишил ислам его религиозного содержания и изобразил Мухаммада свободным мыслителем, создателем «религии разума». Граф говорил, что если отбросить чудеса и мистику, то религия Мухаммада будет истинной в своей сущности. В религии Пророка не предписывается умерщвления плоти, не навязывается строгое соблюдение содержащихся в ней предписаний и не предлагается участвовать в таинствах, которые трудно постигнуть разумом. Хотя в основном точка зрения французского мыслителя не столь уж отдалялась от утверждаемых исламом истин, отнимать божественное значило отнимать самую суть мусульманской веры. Если подходить с его позиций к Мухаммаду, то перед нами оказывается уже арабский деист, а не пламенный пророк из Мекки, получивший могущественное откровение Корана. По своим взглядам Буленвилье отличается от Петра Достопочтенного, считавшего, что Мухаммад вдохновлен сатаной. Мусульмане не смогли бы принять точку зрения Петра, но смогли бы понять ее. Представления графа остались бы для них тайной.

Эдуард Гиббон рассуждает о Мухаммаде в знаменитой «Истории упадка и разрушения Римской империи» [History of the Decline and Fall of the Roman Empire] (1776-1788), где представил в общих чертах и Мухаммада, и ислам. По словам Бернарда Льюиса, он довольно неискренне характеризует это вероучение «не как что-то отдельное и изолированное, не как прискорбное отступление от прогрессивного пути Церкви, но как часть человеческой истории»²⁰⁰. Однако старые предубеждения и пристрастия оставались. «С ранней юности Мухаммад был увлечен религиозным созерцанием; ... в пещере Геры, в трех милях от Мекки, он общался с духом фантазии или восторга, который исходил не с небес, но из сознания пророка»²⁰¹. Гиббон описывает Коран насколько осуждающе, настолько же и цветисто: «Бесконечная несвязная рапсодия из мифов, заповедей и торжественных речений, которая изредка пробуждают то или иное чувство или мысль и иногда рассыпается прахом, а иногда тает в облаках...»²⁰². Вера мусульман в единого Бога и Мухаммада как его пророка оказывается «сочетанием вечной истины и вынужденной лжи»²⁰³. Но он мог и похвалить мекканского пророка: «Он вдохнул в верующих дух любви и доброжелательства, наставлял их на праведный путь и, с помощью своего закона и заповедей, унимал жажду мести и не допускал притеснения вдов и сирот»²⁰⁴.

Богословские взгляды: положительные стороны ислама

Точка зрения богослова: Дж. Ф. Д. Морис

По мере того как в XIX веке ширилось миссионерское движение, британские христиане все чаще входили в прямые контакты с последователями ислама, как в Индии, так и в Африке. Одни продолжали полностью отвергать эту религию, другие же видели в ней и положительное. Джон Фредерик Денисон Морис, - по словам одного ученого, «самый значительный [английский] мыслитель середины девятнадцатого века»²⁰⁵, - был писателем, которого можно назвать богословом последней точки зрения, хотя он сам и не участвовал в миссионерском движении. В своей книге «Религии мира» [ The Religions of the World] Морис объясняет, как до него это делал Николай Кузанский, что христиане должны брать доброе отовсюду, где его находят, даже в религиях, которые обычно считаются недостойными. Альберт Хурани замечает: «Для Мориса сущностью религии была "вера в человеческих сердцах"»²⁰⁶. Морис был убежден, что поскольку люди созданы по образу Божьему, каждому, пусть и отчасти, присуще природное чувство божественного и, следовательно, часть Божественного откровения. Морис не только отвергал точки зрения, что ислам - враг христианства, но и говорил, что свойственная мусульманам высокая мораль, их благочестие в соблюдении религиозных обрядов и чистый монотеизм могут рассматриваться как их приготовление к христианской вере, а ислам - как религия, которая входит во всеобщий план Божественного провидения.

Точка зрения миссионера: епископ Кроутер

Епископ Сэмюэл Аджай Кроутер, йорубский священнослужитель, занимавшийся миссионерством среди своего народа, в Западной Африке, не учился у Мориса, но его способ распространения христианства понравился бы профессору Королевского колледжа [King's College]. Кроутер вначале подумал было, что спор между верующими, «когда одни кричат: "Иисус - Сын Божий", - а другие: "Нет, Он - не Сын Божий", - бесполезен»²⁰⁷. В поисках сходства между христианством и исламом он стал сосредотачиваться на общем в обеих религиях, например, на пророческом служении Иисуса и его чудесном рождении. Вместо того, чтобы участвовать в спорах, он читал мусульманам христианское Писание, истории из Библии и, если его спрашивали о чем-либо, приводил соответствующий библейский текст. Он говорил: «Не нужно ни доказательств, ни споров, ни возражений, но на вопросы следует отвечать согласно Слову Божию»²⁰⁸. Его слушатели нередко обращали внимание и на то, что Писание, с которым знакомил Кроутер свою паству, было на их родном языке, йоруба, а не на иностранном. Эндрью Ф. Уоллс пишет о нем:

Кроутер, африканец, руководивший одной из миссий в Африке, разработал особый, афро-христианский подход к исламу, применимый к африканским условиям. Это избавило миссию от высокомерного отношения к исламу, которое преобладало в миссионерской литературе в те времена, когда происходило становление Кроутера: теперь уже не было ни осуждения этой религии, ни обвинений ее в обмане или лжепророчестве²⁰⁹.

Придерживаясь своего же подхода, он представлял христианство исполнением ислама, а не его противником или ниспровергателем.

Реджиналд Босворт Смит

Реджиналд Босворт Смит, школьный учитель из Харроу, дополнил воззрение Мориса двумя вещами: во-первых, выводами, к которым он пришел, применяя к научным исследованиям новую методологию сравнения религий, и, во-вторых, идеей эволюции. Будучи уверенным, что все религии основаны на обязательстве их последователей вести нравственную жизнь, Смит считал, что Мухаммад поднял нравственный уровень арабов и поэтому смог передать своим последователям четкое ощущение основных законов этики. Христианство - это вершина религиозной эволюции и поэтому превосходит другие религии, но с исламом они не враги, а союзники, поскольку оба вероучения стремятся к одному и тому же - к возвышению человечества. Он был убежден, что британская политика должна быть направлена на поддержку ислама, а не на борьбу с ним, поскольку только так можно улучшить жизнь британских подданных за границей. Смит первым из христианских писателей назвал Мухаммада пророком. По его словам, Мухаммад «претендовал на это звание, ... будучи Пророком, истинным Пророком Божьим, ... как я дерзаю верить, соглашаясь с ним!»²¹⁰.

Богословские взгляды: отрицательные стороны ислама

Сэр Уильям Мюр

Какие бы изменения ни происходили в общественном мнении, а традиционное отрицательное отношение к исламу продолжало сохраняться. Сэр Уильям Мюр, возможно, наиболее известный писатель-миссионер XIX века, познакомился с исламом, общаясь с мусульманами в Индии, где он занимался миссионерской деятельностью. Превосходный ученый, хорошо знавший арабский язык и отличавшийся точностью и бескомпромиссностью своих научных работ, он опубликовал четырехтомную «Жизнь Магомета» [Life of Mahomet], а также «Апологию» ал-Кинди, отчасти перевод с арабского на английский, а отчасти пересказ. Ученые высоко оценили «Жизнь Магомета», хотя Мюр осуждал в ней ислам как религию. По его мнению, «магометанство, скорее всего, может быть только открытым и грозным противником христианства»²¹¹. Он говорил, что христиане не могут разрушить ислам по двум причинам: одна из них - то, что христиане почитают изображения, другая же - фанатизм мусульман, их развращенность и приверженность к низкому уровню нравственности. Настойчивое стремление Мюра как можно точнее описать ислам поразительно для такого врага мусульманства, как он, но мусульманским читателям мало бы было пользы в точных фактах в свете полностью негативной оценки их религии.

Мюр был ярким представителем колониального империализма. Как индийский миссионер он полагал, что христианский Запад обязан просветить и исцелить заблудших азиатов, живущих во тьме их старых традиций. Его взгляд на христианство как на абсолютную истину был лишь частью этого воззрения, другой же частью была вера в «бремя белого человека», идея, что «цивилизованный» христианский Запад обязан принести свет в языческую тьму.

Хендрик Кремер

В 1938 году протестантский богослов Хендрик Кремер издал «Послание христианина к нехристианскому миру» [The Christian Message in a Non-Christian World]. Возможно, это была наиболее важная книга середины XX века на тему христианства и других религий. Подобно знаменитому Карлу Барту, протестантскому богослову XX века, Кремер различал «религии», установления и обряды которых созданы людьми, и «откровения», или истины, которые дает людям Бог. Барт и Кремер относили христианство ко вторым, а все остальные религии к первым: в них, мол, только человеческая вера, что же касается Божественного присутствия, то его там нет. Взгляд Кремера на десятилетия определил отношение большинства христиан к другим религиям.

Романтизм: Ближний Восток как экзотика

Если мыслители эпохи Просвещения превращали Мухаммада в такого же философа, как они, а некоторые богословы видели в исламе истинную религию, то общественное мнение больше тяготело к романтизму. Все началось с появления на прилавках книжных магазинов сборника арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Впервые его перевел на французский Антуан Галан, а затем, уже на английский, - Ричард Бёртон, путешественник и писатель, известный тем, что посетил Мекку²¹². В этом произведении описываются таинственные обычаи и нравы Востока с его гаремами - этими обителями сладостных утех, рыцарственным поведением знатных воинов и захватывающими путешествиями. Все, о чем рассказывалось в нем, не могло не будить воображения европейских читателей, и многие из них и впрямь отправлялись на Ближний Восток в надежде самим окунуться в необычный, чарующий мир. В одном источнике говорится, что по объему продаж какое-то время «Тысяча и одна ночь» занимала в Англии второе после Библии место. Проблема, однако, состояла в том, что экзотика, которая привлекала европейцев в этой книге, являлась скорее творением европейского сознания, имевшим мало что общего с реальностью. Вновь европейцы видели в жизни мусульман и арабов в основном только то, что подмечали их глаза, а не то, что действительно представляло собой их культуру. И все же определенный сдвиг был. «Великая перемена... заключалась в том, что стали меньше спорить и больше уделять внимания экзотике»²¹³

Сэр Уильям Мюр счел работу Вашингтона Ирвинга «Жизнь Магомета» [Life of Mahomet] обычной приключенческой повестью. Он говорил, что Ирвинг, «поддаваясь обаянию романтических грез, слишком уж часто забывает взглянуть правде в лицо»²¹⁴. Мюр, ученый, хорошо знавший мусульманские источники, в том числе и доступные, в английских переводах, сетовал, что английские писатели не пользуются этими материалами, многие из которых весьма популярны среди мусульман, а прибегают вместо этого к собственному воображению. Ирвинг воскрешал старое мнение о том, что Мухаммад страдал галлюцинациями и маниями различного рода.

Хорошо известен случай, когда подобный романтический подход был отражен и в изобразительном искусстве. Знаменитый литограф Дэвид Робертс создал серию из 248 изображений уличных сцен, зданий и исторических памятников, частью в Египте, а частью в Святой земле, и это стало настоящей сенсацией для коллекционеров. Мусульманские мечети, могилы мамлюков, кофейная лавка в Египте, а также пирамиды и сфинкс, знаменитые храмы Карнака и Фив и вдобавок Долина Царей были изображены уважительно и в романтическом духе²¹⁵. Пастельные цвета, величественные позы, встречи в тихой, спокойной обстановке и изумительная архитектура - все это создает впечатление, что перед вами и преисполненный чувства собственного достоинства классический Египет, и мир ислама, степенный, серьезный и такой уютный. Робертс изображает безмятежные, тихие пейзажи и простые лавки, где люди занимаются каждый своим делом без всяких там волнений или ссор. Ислам представлен художником религией мирных людей, которые собираются в больших, просторных и пышных мечетях для тихих бесед. И нигде ни намека на жестокость мусульман или догматизм учения Мухаммада.

Академическое изучение ислама

Хотя личные контакты с мусульманами позволили многим миссионерам-писателям по-новому, более широко и непредвзято взглянуть на ислам, главную роль в изменении общественного мнения относительно этого вероучения сыграло все же академическое изучение мировых религий. Первые шаги в данном направлении были предприняты еще в середине XIX века, в первой половине XX века исследования в этой области значительно расширились, но особый размах они приняли уже после Второй мировой войны. С крушением колониальной системы у Запада становилось все меньше оснований упиваться чувством собственного превосходства, и, как следствие этого, ученые смогли теперь более беспристрастно подходить к рассмотрению вопросов, касавшихся Азии и Африки. Углубившись в изучение религий этих двух континентов, они были буквально потрясены открывшимся перед ними удивительным миром, в котором насыщенная религиозная жизнь и богатые философские и литературные традиции образовывали единое целое, и охаивание исповедуемых азиатами религий стало постепенно затихать.

Новые данные о Мухаммаде и исламе поступили от ученых, которые знали арабский и другие языки Ближнего Востока и могли свободно читать тексты на этих языках, что из их предшественников делали немногие. Луи Массиньон, знаменитый французский исламовед, возможно, был самым выдающимся из таких ученых²¹⁶. В детстве он был крещен в католичестве, но отошел от веры и вернулся только тогда, когда во время его борьбы с малярией о нем заботилась семья арабов-мусульман в Ираке. У Массиньона было свое собственное представление о Святом Духе, и хотя он продолжал утверждать превосходство христианства, он верил, что Дух Божий действует и в исламе. По словам одного писателя, «он... не сомневался, что и в исламе люди соединяются с Богом»²¹⁷. Массиньон сыграл значительную роль в стимулировании изучения ислама, и во многом именно благодаря ему на II Ватиканском соборе Католическая церковь выступила с важным заявлением об этом вероучении.

Из других видных исламоведов назовем здесь Тора Андре, скандинавского ученого XX века, чья работа «Мухаммад: человек и его вера» до сих пор получает положительные оценки; Уильяма Монтгомери Уотта, профессора Эдинбургского университета, чьи многочисленные книги о Мухаммаде и исламе могут служить примером внимательного и уважительного подхода к изучаемому предмету, а также Карена Армстронга, чью книгу «Мухаммад: биография Пророка» я часто цитировал в этой работе. Они, как и многие другие, демонстрируют стремление западных ученых, принимающих близко к сердцу историю Мухаммада, по-новому взглянуть на нее. В своей работе они использовали так называемый объективный метод современного изучения истории, согласно которому истинность или неистинность религий не обсуждается, хотя при этом и не отрицается возможность подвергать сомнению общепринятые традиции и мнения. Последнее иллюстрирует современная работа Патриции Кроун и Майкла Кука²¹⁸. Они доказывают, что Коран, по крайней мере, отчасти, создан не Мухаммадом, а составлен после его смерти, и что сведения о нем в хадисах заслуживают меньше доверия, чем считают мусульмане. Другие исследователи воскрешают старое представление о том, что Мухаммад при создании ислама пользовался иудейскими и христианскими источниками.

Ориенталисты и обвинение их в пособничестве империализму

Нелегкую работу в области исследований и переводов проделали «ориенталисты» - западные ученые-востоковеды, занимавшиеся изучением быта и культуры народов Азии и Северной Африки, хотя особое место в их исследованиях занимал все же Ближний Восток. Вначале ориенталистами были одни лишь лингвисты, которые не только разбирались в литературе ближневосточных стран, но и переводили различные тексты, - как правило, с арабского языка, - но вскоре их сообщество приняло в свои ряды и ученых, изучавших историю и культуру Ближнего Востока. Последние придерживались современного историко-критического метода научных исследований как объективного и непредвзятого. Но оппоненты обвиняли их в том, что их интерпретации склоняются в пользу Запада и что эти ученые не только разделяют точку зрения западного колониализма, но и по большей части работают в поддержку колониальной власти в качестве консультантов и советников. Филип Хитти, ливанец по рождению, которого я несколько раз цитировал в своей работе, и Массиньон являются одними из тех ученых-ориенталистов, к которым придирался Эдуард Саид, профессор Колумбийского университета и самый выдающийся из этих критиков. Он утверждал, что так называемый объективный, основанный на фактах подход ориенталистов к изучению других народов и их веры на самом деле неуважителен и лицемерен и что сама их уверенность в объективности скрывает врожденную убежденность в превосходстве²¹⁹.

Критика Саида была заслуженной. Западные ученые при описании образа жизни мусульман вообще и арабов, в частности, были подчас столь щепетильны в отношении точности и беспристрастности, что их подход справедливо или несправедливо принимался за проявление снисхождения. Так называемый объективный подход часто приводил к низведению рассматриваемой религии и/или культуры всего лишь до «объекта» и, таким образом, игнорировал дух и жизнь, исходившие от этой реальности. Позже профессор Фазлур Рахман отметит: «Хотя ориенталисты и внесли важный вклад в науку и, без сомнения, были первопроходцами современного изучения ислама, они изучали ислам как историческую Данность, как мертвое тело, которое можно разобрать по частям»²²⁰. Точно и в то же время с чувством писать о другой религии - непростая и подчас противоречивая задача, и многие протестуют против холодного, почти бесстрастного подхода, который свойственен большей части современных работ о религии и духовной литературе. Преодолеть пропасть между Западом и исламом, видимо, сложнее, чем думали Николай Кузанский и Теодор Библиандер.

Диалог между религиями

Поскольку глубокая духовность, высокие побуждения к нравственной жизни и явная осведомленность о божественном в других религиях стали очевидны, многие богословы сочли невозможно трудным принижать и игнорировать эти вероучения. Покойный католический богослов Карл Ранер, например, утверждал, что если Бог присутствует в других религиях, то последователи этих религий тоже могут познать Бога. Поэтому, говорил он, существует множество разных путей к спасению, и христианство - только один из них. Других верующих он называл «анонимными христианами»²²¹.

Наиболее важной иллюстрацией этого изменения богословского отношения среди христиан может служить Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям, (она была озаглавлена Nostra aetate [«В наше время»]), провозглашенная на II Ватиканском соборе в 1965 году. После подобных же слов об иудаизме документ говорит:

Церковь с уважением относится и к мусульманам, поклоняющимся Единому Богу, Живому и Сущему, Милосердному и Всемогущему, Творцу неба и земли, обращавшемуся к людям, определениям Которого, даже сокровенным, они всей душой стремятся подчиниться, как подчинился Богу Авраам, на которого охотно ссылается исламская вера. Хотя последователи ислама и не признают Иисуса Богом, они всё же почитают Его как пророка и чтят Его девственную Матерь Марию, а иногда даже благочестиво призывают Её. Кроме того, они ожидают Судного дня, когда Бог воздаст всем воскресшим. Поэтому они ценят нравственную жизнь и высоко чтят Бога молитвой, милостыней и постом. Хотя в течение веков между христианами и мусульманами возникали немалые разногласия и вражда, Священный Собор призывает всех предать забвению прошлое и искренне стремиться к взаимопониманию, а также совместно оберегать и поддерживать ради всего человечества социальную справедливость, нравственные ценности, мир и свободу²²².

Собор подтвердил традиционное христианское ожидание в конце времен Второго Пришествия Христа. И вместе с тем в только что процитированном документе признавалась положительная ценность ислама и других религий, что открывало путь к диалогу с их представителями.

И Католическая церковь, и Национальный совет Церквей учредили официальные органы для общения с мусульманскими главами²²³. Протестантские деноминации в Соединенных Штатах также выступили с заявлениями об исламе. В 1985 году Генеральная Ассамблея Пресвитерианской церкви (США) призвала пресвитериан с пониманием относиться к мусульманам и сотрудничать с ними в том, что касается социальной справедливости, и, соответственно, эта деноминация учредила специальное ведомство по межрелигиозным отношениям²²⁴. В университетах были созданы научные центры, призванные заниматься исламоведением и тождественными ему дисциплинами. Из этих учреждений назовем лишь два: Институт христианско-исламских исследований в Селли-Оукском филиале Бирмингемского университета (Англия) и Центр по изучению мировых религий в Гарвардском университете (США). Множество школ и профессиональных академических ассоциаций организовывало ученые семинары и дискуссионные группы. Университеты, духовные и светские, как на Западе, так и в мусульманских странах, обменивались лекторами и преподавателями. В результате в последние десятилетия мечты Иоанна Сеговии, Николая Кузанского и Теодора Библиандера о диалоге лицом к лицу стали претворяться в жизнь. Такие диалоги имели целью не только получение новой информации и достижение взаимопонимания, но и обмен знаниями и опытом в области религиозной практики, а также замену «объекта» академического изучения живым присутствием религии.

Развивать такой взаимный обмен непросто²²⁵. Все еще присутствует общий фон враждебности и злобы, и к тому же христиане и мусульмане склонны по-разному понимать роль религии. Для современных христиан религия должна быть исключительно частным делом, никак не связанным с заботами государства и правительства и вообще со всем тем, что происходит в светском мире. В исламе, напротив, две этих области - духовное и мирское - сочетаются, вера и общество взаимоувязываются. Сеид Хоссейн Наср, иранский шиит, получивший в Гарварде степень доктора философии в науке и истории, комментируя данное обстоятельство, ссылается на призыв Иисуса отдавать Богу Божье, а кесарю кесарево. Он говорит, что в исламе не поднимался вопрос о противопоставлении Бога и кесаря. С самого начала это вероучение «стремилось ввести кесареву сферу, то есть политическую, социальную и экономическую жизнь, в целостный религиозный мир»²²⁶. Он отмечает также, что в любом диалоге между исламом и западным христианством «присутствует третья сторона - секуляризация современного светского Запада», и это делает «диалог гораздо более сложным»²²⁷. Данное высказывание имеет исключительно большое значение. Но Наср не останавливается на этом: он приводит еще и конкретные факты, которые показывают, как то, что начинается с благих намерений, может привести к самым неожиданным проблемам.

Посещение папой Иоанном Павлом II знаменитой мечети Омейядов в Дамаске, состоявшееся 5 мая 2001 года, прекрасно иллюстрирует сказанное выше. Поскольку мечеть построена на том самом месте, где когда-то стоял храм Иоанна Крестителя, данный поступок папы вполне объясним. В те времена, когда ислам был еще новой религией, христиане и мусульмане вместе молились в этом храме. Но по прошествии какого-то времени последователи ислама купили его и возвели на его месте мечеть. Так как и христиане, и мусульмане верят, что в мечети хранится голова предтечи Христа, ее почитают как святыню приверженцы обеих религий. Папа Иоанн Павел II первым из римских понтификов изъявил желание посетить мусульманскую мечеть, и мечеть Омейядов как нельзя более подходила для подобной акции. Однако некоторые мусульмане, зная традиционное отношение Католической церкви к нехристианам, опасались, не лелеет ли папа тайную мечту обратить, если удастся, мусульман в христианство (не сомневаюсь, что кое-кто из них и сам был бы непрочь обратить, но уже христиан в ислам). Как мы видим, визит, который, казалось бы, был исключительно благородным и дружественным шагом, исключавшим какие бы то ни было тайные помыслы, вызвал у хозяев подозрение. Такова уж природа межрелигиозных диалогов. Роль истории, традиций и формальных определений в этом процессе столь велика, что преодолеть разделение будет непросто²²⁸.

Мусульмане, как правило, меньше, чем христиане, стремились к межрелигиозным дискуссиям и, даже когда присутствовали на них, нередко ощущали себя лишь гостями, подозревая, что инициатива в подобных вещах исходит или от все еще сохраняющегося колониализма, или от ориентализма, не говоря уже о миссионерских целях. Следует отметить в связи с последним, что евангелисты и впрямь отстаивают миссионерство как единственно возможный подход христиан к нехристианам. Да и само обращение II Ватиканского собора свидетельствует о том, что Католическая церковь не собирается отказываться от него, а более поздняя папская энциклика только подтверждает данное обстоятельство²²⁹. Некоторые мусульмане, впрочем, благосклонно относятся к общению с христианами, надеясь объяснить им, что из себя представляет ислам. Всемирный мусульманский конгресс (Mu'atamar al-'Alam al-Islami) и Всемирная мусульманская лига (Rabitat al- 'Alam al-Islami), как и другие международные мусульманские организации, выступают в поддержку диалогов с представителями христианства и сами охотно участвуют в них²³⁰.

Является ли Коран Словом Божьим?

Наиболее открытый подход к исламу предложил Уилфред Кантвелл Смит на Тейлорских лекциях 1963 года в Йельской богословской школе, поставив прямой вопрос: «Является ли Коран Словом Божьим?». В начале своего выступления Смит отметил, что ни один из христианских богословов прежде не задавался таким вопросом. Христиане считали Коран словом Мухаммада (если не сатаны), но не Словом Божьим, как относятся к Корану мусульмане. Если считать Коран книгой, которая в самом деле приводит людей к Богу, то он становится не просто книгой в другой религии, но книгой, которую следует почитать как обладающую подлинной религиозной властью, и даже книгой, которая обращена и к христианам, или к иудеям, или к последователям других вероучений²³¹.

Оставляя в стороне вопрос о подлинности текста с формальной точки зрения, Смит утверждает, что и Коран, и Библия могут служить одному и тому же - привести своего читателя или слушателя к встрече с Тайной Божества. Далее он замечает, что ориенталисты и правоверные христианские церковники ошибаются, низводя ислам к его догматам и идеям и игнорируя, таким образом, личную веру, которая одна и является живой реальностью религии: ориенталисты занимаются объективистским и безличным изучением ислама, а церковники преследуют свою собственную цель, заключающуюся в защите ортодоксии.

Клинтон Беннет предлагает подобный же подход, напоминая несторианского католикоса («патриарха») Map Тимофея, который говорил, что Мухаммад «шел по пути пророков». Беннет замечает, что если бы греческие православные богословы разделяли точку зрения Тимофея на Мухаммада, «исход [как у греков, так и у западных христиан] мог бы быть совсем иным»²³². Подобно католикосу Тимофею и Реджиналду Босворту Смиту, Уилфред Смит тоже считал Мухаммада пророком.

Идея межрелигиозного диалога не принадлежит к числу простых для претворения в жизнь. Враждебность, развивавшаяся в течение многих веков, все еще не изжита, и к тому же преодолеть и испытываемый мусульманами страх перед западным колониализмом, и христианскую традицию триумфализма - дело, прямо надо сказать, нелегкое. Если к этой и без того сложной ситуации мы добавим еще и такие события политической жизни, как оказываемая Западом поддержка Государства Израиль, война в Заливе, эмбарго и воздушные налеты на Ирак, присутствие американских вооруженных сил в Саудовской Аравии, или воспоминания о крестовых походах в эпоху Средневековья и колониализме XIX века, не говоря уже о падении нравственности и духовности, наблюдаемом мусульманами в странах Запада, то поймем, что далеко не все мусульмане готовы дать положительный ответ на приглашение к диалогу. И к тому же и многие христиане, - а может, и большинство, - не горят особым желанием участвовать в подобных разговорах с противной стороной.

Позиция мусульман

У мусульман свое представление о христианстве и Западе. Традиционный ислам относит христианство к заблуждениям. Мусульмане в целом согласны с тем, что, называя Иисуса Богом, христиане совершают поступок, который если и не является богохульством, то, во всяком случае, граничит с ним, поскольку нарушает мусульманский (читай: «божественный») запрет связывать кого-либо или что-либо с Богом. Христианское Писание, как и иудейское, считается у мусульман поврежденным, а отказ христиан и евреев признать Мухаммада истинным пророком Божьим - отрицанием Божественной истины²³³. В этом отношении традиционная оценка христианства по-прежнему доминирует в сознании последователей ислама.

И в то же время Кейт Зебири говорит о многих мусульманских мыслителях, которые относительно открыты к христианству. Один из них, Хасан Аскари, подобно Уилфреду Кантвеллу Смиту, рассматривает мировые религии как разные способы человеческого отклика Богу и поэтому включает христианство, индуизм, буддизм и другие религии в общий круг с исламом как правильные пути служения и поклонения Богу²³⁴. Другие мусульмане признают, что многое из привычной мусульманской критики христианства несправедливо, и поэтому считают, что им сейчас проще вступить в диалог, чем их предшественникам²³⁵.

Критическое в целом отношение мусульман к западному обществу объясняется и целым рядом причин, непосредственно не связанных с разногласиями по вопросам веры, существующими между исламом, с одной стороны, и иудаизмом и христианством, с другой. Для многих мусульман давно уже не секрет такие резко отрицательные явления, приобретающие на Западе все больший размах, как свободные, неупорядоченные половые отношения, гедонизм, ослабление семейных уз, насилие и наркомания. Отсюда и мнение, весьма распространенное среди последователей ислама, что причина распущенности нравов и ослабления общественных структур кроется в отказе от религии как основы общества. Сторонники подобной точки зрения утверждают, что отделение Церкви от государства и отказ западного общества от всеобщей официальной религии привели к секуляризации общества, а это подрывает общественные и нравственные устои. И если западные страны борются с подобными негативными явлениями, то мусульмане хотели бы их избежать.

Повторим в заключение, что мусульмане и поныне помнят о крестовых походах и колониализме. Не забыли они и пренебрежительного к ним отношения как следствия того и другого. Многие из них не видят особой разницы между тем, что было в прошлом, и двумя такими проявлениями нынешней позиции Запада, как христианское миссионерство и поддержка Государства Израиль. Из этих двух факторов сегодняшней жизни наибольшее значение в данный момент имеет второй, поскольку разрешение связанной с Израилем проблемы могло бы весьма ощутимо снизить напряженность во всем регионе.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|