|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава восьмая

МОСТЫ ОТ ХРИСТИАНСКОГО МИРА К ИСЛАМСКОМУ: ПРИМЕРЫ СОТРУДНИЧЕСТВА

В Перпиньяне, на самом юге Франции, две часовни... обращены входами ко внутреннему двору королей Майорки. [Два общих алькова обрамляет абстрактный узор.] Это надпись на ином языке, из иного мира, превращенная невеждами в бессмысленное сочетание горизонтальных и вертикальных фигур. Язык надписи - арабский, а слова,.. вероятно, составляли ключевую фразу: lā ilāh illa 'llāh wa Muhammadun rasūl Allāh — нет Бога, кроме Бога, и Мухаммад — посланник Бога».

Майкл Бретт¹²⁹

Среди постоянных споров и борьбы, которую христианский мир вел с исламом, можно обнаружить и несколько случаев, когда через пропасть, разделявшую две цивилизации, перебрасывались мосты. Хотя мостов этих насчитывалось немного, были они шаткими и держались недолго, роль, сыгранная ими, исключительно важна. Наиболее яркие примеры сотрудничества между христианами и мусульманами наблюдались в двух местах: в Испании и в норманнском Сицилийском королевстве и Южной Италии. И пусть оба этих «моста» просуществовали лишь короткое время, их значимость не канула сразу же в Лету и еще многие годы продолжала давать знать о себе.

Философы и ислам

Хотя переводчики, работавшие в Испании по поручению Петра Достопочтенного, потрудились на славу, это все же не шло ни в какое сравнение с тем, что было проделано полтора века спустя, когда ученые перевели на латынь множество произведений из области гуманитарных и естественных наук, созданных еще в античную эпоху и на Западе давно уже утерянных. Богатые собрания манускриптов в западных библиотеках погибли во время набегов варваров, и единственное, что уцелело, - это несколько текстов в Ирландии. Но теперь, в XII и XIII веках, сначала в испанских городах, в Толедо и Кордове, а также в Сицилии, еврейские, христианские и мусульманские ученые стали возвращать латиноязычному миру труды по философии, географии, медицине, астрономии и математике, которых Запад был лишен уже много столетий. Значительная часть работ, созданных еще в Древней Греции и сохранявшихся в Византийской империи, в свое время была переведена в Багдаде и других местах на сирийский и арабский языки, и теперь мусульмане смогли поделиться имевшимися в их распоряжении работами с евреями и христианами, что происходило в удивительно доброжелательной обстановке взаимного понимания и доверия. Как констатирует Генри Даниел-Ропс, «интеллектуальное наследие Древней Греции стало вновь доступно [европейцам] в основном благодаря арабам»¹³⁰. Влияние этих работ ощущалось практически во всех областях умственной деятельности, и, как следствие этого, средневековую Европу вновь охватил неугасимый пламень извечного стремления к познанию. Монтгомери Уотт, отмечая, что пренебрежительное отношение к исламу является одной из причин игнорирования жителями Запада его заслуг перед Европой, говорит: «Поскольку мы движемся к эпохе единого мира, сегодня важной задачей для нас, западных европейцев, является исправить это ложное представление [о непосредственной зависимости Европы от Греции и Рима] и признать, что мы в долгу перед арабским и исламским миром»¹³¹. Мусульмане буквально одарили Европу интеллектуальным богатством, поразившим воображение западных ученых и мыслителей. Комментируя данное обстоятельство, Карен Армстронг замечает, что общий интеллектуальный подъем на Западе происходил как раз в то время, когда христиане-крестоносцы «безжалостно вырезали мусульман на Ближнем Востоке»¹³². Запад положительно страдал шизофренией в своем отношении к мусульманам.

Обращенный из иудаизма

Уже упоминавшийся нами ранее Педро де Альфонсо, христианин, обращенный из иудаизма, однажды заметил, что он «был воспитан среди мусульман»¹³³. В свете всего отрицательного и унизительного, что говорили христиане об исламе, его утверждение весьма примечательно. Альфонсо жил в Испании в те времена, когда мусульмане, евреи и христиане могли свободно общаться между собой, спорить и обмениваться знаниями, практически не зная еще, что такое религиозное насилие и гонения, которые пришли позже. Его современниками были великий мусульманский философ Аверроэс (Ибн Рушд, 1126-1198) и знаменитый иудейский мыслитель Моисей Маймонид (1135-1204). Аверроэс жил и учился в Кордове, затем в Севилье. Маймонид родился в Кордове, но бежал в Марокко, спасаясь от преследований, а позже преподавал в Каире. Христианские философы, среди которых были и Альберт Великий по прозвищу Магистр из Кельна, и Фома Аквинский, из Парижского университета, черпали из этого глубокого кладезя философских знаний, хотя в то же время оба они критиковали философские идеи Аверроэса¹³⁴.

Альфонсо специально для мусульман разработал свою собственную концепцию христианского учения о Троице с целью защиты его от нападок и утверждал, что этот догмат может быть включен без ущерба для ислама и в мусульманское богословие. Мусульманские богословы давно уже отделяли элементы, являющиеся необходимыми признаками Бога, от тех, которые не были таковыми. В исламе говорится также о девяноста девяти именах Бога, каждое из которых обозначает то ли иное божественное свойство. Альфонсо считал, что девяносто девять имен можно сократить до трех, которые он обозначал как Власть, Разум и Волю, отожествляя их, в свою очередь, с тремя лицами Троицы. Подобные же приемы использовались позже и средневековыми богословами Петром Абеляром, Гуго Сен-Викторским и Фомой Аквинским. Можно быть уверенным, что Альфонсо своей аргументацией не обратил ни одного мусульманина, однако его работа представляет собой попытку заменить противостояние стремлением найти общее в обоих учениях и прийти, наконец, к согласию. При синтезе, конечно же, использовалась христианская терминология, и эту методику воспроизвел впоследствии Николай Кузанский.

Фома Аквинский

Величайшим из христианских ученых и богословов, которые пользовались вновь переведенными текстами, был святой Фома Аквинский (ок. 1225-1274), приспособивший философию Аристотеля для объяснения христианского богословия. С исламом он был связан двойными узами. Во-первых, развивая свои богословские взгляды, он обращался как непосредственно к мусульманским философам, так и к их переводам Аристотеля. Во-вторых, он писал об исламе, что ставило его в один ряд с христианскими авторами, обосновывавшими претензии, предъявляемые этому учению, - занятие, давно уже обретшее форму традиции.

Обучаясь в Неаполитанском университете, основанном сравнительно недавно императором Фридрихом II, Аквинат не только читал Аристотеля, но и оказался особенно многим обязанным Аверроэсу, величайшему из мусульманских последователей Аристотеля. В Аверроэсе Аквинат нашел философа, который предлагает новое и свежее понимание великих философских и религиозных проблем. Так, незаметно и непосредственно, отдельные элементы ислама проникали в христианское богословие, но не в качестве догматов или особых вероучений, а как философские идеи и построения, исходящие от греческого философа Аристотеля. Великое произведение Фомы Аквинского о христианской вере, его Summa theologiae, написано в значительной степени с использованием именно этих философских учений.

Ислама Акванат касался в таких своих работах, как «Сумма против язычников» и «Разум веры против сарацин, греков и армян». О «Сумме против язычников» (буквально «народов»: возможно, имеются в виду мусульмане) говорится, что она адресована знатоку канонического права начала XII века и стороннику миссионерства Рамону Пенафорскому. По мнению Антона Пегиса, современного издателя Аквината, эта работа была «руководством по христианскому учению для миссионеров»¹³⁵, хотя каждый, читающий эту книгу, легко убедится, что Ангелический Доктор, как его назовут позже, считал миссионеров весьма образованными в философском смысле. Его «Разум веры», составленный в 60-х годах XIII века по просьбе кантора из Антиохии, был единственной полемической работой, написанной монахом одного из нищенствующих орденов для католического населения в тех областях Востока, где побывали крестоносцы. Оценить качество этих работ можно хотя бы по тому, что обе они, - так же, кстати, как и «Опровержение» Риколдо, - были переведены на греческий язык Димитриосом, греком, обращенным в католичество.

Хотя Аквинат использовал традиционные христианские аргументы против ислама (его мнимую жестокость, половую распущенность мусульман и тот факт, что Мухаммад не творил чудеса), самой большой проблемой, которую он видел в исламе, было отсутствие полномочий, которые можно было бы подтвердить чудесами. Кроме этих рассуждений общего порядка, большинство постулатов Аквината - философские. О спорах между классическими христианским и мусульманским учениями у него говорится немного. В одном вопросе, о христианском Писании, Аквинат несколько отклоняется от общепринятой установки, позволяя мусульманам определенную вольность в интерпретации текста. Норман Даниэл замечает, что он был единственным, кто нарушил средневековое правило требовать от мусульман, чтобы те полностью принимали свидетельства христианского Писания¹³⁶.

Аквинат писал для миссионеров, которые работали с мусульманами, жившими под властью христиан, и отвергал точку зрения, допускающую насильственное обращение мусульман. Оружие можно использовать, чтобы отражать нападение неверных на христианскую веру, но не для того, чтобы принуждать к вере, «потому что вера связана с волей»¹³⁷. Образованные учителя Церкви - это самая надежная защита от ошибок и резких миссионерских попыток. Впрочем, Аквинат говорил еще, что еретики и отступники - совсем другое дело: они когда-то исповедовали веру и потому могут быть принуждены к ней, «чтобы исполнить обещанное и хранить то, что приняли»¹³⁸.

Сочинения античных и мусульманских авторов, использовавшиеся Аквинатом и другими западными мыслителями, стали доступны им из-за атмосферы доверия и доброжелательства, царившей в то время в Испании и Сицилии. Но эта атмосфера продержалась недолго. В дальнейшем, к середине XIII века, западные ученые стали уже обращаться за материалами непосредственно к византийским христианам, и, таким образом, отпала необходимость в сложившейся прежде системе, когда античные знания поступали к западным христианам через арабов. К тому времени испанская Реконкиста была в самом разгаре, и, соответственно, церковные и светские власти начали более жестко навязывать христианские правила нехристианам. Прежний характер общения между последователями разных религий стал исчезать, и по прошествии двух веков евреям и мусульманам в Испании было предписано принять христианство. Возможность сближения и сотрудничества между различными конфессиями и так уже была основательно подорвана, когда папа Григорий IX провозгласил политику насильственного обращения мусульман, что отнюдь не содействовало улучшению ситуации.

Сицилия и Южная Италия: сотрудничество и насильственное обращение

Хотя в Сицилийском королевстве, основанном норманнами, переводилось значительно меньше работ, чем в Испании, тем не менее, и это государство вносило довольно весомый вклад в распространение знаний. И все же главное в данном случае заключалось в том, что в сицилийском королевском дворе могли свободно встречаться для откровенных бесед ученые разных исповеданий: иудеи, христиане и мусульмане. Хотя это был короткий период, но и его оказалось достаточно, чтобы наглядно продемонстрировать, как должны складываться отношения между тремя соответствующими традициями. Другого такого примера мы просто не знаем.

Однако обратимся на время к истории, чтобы прояснить обстановку. Арабские войска высадились в Сицилии еще в 652 году, однако полностью завладеть островом им удалось лишь в 831 году. Из Сицилии арабы неоднократно вторгались на территорию Италии и в 846 году подошли даже к подступам к Риму, но пробыли там недолго. На протяжении двух столетий Южная Европа чуть ли не беспрерывно подвергалась набегам арабов, и данное обстоятельство лишь подкрепляло и без того резко отрицательное отношение западных европейцев к исламу. Сами же мусульмане, правившие островом вплоть до XI века, когда его завоевали норманны, проявляли по отношению к христианам и евреям терпимость, хотя и «в разумных пределах», придерживаясь, таким образом, той же тактики, что и в других местах.

Когда в XI веке Сицилия подпала под власть норманнов, новые правители, уже христиане, на первых порах стали проводить политику, направленную на искоренение ислама. Однако в норманнском королевском дворе в XII веке складывались иные порядки, допускавшие, как и прежде, общение с иноверцами, - на этот раз, с евреями и мусульманами. Граф Рогир I, завершивший норманнское завоевание, позволил мусульманам жить автономным сообществом со свободой совести, и это продолжалось и при его сыне, Рогире II. Последний даже одевался в арабскую одежду, что позволило его недоброжелателям называть этого правителя «королем-полуязычником». При дворе Рогира II работал Абу-Абдулла Мухаммад ибн-Мухаммад ал-Идриси, самый выдающийся картограф и географ своего времени, испано-арабский мусульманин, создавший для своего монарха «небесную сферу и карту мира в форме диска, обе из серебра»¹³⁹. С другой стороны, тот же Рогир II отдал распоряжение вторгнуться в Северную Африку и какое-то время правил территорией от Триполи до Туниса. В состав его армии, дислоцированной в Италии, входили и арабские воины. Его внук Фридрих II, император Священной Римской империи, унаследовал Королевство обеих Сицилии, куда вошли собственно остров Сицилия и Южная Италия. Как и его дед, Фридрих интересовался наукой и при изучении естественной истории пользовался услугами арабских ученых. Он покровительствовал арабской науке и, свободно владея арабским языком, лично перевел множество манускриптов с арабского на латынь. Лучшим памятником ему может служить университет, основанный им в Неаполе в 1224 года. Это был первый университет в Европе, сразу же получивший устав.

В норманнском дворе можно было услышать речь на трех языках: латинском, греческом и арабском, - так как ученые, сведущие в них, работали вместе, в обстановке свободы и уважения. Мы не погрешим против истины, если скажем, что какое-то время двор служил своеобразным мостом, по которому могли приходить друг к другу мусульманские, христианские, а также и еврейские ученые.

Вместе с тем следует отметить, что при норманнах политика терпимости по отношению к мусульманам распространялись практически только на двор. В целом же мусульманское население находилось, как правило, под жестким контролем, и нередко из страны изгонялись целые группы последователей ислама, отказавшихся принимать христианство. В годы правления Фридриха давление на иноверцев с целью их обращения особенно усилилось после того, как папа Григорий в 1233 году ввел в действие свою программу насильственного обращения мусульман. На политику папы оказали влияние два фактора: проблема управления мусульманским населением на отвоеванной христианами территории в Испании и стремление Григория возвысить папскую власть над светскими правителями, как требовали того его предшественники. И то, и другое привело к ужесточению контроля со стороны Церкви над жителями Западной Европы. В результате подобной политики между Григорием и Фридрихом вспыхнул самый настоящий конфликт, непосредственной причиной которого стало отношение императора к мусульманскому населению Сицилии.

Когда норманны захватили остров, его население, составлявшее около полумиллиона человек, поровну делилось на арабоязычных мусульман и христиан греческого вероисповедания, но через несколько лет программа норманнов по «обращению, преследованию и переселению сократила численность мусульманского населения примерно на девяносто процентов»¹⁴⁰. Желая обрести душевный покой, Фридрих переселил группу мусульман в Люцерну, сравнительно малолюдное место в Италии, в расчете на то, что там они станут жить обособлено, а значит, их легче будет контролировать, хотя они и окажутся теперь сравнительно недалеко от Рима. Он предоставил им религиозную свободу и право самим распоряжаться своей судьбой, хотя и до известных пределов. В обмен же они обязаны были превратить прежние пустоши в плодородные земли, что означало бы прямой экономический выигрыш и для самих мусульман, и для императора. Со временем арабы, по-видимому, заняли несколько пустующих христианских церквей, - так, во всяком случае, утверждал папа Григорий, обвиняя их в ужасном кощунстве. Фридрих как христианский правитель не раз клялся папе не только поддерживать Церковь, но и защищать и ее, и всех ее членов. Он был просто обязан пресечь подобное осквернение церквей, и отказ или неспособность сделать это означали бы нарушение «порядка в христианском мире»¹⁴¹. Когда конфликт перерос в открытое противостояние, папа начал угрожать Фридриху отлучением. Фридрих с его прагматическим мышлением рассудил, что он как император сам вправе решать, исходя из сложившейся ситуации, какую позицию занимать ему в отношении Люцерны. Но папа рассматривал поведение Фридриха как вызов божественной власти папства.

В 1233 году, когда не прошло и десяти лет после того, как Фридрих переселил своих подданных-мусульман в Люцерну, Григорий приказал императору «угрозами заставить сарацин обратиться»¹⁴². Намерения папы Григория могли еще меняться, но риторика - никогда. Грозя Фридриху неминуемым отлучением, папа Григорий писал:

Смотри, как на развалинах Иерусалима возводятся крепостные валы Вавилона, а из камней Сиона строятся школы для сынов Агари. Здания, в которых когда-то прославлялось имя Божье, отныне превращаются в места, где почитается уже проклятый Мухаммад... Стада верных овец отходят от Божьей овчарни, и евреи настолько угнетены египтянами, словно они - подданные этих властителей¹⁴³.

Фридрих заявлял, что сообщение о разрушении христианских церквей - «постоянная басня». Что же касается Григория, то ему, прямо скажем, было чего бояться: строптивый император основал колонию неверных в лице мусульман чуть ли не у самых ворот Рима (папа, между тем, отлично был осведомлен о прежних набегах арабов на Италию), а его независимость угрожала притязаниям папы на власть надо всем христианским миром. В итоге папа дважды отлучал Фридриха. Тот же, со своей стороны, дал толчок развернувшейся вскоре кампании, участники которой обвиняли папство в испорченности и требовали реформ.

Папа Григорий утверждал, что император мало того что отрицает непорочное зачатие и другие заветные христианские догматы, он еще и высказывает мысль, будто бы Моисей, Иисус и Мухаммад были попросту «обманщиками, ловкостью и коварством соблазнившими целые народы, обитавшие в те времена, чтобы только править всем миром»¹⁴⁴. Говорил Фридрих такое или нет, но, зная их взаимную неприязнь, можно не придавать особого значения подобным обвинениям.

Фридрих предпринял несколько попыток обращения мусульман, но с весьма скромным успехом. Возможно, он полагал, что сравнительно малочисленная мусульманская община Люцерны сама обратится со временем в христианство, но понуждать ее к тому не стал. Однако, как показали дальнейшие события, мусульмане не обратились и после его смерти.

По распоряжению папы Григория Фридрих возглавил против своей воли Шестой крестовый поход на Святую землю. Переговоры о возвращении Иерусалима христианам, которые вел он в 1229 году, завершились капитуляцией города. Но этим он был обязан в первую очередь счастливому стечению обстоятельств. Оказавшись в Палестине, Фридрих обнаружил, что Иерусалим не опоясан крепостными стенами, как положено. И это имело свое объяснение. Ал-Му'аззам Иса, султан Дамаска, сделавший Святой Город своей временной резиденцией, боялся, что крестоносцы снова нападут на город и, как и прежде, вырежут жителей. Рассудив, что если город не защищать, захватчики поведут себя уже не столь жестоко, он приказал снести стены, лишив тем самым город оборонительных сооружений. Мусульманское население, зная о незащищенности Иерусалима, заблаговременно покинуло его, и теперь он значил чуть более обычной деревни.

Между тем ал-Камиль, египетский султан, рассорился с ал-Му'аззамом и, поскольку ему было известно, что тот не обороняет город, решил взять его. Когда же Фридрих изъявил желание самому сделать это, султан не стал возражать. 29 февраля 1229 года два правителя подписали договор в Яффе.

На десять лет было заключено перемирие. Христианам возвращались Иерусалим, Вифлеем и Назарет, однако Фредерик обязался при этом не восстанавливать стены Иерусалима. Евреи должны были покинуть город, но за мусульманами сохранялся Харам [известный в древности как Храмовая Гора]. Мусульмане могли там беспрепятственно, как и прежде, молиться, и скрывать мусульманскую символику никто никого не обязывал¹⁴⁵.

Город оставался в руках христиан вплоть до 1244 года, когда он был захвачен и опустошен войсками хорезмских турок, спасавшихся от монгольского нашествия на их земли в Средней Азии.

Перемирие, заключенное ал-Камилем и Фридрихом, вызвало негодование и у христиан, и у мусульман: у последних - поскольку город был сдан христианам без боя, у первых - потому что они считали кощунством вести переговоры с неверными. Фридрих в лучшем случае одержал Пиррову победу. Тем не менее, он именовал себя королем Иерусалима. Убедившись, что ему не найти священника для коронации, поскольку он был отлучен, Фридрих вошел в Храм Гроба Господня и сам возложил себе корону на голову. Его поведение на Храмовой Горе, Великом Исламском Святилище, тоже восстановило крестоносцев против него. Он ударил там священника, держащего Библию, а когда узнал, что муэдзину запретили призывать мусульман к молитве, то приказал восстановить его в правах. Его критики говорили, что его поведение непристойно для христианского правителя, а крестоносцы в Акре пытались даже убить его. Фридриху удалось заключить с мусульманами перемирие, но соглашение, если говорить по существу, только вскрыло острые разногласия между обеими сторонами. Все в то время говорило о том, что развитие доброжелательных, мирных отношений между христианами и мусульманами на Святой земле - вещь недостижимая.

Фридрих был сложным человеком, сочетавшим в себе явную практичность, поразительную предусмотрительность и полную независимость. Известно множество историй о его вольном поведении, хотя большая часть их, скорее всего, или содержит преувеличения, или полностью выдумана. В противоположность папе Григорию, который подходил ко всему с позиций Западной Европы и христианского мира и оценивал правителей по их верности христианству и соответственно, папе, Фридриха куда больше интересовало Средиземноморье, и к тому же его отличало более беспристрастное отношение к другим правителям. Григорий ожидал, что его подчиненные будут действовать в соответствии с христианским мировоззрением и в духе покорности папе. Фридрих вел себя практично и относительно свободно от идеологии. Открытость, которую иногда проявлял он, не могла долго продлиться. Стремление к исключительности и подавлению других нарастало.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|