|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава девятая

ЭПОХА ВОЗРОЖДЕНИЯ: МЫСЛИ О ВОССТАНОВЛЕНИИ ДРУЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ И ДИАЛОГ

Вы и мы... верим и исповедуем Единого Бога, хотя и по-разному, и ежедневно молимся и преклоняемся перед Ним, Творцом миров и Повелителем этого мира.

Папа Григорий VII -
правителю династии Хаммадидов
Насиру ибн Алнасу, около 1076 года¹⁴⁶

И все, христиане, иудеи и мусульмане, почитают Единого Бога, Творца неба и земли, и все верят без сомнения, что будут спасены.

Неизвестный средневековый христианский автор¹⁴⁷

С наступлением эпохи Возрождения в отношении к исламу стали происходить важные изменения. Три автора XV века — испанский францисканец Иоанн Сеговия, папа Пий II и Николай Кузанский, епископ и кардинал, — и писатель XVI века Теодор Библиандер, протестантский богослов из Цюриха, признавали ислам законной религией. Оставалась и критика, но впервые христиане думали о спорах с мусульманами как о способе найти общее между двумя религиями.

В то время как эти богословы размышляли о возвышенном, военная ситуация ухудшалась для христианского мира. Мусульманские войска все глубже вторгались в Восточную Европу. Победа турок над сербами в Косово (на «Поле черной птицы») в 1389 году покончила с былым величием Сербии и обеспечила османам контроль над Балканами. В 1453 году турецкие армии захватили восточную столицу, Константинополь, напав на нее с севера и с юга, с суши и с моря. Белград пал в 1518 году, Венгрия - в 1526. Когда Библиандер опубликовал впечатляющее собрание материалов об исламе в 1543 году, прошло только четырнадцать лет с тех пор, как войска Сулеймана Великолепного осадили Вену, угрожая сердцу Европы. Правда, потом ему пришлось отступить от Вены: приближалась зима, а его пути снабжения были чрезмерно растянуты, - но позднее турецкие армии вернулись, чтобы совместно с военно-морскими силами оставаться угрозой для Западной Европы на протяжении более века¹⁴⁸.

Между тем внутренняя жизнь Европы быстро изменялась: с Возрождением вновь проснулся интерес к литературным памятникам Греции и Рима, стали совершаться морские путешествия «в дальние страны», - сперва вдоль берегов Африки, затем в Америку и, наконец, в Индию, - появились астрономические теории Коперника. Много нового принесла и Реформация. И все это, и многое другое словно вдохнули новую жизнь в жителей Западной Европы. Происходившие в то время события и обстановку той эпохи отразили работы уже упоминавшихся нами четырех богословов, о которых мы и поговорим сейчас.

Иоанн Сеговия

Первым заговорил о необходимости нового подхода к исламу францисканец Иоанн Сеговия, ученый и священник, примкнувший к движению в поддержку церковных реформ, которое развернулось в самом начале XV столетия и получило широкое признание у его современников. В 1430 году Иоанн Сеговия участвовал в Базельском соборе, безуспешно пытавшемся реформировать средневековую Церковь, более четко определить обязанности папы и внести определенные изменения в его почитание, и впоследствии написал историю этой представительной ассамблеи. Он взял на себя также труд изучить ислам, сокрушался по поводу того, что христиане практически мало что знают об этой вере, и жаловался, что найти полный список Корана весьма затруднительно.

Зная, что переводу Кеттона, сделанному в XII веке, недостает точности, которая требовалась ученому в эпоху Возрождения, он намеревался заказать другой перевод на латынь, но не смог найти во всей Европе христианина, знающего арабский. Сколь же иной была ситуация в Испании IX века, когда Паоло Альваро сетовал, что христиане в Андалусии отвергают христианскую латынь ради мусульманского арабского языка! Реконкиста и христианизация Пиренейского полуострова проходили настолько успешно, что арабскую культуру забыли даже многие мусульмане. Иоанн Сеговия был вынужден довольствоваться мусульманским юристом из Саламанки, но этот переводчик не закончил работу. Перевод так и остался незавершенным, и единственное, что Иоанну Сеговии оставалось делать, - это перевести на латынь имевшийся у него неполный перевод Корана на испанский. Иоанн Сеговия хотел узнать, был ли Коран словом Божьим или нет, но по правилам науки Возрождения для решения этого вопроса требовался внимательный анализ текста, что позднее выполнил Николай Кузанский.

Сеговия не мог оставаться равнодушным к тому, что происходит. В письме к Николаю он утверждал, что проблемы, с которыми сталкивается христианский мир в связи с исламом, не должны решаться военным путем. Поскольку ислам основан на войне, война естественна для мусульман, говорит он, но насилие порождает только зло, о чем, в частности, свидетельствует и тот факт, что военные действия против турок не принесли желанного успеха. Христианство началось не с военных действий, и оно не может восприять войну как приемлемую для него стратегию. Сеговия верил, что противостояние между христианством и исламом можно решить только Мирным путем, о чем раньше говорил Раймонд Луллий.

Миссионерство как раз и являлось одним из таких мирных путей, и оба нищенствующих ордена, доминиканский и францисканский, именно этим и занимались. Сеговия видел, однако, что миссионерская деятельность христиан не приносит особых успехов и не дает того эффекта, на который рассчитывал он. По меткому замечанию Бенджамина Кедара, «нищенствующее миссионерство в мусульманских странах скорее наполняло небеса христианскими мучениками, чем землю - обращенными из мусульман»¹⁴⁹. Мусульмане просто не воспринимали христианство на основе проповеди Евангелия. Сеговия, наверное, был первым, кто понял это.

Сеговия предлагал Кузанскому другое - провести встречу высшего мусульманского и христианского руководства. Подобное мероприятие могло бы привести к обращению в христианство, но если и не так, то помочь, во всяком случае, в решении иных столь же достойных задач, таких как предотвращение войны и, возможно, достижение взаимопонимания. Он обсуждал эту идею с двумя мусульманами, воином и послом из Гранады, но умер вскоре после того, как написал письмо Николаю, и встреча не состоялась.

Николай Кузанский

Николай Кузанский, этот удивительно одаренный человек, был первым христианским писателем, который пытался понять, что представляет собой истина в трактовке другими религиями. Он был церковником, выступал за обновление Церкви и очищение ее от разного рода изъянов и принимал активное участие в работе Базельского собора. Как философ он был автором многих работ, написанных в основном в традиции неоплатонизма. Как ученый эпохи Возрождения он использовал новые методы исторической критики, чтобы показать, что так называемый «Дар Константина» - знаменитый документ, который использовался в папизме для утверждения прав на политическое и территориальное владение Римом и почитания папы, - был поддельным. Папа Иннокентий IV использовал «Дар Константина» для подтверждения de jure папской власти над неверными. С помощью астрономических вычислений Николай усовершенствовал Юлианский календарь, по которому определялась дата Пасхи. Всеми этими научными работами он занимался, когда был епископом и кардиналом, основывал больницу в Кузе, на реке Мозель в Германии, и постоянно выполнял важные поручения, которые давал ему папа, включая руководство переговорами для желанного воссоединения Католической и Восточных церквей.

«О мире веры»

Николай Кузанский развил идею Сеговии в своей, вероятно, наиболее известной работе - «О мире веры» (De pace fidei¹⁵⁰)- Это вымышленная история о той самой встрече, о которой говорил Сеговия. Используя подобную форму изложения, автор призывает читателей выявлять то общее, что свойственно всем религиям. Приступив к работе над этой книгой через несколько недель после захвата Константинополя османскими турками, кардинал начинает свой труд с размышления о том, «что, как рассказывают, совсем недавно и исключительно жестоко совершил в Константинополе повелитель турок,.. подвергающий [иноверцев] гонениям, куда более свирепым, чем те, что обычно вызываются различиями в обрядах [двух] религий»¹⁵¹. Главный герой данного произведения молится, чтобы Бог остановил это насилие, после чего его взору предстает видение, в котором представители основных религий и этнических групп со всего света собираются в Царстве Небесном перед святыми Петром и Павлом и Словом Божьим в присутствии Вседержителя, для того чтобы найти то общее, что лежит в основе разных религиозных традиций. Вседержитель слышит жалобы тех, кто страдает от религиозных гонений, и принимает решение положить конец подобному бесчинству. На небесной встрече представители разных религий вступают в беседу, чтобы найти, что у них общего. Джеймс Бичлер и Лоренс Бонд, редакторы и переводчики этой книги, замечают, что данный труд Николая Кузанского, - «возможно, первая христианская работа, в которой предпринимаются реальные попытки понять, в чем же именно заключается проблема мировой религии, и выражается стремление скорее к сближению, чем к [открытому] обращению или миссионерству»¹⁵².

На этой встрече представителей разных религий, описанной в сочинении Николая, присутствуют не только христиане из европейских стран - от англичан с запада до богемцев и греков с востока, - но и евреи, арабы, индийцы, халдеи, скифы, персы, сирийцы, турки, татары и армяне. Апостолы Петр и Павел и Слово говорят от имени христиан. Эти люди собрались вместе, «поскольку Бог повелел, чтобы "при общем согласии всего человечества все разделенные религии мирно объединились в одну религию, которая с сего дня будет неприкосновенна"»¹⁵³. Когда татарин спрашивает, каким это образом можно объединить столь огромное разнообразие, Павел отвечает, что все дело в вере. Обряды - лишь знаки веры, и хотя сами они и могут изменяться, это вовсе не значит, что вместе с ними изменяется и вера. Николай так формулирует свою мысль: «единая вера в разнообразии обрядов» (religia una in rituum varientate)¹⁵⁴.

Слово, которое руководит беседой, постепенно подводит участников встречи к согласию с основными догматами христианского учения. Сеговия думал о свободном диалоге без миссионерских намерений. У Николая Кузанского - иной сценарий: обмен мнениями приводит если и не к обращению, то, по меньшей мере, к одобрению христианского учения.

Обращаясь к Богу, Николай Кузанский говорит, что хотя человечество было сотворено единым и с единой верой, оно разделилось на множество народов с разнообразными религиями. Он признает, что Бог посылал пророков и царей, чтобы передавать истину, но заявляет при этом, что люди заблуждаются, считая их слова точными словами Бога, а не человеческими словами от имени Бога. Полагая, что их собственная вера абсолютна, они спорят и осуждают другие сообщества за то, что те иначе верят. Хотя все религии обладают собственным откровением от единого Бога, их приверженцы не могут понять, что их откровение относительно и, считая его абсолютным, не способны увидеть истины в других традициях. Но единый трансцендентный Бог выше ограниченного человеческого взгляда. Кузанский, богослов-мистик, говорит в молитве: «Ты [Боже]... Тот единственный, к Кому стремятся разными путями в разных обрядах, Кого называют различными именами, потому что [Сам] Ты остаешься неведомым и невыразимым для всех»¹⁵⁵. На земле различные вероисповедания представляются противоречащими друг другу и поэтому взаимоисключающими, но на небесах они пребывают в согласии друг с другом, поскольку кажущиеся противоречия примиряются в Боге. Человечество может разделяться, но Божественность едина. Николай делает вывод, что Христос присутствует и в других религиях, хотя и непознанный, и что единое начало, лежащее в основе всех религий, может быть обнаружено в истинах христианства.

Считая, что все религии отражают Вседержителя, Николай Кузанский отступает от строгого христианского правоверия, где обычно считается, что в иных религиях истины практически нет. Его идеи принадлежат к более либеральным, к таким, например, как у святого II века Юстина Философа, который говорил, что все, кто знают Божественный закон, или Слово, или Истину («Слово» в Евангелии от Иоанна [1:1-14]), и живут в согласии с ними, могут считаться христианами, даже если они безбожники, или у ученого и богослова III века Оригена, верившего в то, что в конце Бог призовет к себе все создания и это будет воссоединение всего творения.

В качестве главного аргумента в рассуждениях Николая выступает ислам. Поскольку Слово придает особое значение теме монотеизма, то, приведя несколько точных цитат из Корана об Иисусе (каждая из обеих традиций часто обращается к писанию другой, чтобы найти подтверждение своей точки зрения) и найдя ряд общих элементов в исламе и христианстве, Оно подводит воображаемого собеседника-мусульманина к принятию христианского учения. Он приводит абзацы из Корана и параллельные им отрывки из Библии. В своей книге Николай высказывает мнение о соответствии особых мусульманских обрядов, таких как молитва и священное омовение, христианским, хотя подобное воззрение и контрастирует со средневековой традицией клеймить ислам как подделку, слабое подражание истинно христианскому вероучению. Кузанский доказывает, что под внешними проявлениями ислама можно распознать основу христианской веры, которая, если ее оттуда извлечь и развить, может позволить христианству наполнить собою все остальные религии. Как уже говорилось, он был убежден, что Христос присутствует непознанным в других религиях: «Всякий, кто надеется достичь вечного блаженства, имеет в себе Христа»¹⁵⁶.

Считая, что земные противоречия между религиями примиряются в трансцендентности Бога, Николай предполагал в то же время, что при глубоком прочтении христианского учения эти различия могут быть исчезнуть и на земле. В общем, своей маленькой книжкой он попытался совершить великое дело. Una religio, в которой едины все обряды, - это, в сущности, religio Christianus. Каждая религия содержит в себе нераспустившийся бутон, который, попадая на свет, расцветает пышным цветом полного христианского вероисповедания.

Cribratio

Кузанскому принадлежит еще и книга об исламе, но в ней он преследовал иную цель. «Просеивание Корана» (Cribratio Alkorani), как называлось это произведение, посвящалось папе Пию II и представляло собой попытку осуществить замысел Сеговии - досконально рассмотреть весь Священный Коран.Николай написал Cribratio в конце 1460 или в начале 1461 года, меньше чем через десять лет после захвата Константинополя османскими турками и через семь лет после книги «О мире веры». К тому времени он уже неоднократно обращался к исламу.

Кузанский приобрел латинский перевод Корана, сделанный Кеттоном, на Базельском соборе в 1432 году, где он встретился с Иоанном Сеговией. В 1437 году, будучи в Константинополе по делам, связанным с восстановлением отношений между Римской и Восточной церквами, он увидел арабскую копию Корана. Папа Пий II, зная об интересе Николая к исламу, предложил ему написать работу, в которой опровергались бы заблуждения ислама, и этой-то работой и стала его книга о Коране. Хотя в ней можно найти элементы общего подхода к проблеме, прослеживемые в рассмотренном выше произведении «О мире веры», в общем и целом главное все же в Cribratio - резкое осуждение Корана, Пророка и ислама. В своем исследовании, посвященном Корану, Кузанский повторяет многое из того, что уже говорилось об исламе. По его мнению, у этой книги, священной для мусульман, было три источника: несторианское христианство, иудаизм и «повреждения», внесенные в нее мусульманами уже после смерти Пророка. Хотя Николай и отмечает чистый монотеизм Корана и его положительное отношение к Иисусу, он в то же время чуть ли не с радостью воспроизводит клеветнические домыслы своих предшественников: Коран пронизан мол ложью, приводит к моральному разложению и ниспослан Мухаммаду сверхъестественным духом, который был сатаной, а не Духом Божьим. Исходя из своих эгоистических устремлении к удовлетворению плотских страстей, Мухаммад утверждал, будто бы получал божественные откровения. И как собственные его деяния, так и и мусульманское движение в целом характеризуются самым настоящим насилием («вы низвели все к мечу»)¹⁵⁷. Можно простить Кузанскому резкость, возникшую из-за ошибок в переводах Корана, но большинство его обличений исходят от авторов, о которых уже говорилось, например, от того же Петра Достопочтенного, ал-Кинди, написавшего «Апологию», или Риколдо. Вместе с тем следует отметить как положительный факт отсутствие в его книге даже упоминаний о таких гнуснейших измышлениях, как история о корове, якобы принесшей Мухаммаду Коран, или непристойная выдумка о том, будто бы тело его после смерти пожрали свиньи: стремясь оперировать только достоверными данными, Кузанский попросту опустил их. Но и приводимые им точные сведения могли истолковываться как свидетельства лицемерия и порочности мусульман. В общем, приходится констатировать: Cribratio не выдерживает сравнения с предыдущей работой - «О мире веры». Для подобной оценки достаточно хотя бы уже того, что если вторая из указанных книг буквально призывала к «миру», то в первой по этому поводу хранилось молчание.

Можно только гадать, что привело к изменению прежнего, толерантного в целом, отношения Кузанского к исламу. Может быть, продолжающееся военное проникновение в Европу турок-мусульман, отличавшихся особой жестокостью? De pace fidei он написал вскоре после падения Константинополя, a Cribratio - через семь лет. Может быть, за то время, что отделяло первую книгу от второй, ему предоставилась возможность досконально изучить Коран? Или Николай на самом деле исходил из двух посылок, не сомневаясь, во-первых, в том, что ислам, как и другие религии, отражает в значительной мере Божественную истину, и, во-вторых, полагая, что этой истине приходится пробивать себе дорогу сквозь массу наносного материала, заслуживающего самого сурового осуждения? Вероятно, второе-то суждение и послужило основной причиной изменения во взглядах Кузанского. Признавая, что истина содержится в исламе, он в то же время считал, что ей угрожают искажающие ее ложь и ошибки, которые, собственно, и надо обличать.

В любом случае работа «О мире веры» явилась первой христианской книгой, в которой было четко сформулировано положение о том, что, несмотря на присущие им различия, религии содержат достаточно много общего, чтобы между ними мог вестись диалог, ведущий к согласию. Убежденность Кузанского в превосходстве и завершенности христианского откровения свидетельствует о его приверженности традиционному христианскому богословию. Вместе с тем проявленное им в De pace fidei стремление подняться выше тривиальных полемических высказываний ради достижения взаимопонимания позволяет нам отнести Николая Кузанского к подлинным новаторам.

Высказывания папы: Пий II

Третьим важным примером отношения к исламу в эпоху Возрождения является письмо папы Пия II турецкому султану Мехмету II. Энея Сильвио Пикколомини, уважаемого итальянского гуманиста, избрали папой в 1458 году, и тогда-то он взял себе имя Пий II. Иоанн Сеговия в последний месяц своей жизни писал Пикколомини, в то время епископу и кардиналу, по поводу отношений христианского мира с исламом, доказывая, что кардинал допускает ошибку, выступая за новый крестовый поход против мусульман. Он напоминал будущему папе, что мусульман намного больше, чем христиан (сейчас это не так, но тогда было правдой), и что в войне обычно побеждает большинство. Примерно в тех же словах, которые ранее адресовал он Кузанскому, Сеговия говорит кардиналу, что «Христос и Его церковь даруют мир, а не войну»¹⁵⁸.

Пикколомини не ответил ему, но, став папой Пием II, он через два года прислушался все же к мнению Сеговии и написал проникновенное письмо Мехмету II, турецкому полководцу, захватившему Константинополь. Превосходным языком и с блестящей аргументацией он превозносит в своем послании османскому правителю христианскую веру. Хотя Запад вряд ли устоял бы под натиском превосходящего войска турок-османов, Пий тем не менее похваляется мощью стран Запада, - Германии, Франции, Англии, Польши, Испании и Италии, - рассчитывая убедить турецкого султана, что завоевать Европу будет нелегко. Но главное, однако, заключалось в том, что папа пытался уговорить Мехмета принять христианскую веру. Прибегая скорее к политическим, чем к духовным доводам, Пий перечисляет, какие преимущества получит Мехмет после обращения (вспомним аргументы, которые ранее приводил мусульманин ал-Хашими, доказывая христианину ал-Кинди преимущества ислама). Пий обещает, что после небольшого купания - крещения - Мехмет станет «величайшим, и сильнейшим, и славнейшим человеком [своего] времени»: «Мы будем величать тебя императором греков и всего Востока. Земли, завоеванные тобой, станут твоими по праву, и все христиане будут преклоняться пред тобой и искать твоего суда»¹⁵⁹.

Обращаясь к собственно вопросам религии, Пий выказывает признание им того факта, что оба вероучения зиждутся на единой, по сути, общей основе. Р. В. Сутерн так суммирует аргументы Пия:

Христиане и мусульмане во многом придерживаются одних и тех же постулатов: Бог, Творец мира, един; без веры не может быть религии; в будущей жизни человека ждут награда и наказание; душа бессмертна. Все это, как и то, что и христиане, и мусульмане почитают и Ветхий, и Новый Заветы, объединяет нас. Мы отличаемся только тем, что по-разному подходим к вопросу о природе Бога¹⁶⁰.

Высказывания Пия II совпадают с тем, что писал мусульманскому правителю в XI веке папа Григорий VII, и перекликаются с позицией Николая, отраженной в De pace fidei.

Обычно папе Пию II приписывается презрительное отношение к туркам, но из его письма этого не видно. Послание, глубоко продуманное и написанное к тому же ярким, выразительным языком, свидетельствует об обращении к рассудку, а не к военной силе. Впрочем, в конечном итоге ни красноречие, ни аргументация ничего не дали: письмо так и не было отправлено. Но если бы даже оно и было отправлено, получено адресатом и прочтено, турецкий полководец, можно не сомневаться, отнесся бы к нему с полнейшим равнодушием.

Теодор Библиандер

Век спустя шведский богослов и ученый эпохи Возрождения Теодор Библиандер внес двойной вклад в изучение ислама христианами: во-первых, он опубликовал подборку работ, известную под кратким названием «Алкоран» (Alcoran) и представлявшую собой огромное собрание материалов по исламу, имевшихся в распоряжении христиан, и, во-вторых, дал описание того общего, что присуще религиям всего мира. Хотя в первую очередь Библиандера вспоминают как протестанта-реформатора (он сменил на посту учителя в протестантской школе в Цюрихе Ульриха Цвингли), образование он получал в эпоху Возрождения¹⁶¹. Одаренный лингвист, написавший грамматику еврейского языка, он изучал этот язык, не только преследуя чисто практические цели, желая как богослов овладеть библейскими языками, но и исходя из теоретических интересов, заключавшихся в проникновении в природу языка как такового и, в частности, в выявлении родства между разными языками, известными в мире.

Кузанский размышлял над сходством между религиями, Библиандер ломал голову над параллелями между языками. Изучая латынь, греческий, древнееврейский, вавилонский, эфиопский и даже арабский языки, он замечал между ними много общего, что заставляло его думать о том, что все они берут начало в каком-то языке, на котором говорило человечество до Вавилонской башни¹⁶². Хотя язык и религия - не одно и то же, его тем не менее заинтересовало явно общее происхождение религиозной лексики.

В 1548 году Библиандер опубликовал «Комментарии об общем типе и пути развития всех языков и литературы с кратким пояснением относительно нравственной жизни и религии всех народов», где он представляет свою теорию, согласно которой, открытие единого языка, лежащего в основе всех языков, может привести к открытию единой, изначальной веры. В поддержку идеи о единой вере он выявляет десять постулатов, которые имеются в каждой известной ему религии. Среди них - признание духовной природы жизни, вера в бессмертие души, понятие о едином Боге-Творце, осознание необходимости нравственности и благочестия и, наконец, - он называет это самым главным, - идея, что в каждую эпоху Бог дает человечеству того, кто возглавит народ Божий, вождя, которого люди будут слушаться как Бога. Подобно Кузанскому, он верил, что в каждой религии содержится подлинное знание о Боге. Более того, он считал, что милосердие Божье распространяется на всех и что многие, даже не слышавшие об Иисусе, могут быть спасены, как, например, благочестивые язычники времен античности (точно так же думал и его предшественник Цвингли), а также набожные мусульмане, иудеи и другие иноверцы.

«Алкоран» Библиандера был его самой важной работой об исламе. Полное название этого издания звучит так: «Алкоран: жизнь Мухаммада, вождя сарацин, и его последователей, их учение и сам Коран». Книга Библиандера была опубликована в Базеле в 1543 году. В ней были собраны вместе наиболее важные материалы об исламе, в том числе Коран Кеттона («Алкоран», как значилось на титуле) и большая часть Толедского собрания. В этот «альманах» вошли также книга Кузанского о Коране, письмо папы Пия II к Мехмету II, «Опровержение» Риколдо и длинный трактат против ислама, написанный бывшим византийским императором Иоанном VI Кантакузином уже после того, как его свергли с престола и постригли в монахи. Был представлен здесь и Иоанн Дамаскин. Опущенной оказался лишь исламский раздел «Апологии» аль-Кинди. Библиандер подготовил для Европы XVI века настоящую энциклопедию ислама.

Без своевременного вмешательства Мартина Лютера «Алкоран» Библиандера мог бы и не быть напечатан. Когда в городском совете в Базеле стало известно, что печатник Библиандера Опоринус издает эту книгу, Опоринуса арестовали, конфисковали уже напечатанные страницы и запретили ему работать над книгой, опасаясь, что публикация материалов об исламе может пробудить среди христиан интерес к этому вероучению. Спас положение Лютер. Услышав о происшедшем, он написал совету, убеждая его дать согласие на издание книги, поскольку мол страхи, высказывавшиеся по этому поводу, не имеют под собой основания. Он уверял, что когда люди сами увидят, что Лютер относится к исламу как ко лжи и глупости, они полностью отвергнут ислам. Совет удовлетворил просьбу Лютера, и в 1543 году, ровно через сто лет после публикации Толедского собрания Петра Достопочтенного, этот труд, наконец, увидел свет. Второе издание вышло в 1550 году.

Заключение

Р. В. Сутерн замечает, что мыслители, о которых мы только что рассказали, придерживались значительно более прогрессивных взглядов на ислам, чем не только их предшественники, но и многие из тех, кому довелось жить в последующие несколько столетий¹⁶³. Это, конечно же, так, но что до диалога, то эти христианские писатели даже не пытались пригласить мусульманских ученых, чтобы совместно обсудить интересовавшие их вопросы. Последователи ислама были лишены права голоса: их можно было услышать только в качестве воображаемых оппонентов христиан. Идеал религиозного диалога еще не был разработан¹⁶⁴, и такие дискуссии стали возможны спустя лишь долгое время.

Но в любом случае это был примечательный момент в истории соперничества между христианским миром и исламом. Резкие обвинения и претензии прежних христианских писателей больше не были слышны, и начала постепенно протаптываться тропинка к взаимопониманию. Это уже само по себе стало значительным достижением. И все же планы христиан могли иметь только ограниченный успех, так как разрешение проблемы, к которому они стремились, требовало столь полного подчинения ислама христианству, что он лишался самой своей сущности. Стоит только представить себе благочестивого мусульманина, благосклонно отзывающегося об этой позиции мыслителей эпохи Возрождения, - и все становится ясно.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|