|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава третья

ПЕРВАЯ РЕАКЦИЯ ХРИСТИАН НА ИСЛАМ

Интересно отметить, что вначале Византия видела в Мухаммаде и последователях его учения род арианства [одного из ранних еретических течений в христианстве] и ставила ислам в один ряд с другими христианскими сектами. Византийская апологетическая и полемическая литература борьбу с исламом вела в той же самой манере, что и... с приверженцами других еретических учений. Иоанн Дамаскин, например, считал ислам не некоей новой религией, а всего лишь, по сути своей, аналогичным другим ересям примером отпадения от истинной христианской веры.

А. А. Васильев³⁹

Первыми христианскими писателями, рассказавшими об исламе, были византийцы. Они называли мусульманских воинов арабами и изображали их жестокими, сильными и страшными врагами, но об их религии, судя по всему, ничего не знали. В 640-х годах Максим Исповедник — богослов, монах и защитник православия — писал Петру Славному, призывая его усердно молиться и напоминая о недавнем нашествии арабов, которых он описывает, но не называет:

Видеть, как варвары из пустыни наводняют чужую землю, будто это их собственность! Видеть, как наша цивилизация рушится под натиском этих диких, необузданных тварей, не по праву обретших человеческий облик!⁴⁰

Думая об иудеях, которым император Ираклий недавно приказал креститься, Максим называет этих недругов «евреями... получающими наслаждение от человеческой крови... которых Бог ненавидит, хотя они и думают, что поклоняются Ему». В своем письме он утверждает, что они «возвещают пришествие Антихриста» и, по словам Иоанна Ламоро, на них «падет гнев в день суда»⁴¹. Максим верил, что страдания посланы христианам за грехи, и в то же время считал, что всеобщее покаяние и исправление повернет вспять поток арабских воителей. Хотя кому-то, возможно, и покажется, будто данное Максимом описание арабов как «евреев», которые «думают, что поклоняются» Богу, отражает какие-то его знания об их религии, в действительности он вряд ли знал о них больше того, что они семиты, потомки Авраама.

Софроний, патриарх Иерусалимский, соотечественник Максима и свидетель побед арабов, тоже жалуется на жестокость «сарацин». Он называет их арабами и утверждает, что их ведет сам дьявол: «Почему струятся потоки крови? Почему тела становятся добычей птиц небесных? Почему церкви разрушены и кресты попраны?»⁴². Он ассоциирует арабов с «мерзостью запустения», которую предсказал Даниил и о которой говорил Иисус⁴³, и обвиняет их в святотатстве, предвещающем конец света. Понятно, что Софроний встревожен, и всё же, как представляется, кое-что в своем повествовании он преувеличил. Во всяком случае, археологи обнаруживают очень мало свидетельств разрушения церквей в этот период.

Во всех этих страшных и скорбных описаниях мы не встречаем слова «ислам», и, кроме письма Максима, в котором сообщается, что арабы говорят о своей вере в Бога, нигде даже не упоминается о войне для распространения религии. В сущности, в Средние века ни одна из сторон не использовала религиозную терминологию, чтобы отличить себя от другой. Единственным исключением было слово «неверный». Этот термин усвоили обе стороны, в связи с чем Бернард Льюис заметил: «В обмене оскорблениями они достигли полного и совершенного взаимопонимания»⁴⁴.

Патриарх Софроний, подчеркивая жестокость, которую он видел, называет арабов «безбожными сарацинами»⁴⁵. Это название воспринималось христианами как производное от имени Сары, жены Авраама. В глазах христианских писателей вторжение арабов было очередным нашествием варваров, которым подвергалась время от времени Византийская империя. Завоеватели чаще вторгались с юга, а не с севера и, таким образом, наибольшую угрозу представляли для расположенной на востоке империи, но не для Западной Европы. Византийцы считали, как и греки до них, что и сами они, и их культура не знают себе равных. Из этого же они делали вывод о том, что на них снизошло благословение Божье. Что же касается всех остальных, то им самою судьбой было предписано довольствоваться значительно более низким уровнем жизни.

Первые критики ислама

Через несколько десятилетий касавшиеся арабов описания становятся более точными. Иоанн Дамаскин, святой и Восточной, и Западной Церквей и один из выдающихся богословов православной традиции, знал об исламе из собственного опыта и рассказывал об их вере. Его нередко характеризуют как человека, оказавшего заметное влияние на отношение христиан к исламу.

Согласно преданию, не подтвержденному, но весьма правдоподобному, в 635 году дед Дамаскина принимал участие в переговорах о сдаче Дамаска арабам, и Иоанн, как и его отец и дед, проработал долгие годы в гражданской администрации города, находившейся в ведении арабов. В пользу достоверности данной традиции говорят труды самого Иоанна, свидетельствующие о том, что их автор свободно владел арабским. Около 716 года Иоанн оставил службу и, покинув Дамаск, вступил в монастырь св. Саввы около Иерусалима, где принял священнический сан. Здесь он писал великие богословские трактаты и песнопения, которые прославили его как христианского богослова. Он был канонизирован вскоре после смерти, а в 1890 году папа Лев XIII провозгласил его доктором богословия. Помимо Иоанна, в период с VIII по X век в полемике с исламом участвовали еще три византийских писателя: епископ Феодор из Карры (обычно упоминаемый под его арабским именем - Абу-Курра), Никита Византийский и император Константин VII Багрянородный

Основное изложение ислама Иоанном содержится в его главной работе «Источник знания», где в главе «О ересях» перечислены отступления от православия. Иоанн хотел предостеречь читателей от воплощенного в исламе зла и помочь им тем самым избежать ереси. Первую часть его изложения данного вопроса см. ниже. Хотя цитата довольно длинная, она заслуживает всё же внимания как образец христианского подхода к описанию ислама. Обсудив уже около сотни религиозных заблуждений, он пишет:

Есть ещё и доныне господствующий, служа предтечей антихриста, блуждающий народ, тень измаилитов. Он происходит от Измаила, рождённого Авраамом от Агари, поэтому они называются агарянами и измаилитами. Сарацинами же их называют от слов «Саррас кеноус», потому что Агарь сказала ангелу: «Сарра кенен ме апелусен» («Сарра отпустила меня пустой»). Они идолослужили и поклонялись утренней звезде и Афродите, которую на своём языке называли «Хабар», что значит «Великая». Итак, до времени Ираклия [византийского императора (610-641)] сарацины явно идолослужат; от его же времени и доселе у них появился лжепророк, называемый Мамедом. Он случайно познакомился с Ветхим и Новым Заветом, разным способом побеседовал будто с арианским монахом и затем составил собственную ересь. Расположив к себе народ видом благочестия, он пустословит, что ему ниспослано с неба писание. Написав в своей книге некоторые измышления, достойные смеха, он передал её им для почитания⁴⁶.

Многое из того, о чем говорит Иоанн, возражений не вызывает. Он пересказывает историю Сары, Агари и Измаила, рассматривает Измаила как предка арабов и упоминает Мухаммада, правда, переиначивая при этом его имя. Далее, писание и в самом деле считается ниспосланным с небес, Мухаммад действительно ознакомился с иудейскими и христианскими источниками; и арабы, вероятно, и впрямь одно время поклонялись Афродите (Венере). О встрече Мухаммада с сирийским монахом (по имени Бахира) часто рассказывается у мусульман, и Иоанн ошибался, полагая, будто это был арианин. Подобное заблуждение объясняется просто: касаясь Мухаммада, Иоанн вспомнил арианство - христологическую ересь, утверждавшую, что Иисус не был совершенным Богом, - и сопоставил это учение с исламом.

Согласно биографу Ибн Исхаку, Бахира был сирийским христианским монахом. Увидев, что к нему приближается Мухаммад, сопровождаемый своим другом Абу Талибом, он разглядел над головой Мухаммада облако, из-за которого завяли листья дерева, стоило только Мухаммаду остановиться под ним. Бахира, изучая Священное Писание, понял, что должен придти пророк, и когда он увидел Мухаммада, то распознал на нем знаки пророчества, как и предсказывалось в писании, включая и «печать пророчества между его плечами»⁴⁷.

Рассказ о Мухаммаде и Бахире внушил Иоанну и его последователям мысль, что учение и призыв Мухаммада не исходят от Бога, а имеют чисто человеческую природу. С точки же зрения мусульманской традиции всё обстоит как раз наоборот. Согласно одному из рассказов хадиса (собрания устных рассказов о Мухаммаде), когда Бахира увидел Мухаммада, то распознал в нем будущего пророка, и в мусульманстве это рассматривается как доказательство пророчества Мухаммада и ответ христианам на их обвинение, будто Мухаммад не настоящий пророк, поскольку мол «не был предсказан».

Иоанн говорит, что Мухаммад составил свое учение из идей, заимствованных им из иудаизма и двух неправославных ответвлений христианства - арианства и несторианства. Православное христианство обвиняло ариан в том, что они отвергают божественность Христа, а несториан - в излишнем подчеркивании человеческой природы Христа. Так как подобные воззрения совпадали в какой-то степени с теми, что содержались в исламе, Иоанн называет их возможными источниками мусульманского учения об Иисусе.

Упоминаемое Дамаскином слово «хабар» показывает, что он, как и другие христиане, был введен в заблуждение часто повторяемым пением Allahu akbar, что переводится как «Бог велик». Соотечественник Иоанна Константин Багрянородный предложил такое объяснение данного мусульманского выражения:

Они также молятся звезде Афродиты [Венере], которую называют Koubar, и выкрикивают свои мольбы Alla oua Koubar, то есть «Бог и Афродита». Бога они именуют Alla, oua употребляют в качестве соединительного союза, а звезду зовут Koubar. Поэтому и произносят они Alla oua Koubar⁴⁸.

Константин считал, что священная Кааба символизирует Венеру, и поэтому характеризовал ислам как язычество и идолослужение, хотя в действительности и то и другое было жестко запрещено в мусульманском учении. Иоанн также ошибается в данном вопросе, думая, что Черный Камень в стене Каабы представляет голову Венеры.

Мухаммадом дозволялось иметь до четырех жен, не считая наложниц, и это установление подверглось критике Иоанна. В частности, он осуждал брак Мухаммада и Зайнаб, разведенной жены Зейда, приемного сына пророка. История такова: Зайнаб бинт Джахш (у пророка было две жены по имени Зайнаб, та же, о которой идет речь, - это дочь Абдаллы ибн Джахш) была отдана в жены Зейду, бывшему рабу Мухаммада, приведенному в приданое пророку его первой женой, Хадиджой. Мухаммад вошел в палатку Зейда, чтобы увидеть своего бывшего раба. Зайнаб, жена Зейда, которая, не ожидая гостей, была легко одета, приветствовала его. Пророк быстро отвернулся, но взволнованный видом красивой женщины, сказал, если верить молве: «Хвала Господу, изменяющему сердца людей»⁴⁹. Судя по всему, Зайнаб не очень-то радовало ее замужество, и то, как она описывала встречу с Мухаммадом, так огорчило ее мужа, что он пошел к Пророку и сказал ему, что если тот пожелает, он расторгнет брак с Зайнаб. Но в тот момент не было предпринято никаких шагов, чтобы хоть как-то изменить положение. Между тем отношения между супругами ухудшались, и в конце концов Зейд был вынужден всё же расстаться с женой. Спустя какое-то время Мухаммад решил взять Зайнаб себе в жены, но встретил осуждение. Зейд был усыновлен Мухаммадом, так что она по закону была его невесткой, по мнению же многих, брак с невесткой вещь крайне непристойная. Проблема, однако, была решена: Мухаммад получил откровение, что его брак с Зайнаб не приведет к кровосмешению. Оъяснялось же это следующим: Зейд был приемным, а не родным сыном, подобная же, установленная людьми, родственная связь между ним и пророком не могла служить препятствием к браку. Любимая жена Пророка Айша, согласно преданию, присутствовала при этом откровении. Ее реакция была такой: «Воистину Господь поспешил, возвещая подобное»⁵⁰.

Дамаскин и его последователи разделяли отрицательное отношение Айши к женитьбе пророка. Более того, Иоанн обвинил Мухаммада во лжи, осуждая его за то, что он преступил установленное Кораном ограничение - четыре жены (Зайнаб была его пятой женой), а также утверждал, что Мухаммад совершил инцест, женясь на Зайнаб. Брак Мухаммада и Зайнаб постоянно вызывал осуждение христиан, и, согласно Норману Даниэлу возможно, на Западе это самая известная история о Мухаммаде⁵¹. Мусульмане, более прагматичные в подобных вопросах, спокойно восприняли это отклонение своего учителя, полагая, что Бог дает «своему Посланнику дополнительные привилегии», говоря словами Карена Армстронга⁵², и использовали этот случай как прецедент для освобождения приемных родственников от безусловного соблюдения законов родства.

Эти осуждения и возражения христиан свидетельствовали не столько о различиях в историях и особенностях учений, сколько о конфликте между двумя религиозными системами, каждая из которых была уверена в божественном благословении ее веры и действий и, воспринимая себя как последнее и совершенное откровение, обвиняла другую во лжи. То, что мусульмане считали откровением и повелением Бога, христиане рассматривали как проповеди, внушенные человеком, причем некоторые из них, - на вышеупомянутое откровение ссылались особенно часто, - созданы исключительно для нужд Мухаммада, проповедника. Из-за такого расхождения в оценках споры между двумя традициями были неизбежны. Иоанн Мейендорф называет это несогласие «постоянным взаимонепониманием между двумя культурами и двумя типами религиозного мышления»⁵³. Столь глубокое «взаимонепонимание» постоянно заставляло христиан видеть ислам в черном цвете, часто неверном, создавая то, что Норман Даниэл называет «искаженным образом ислама»⁵⁴.

Чтобы правильно расценить суждения Дамаскина об исламе, нужно помнить, что Византия в это время воевала с арабами, защищая то, что еще оставалось от христианской империи, и пытаясь вернуть, что было потеряно. В песнопениях Иоанна содержится мольба о даровании «Императору победы над его врагами [исламом]» и выражается надежда, что император «раздавит своей стопой варварские народы» [среди них и арабов, конечно. - Это и предыдущее замечание в квадратных скобках сделаны автором)⁵⁵. Гордясь доставшимся им наследием великой греческой культуры и исповедуемой ими христианской верой, византийцы считали свою империю Царством Божьим на земле и называли императора theotokos -«Богоносный» (тот же термин они использовали, и именуя Деву Марию). Всё, что находилось за пределами этой праведной и привилегированной земли, ассоциировалось ими с варварством. Подобное деление мира на две части совпадает с классическим мусульманским постулатом о двух резко отличающихся одна от другой территориях: dar al-Islam («мирном прибежище») и dar al-harb («доме войны»).

Возможно, причиной резкого осуждения ислама у Иоанна, - хотя оно не настолько резкое, как обвинения в адрес этой религии, которые будут приведены ниже, - явилось то, что он считал мусульманство «предтечей Антихриста» - злого правителя, который, по пророчествам новозаветной книги Откровения, придет перед последними днями. Ранее Иоанн употреблял это выражение по отношению к императору Льву III, противнику икон в церкви (Иоанн же защищал иконопочитание), но под данными словами он имел в виду человека, который отрицает, что Иисус — это воплощенный Сын Божий. Осуждая ислам, Иоанн более прямо говорит о сказанном в книге Откровения про Антихриста как предвестника последних дней. То же самое делал до него и монах Максим, однако Иоанн несколько расширил тему, не ограничившись лишь упоминанием об этом олицетворении зла.

Если Иоанн Дамаскин слабо представлял себе ислам, то его современник философ Никита Византийский знал о нем еще меньше. Он дважды допускал серьезную фальсификацию подлинного содержания сур Корана. Первый такой случай касался суры 112, текст которой часто приводится как свидетельство монотеизма:

Скажи: «Он - Аллах - един,

Аллах, вечный;

не родил и не был рожден,

и не был Ему равным ни один!».

Словом «вечный» здесь переводится арабское слово, означающее «твердый», «массивный», «постоянный», которое может относиться, например, к выкованному куску металла. Никита, имевший возможность ознакомиться с уже существующими греческими переводами данной суры, берет это слово в буквальном значении и говорит, что мусульмане считают Бога «шарообразным», твердым и материальным, а не духовным. Дамаскин все-таки переводил то же самое с арабского как «Бог - Творец Всего»⁵⁶.

Второй раз Никита допускает оплошность, когда пытается толковать одну из известнейших сур в Коране (96), в которой рассказывается о первом явлении Гавриила Мухаммаду, когда он приказал мекканцу «читай!». В оригинале Гавриил говорит о Боге, сотворившем человека из сгустка крови, подчеркивая чудесную силу Бога в творении человека. По Никите же, цитирующему это место, выходит, будто Бог сотворил человека «из пиявки»⁵⁷. И это - лишь один из первых примеров той крайне оскорбительной манеры, в которой мусульманские идеи и учение пересказывались христианами. Данная ошибка так же, как и первая, произошла по вине переводчиков, не сумевших разобраться в тексте, и все же он мог бы получше изучить то, о чем говорит.

Взгляд с Запада

Беда Достопочтенный: ислам и мировая история

Беда Достопочтенный был первым крупным западным писателем, изучавшим ислам как религию. Он жил в монастыре Ярроу в Северной Англии и, вглядываясь через Северное море в Западную Европу, видел землю, опустошенную варварскими набегами. Римская империя пала еще задолго до того, и теперь Европа переживала состояние хаоса. Местные правители, - многие из них были не более чем племенными вождями, - сами и законы толковали, если таковые сохранились, и чинили суд. Разбойники и бандиты угрожали путешественникам, торговля упала, и люди лишь с трудом могли выжить. Изучая ситуацию в континентальной Европе, Беда стал свидетелем того, как мусульмане вторглись из Африки в Испанию и уже из нее - на территорию Франции. Его знаменитая «Церковная история народа англов» (731) содержит только одно предложение об этих событиях: «В это время ужасная сарацинская напасть принесла жестокое опустошение в Галлию, но немного спустя они в той же провинции были сполна наказаны за свою нечестивость»⁵⁸. Поскольку захватчики были далеко и не беспокоили Британские острова, Беда, по-видимому, не счел нужным тщательно разрабатывать данную тему в работе, посвященной истории Англии. В комментариях к Библии этот британский монах сказал намного больше. У него не было ни мусульманских книг, ни работ об исламе, но он знал христианские Писания и считал, что они могут оказать реальную помощь в постижении проявления Божьего промысла в истории. Как и Иоанн Дамаскин, в библейском повествовании об Аврааме и Измаиле Беда обнаружил свидетельство о происхождении арабов. Воспринимая этот текст буквально, он решил, что к арабскому народу относятся все те характеристики, которые дал Авраам Измаилу: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих» (Быт 16:12). Беда верил, что история арабов начиналась именно так, - с поступков и поведения, которые, как казалось ему, он и сам наблюдал в свое время. Раздумывая надо всем этим, он пришел к выводу, что мусульмане - «враги Церкви» и «ненавистны Богу»⁵⁹. Относя пророчество Бытия к событиям в континентальной Европе, Беда, говоря словами Р. В. Сутерна, отвел арабам и исламу «надлежащее место в христианской истории»⁶⁰. Они, по его мнению, лишь претворяли в жизнь пророчества Бытия.

Западные писатели в эпоху Каролингов, век спустя после Беды Достопочтенного, немногое, что добавили в своих работах об исламе, но писали без враждебности, которая появилась позже. Возможно, это объясняется тем, что ислам не представлял в то время военной угрозы Северной Европе, где тогда обитали германские племена. Сутерн отмечает: «Во вселенской борьбе между Богом и силами зла сарацины играли сравнительно скромную роль»⁶¹. Но вскоре римо-католики по-иному взглянули на ситуацию.

Сообщения из Испании

Одна из испанских работ того времени, написанная, вероятно, не ранее начала IX века, буквально пронизана чувством горечи и страха, которые все больше и больше характеризуют отношение Запада к исламу. Мы имеем в виду анонимную биографию пророка - «Историю Мухаммада». В ней говорится о том, что Мухаммад, рано осиротевший, женился на вдове «по варварскому закону» и позже стал «жадным ростовщиком». Услышав во время странствий христианские проповеди, он переработал их и стал, таким образом, «мудрейшим среди неразумных арабов». Заявив, что его посетил в видении ангел Гавриил в виде грифа с золотым клювом, он начал выдавать себя за пророка. Ему удалось отвратить часть своего народа от идолов, и, начав затем войну, он разбил греческую армию в Сирии и захватил Дамаск. В «Истории» сказано также, что он сочинял разные «псалмы», какие-то - о людях, другие - о животных (некоторые из сур Корана даже запечатлели их в своих названиях), - и установил закон, позволивший ему жениться на разведенной жене одного из своих последователей. Он предсказал, что воскреснет через три дня после смерти, но этого не случилось: часть его тела съели собаки, а остальное сожгли его последователи. Биография кончается так: «Справедливо, что такой пророк наполнил желудки псов: ведь он сгубил не только свою душу, но и многих других»⁶².

Приведенные выше цитаты наглядно демонстрируют отношение Запада к исламу. Цель упомянутой нами книги — оклеветать Мухаммада, представив его человеком с низменными мотивами, который был введен в заблуждение ложным видением, побудившим его к тому же вступить на путь войны и искать эгоистичные услады лично для себя. Предсказание воскресения - это, конечно же, жалкая пародия на Христа и полнейшая выдумка, так же, как и история о грифе, представляющая собой столь же непристойную пародию на Святого Духа. За строками нашего краткого обзора можно различить лишь отдаленные отголоски реально происходивших событий, искаженных настолько, что изображение пророка не имеет ничего общего с подлинным Мухаммадом. В результате текст больше говорит о его авторе, чем о пророке. Считая, что в Мухаммаде просто не могло быть ничего хорошего, автор берет на себя труд доказать это читателям. Интересно, что «История» не упоминает при этом ни об арианстве, ни о христианской ереси, которые, даже будучи втиснуты в рамки данной темы исключительно по ошибке, могли бы, во всяком случае, помочь создать более правдоподобный исторический фон, чем тот, что был порожден безудержной фантазией сочинителя. Теперь же приходится лишь констатировать: Мухаммад в этой книге - всего-навсего лжепророк и злодей.

История, эсхатология и мученичество: мученики Кордовы

Более резкое отношение к исламу, ассоциирующее его с библейским учением о конце света, возникло в Испании в IX веке. Иберийский полуостров, к этому времени почти целиком подпавший под власть мусульман, вскоре стал основным местом переговоров между христианами и мусульманами (а также и иудеями), исключительно важных для Запада. В IX веке христиане, однако, еще только учились жить в условиях строгих ограничений, накладываемых на них мусульманским правлением: например, они вынуждены были платить налог как немусульмане, им не дозволялось публично демонстрировать свою приверженность христианской вере и запрещалось под страхом смерти поносить Мухаммада или Коран.

В 850-х годах около пятидесяти испанских христиан открыто выступили против ислама и по обвинению в нарушении закона были приговорены мусульманскими властями к жестокой казни. У Паоло Альваро, мирянина из Кордовы и современника этих людей, мы встречаем упоминание о некоторых из идей, которые привели их к мученической смерти. Евлогий, бывший епископ Толедо, сам принявший впоследствии мученичество, описывая это происшествие, объяснял, что в данном случае нарушение мусульманского закона заключалось в том, что эти несчастные ссылались на четырнадцатый стих 24-й главы Евангелия от Матфея, где содержатся слова Иисуса о том, что конец света не наступит до тех пор, пока Евангелие не будет проповедовано всему миру. Бенджамин Кедар замечает по этому поводу, что их действия были не столько проповедью, сколько вызовом мусульманским властям, и, поступая так, «они предстали... перед сарацинами... в образе апостолов»⁶³, поскольку хотели приблизить Последний день. Альваро одобрил их поступок и поддержал и проповедь, с которой выступили они перед мусульманами, и вытекавший из нее призыв к священной войне против этих иноверцев.

И мирянина Альваро, и епископа Евлогия беспокоило в первую очередь то обстоятельство, что их братья-христиане, отделенные от остального христианского мира и живущие под властью ислама, все больше и больше поддавались влиянию арабской культуры. Иберийские христиане не только чаще говорили по-арабски, чем на христианской латыни, но и отказывались порой изучать Священное Писание и труды христианских богословов, предпочитая им арабскую поэзию и прозу. Как и Беда Достопочтенный, эти два мыслителя искали наставлений в Библии, и, помимо книги Бытия, где упоминалось о происхождении арабов, внимательно вчитывались также и в пророчества о будущем с ужасными предсказаниями конца света и особенно в предзнаменования в седьмой главе книги Даниила.

Читая пророчества Даниила о четырех безбожных царствах, Альваро, как и Августин до него, решает, что последнее из них — это Рим, которому должны наследовать варвары. Затем восстанет царь и сокрушит трех правителей. Альваро предполагал, что этот царь — Мухаммад, который покорил греков, франков и готов. Ссылаясь на «до времени и времен и полувремени» (Дан 7:25), Альваро вычисляет, что конец света наступит примерно в 60-х годах IX века. Окончательно определить дату помогла анонимная биография Мухаммада, о которой рассказывалось выше. В ней говорилось, что Пророк умер в 666 году по христианскому календарю, что соотносилось с числом Зверя в Откровении (13:18).

Испанские христиане, борясь против мусульманского правления, видели в этих библейских пророчествах знамение своего освобождения. Убежденные в правильности этих идей, они шли на мученичество, видимо, для приближения конца света. Они не стремились к обращению мусульман, - хотя, возможно, с одобрением отнеслись бы к подобному исходу, - а действовали в соответствии с апокалиптическими идеями Альваро и Евлогия. Беда, вникая в смысл Писания, пытался понять прошлое, эти же испанцы хотели построить будущее, воссоздав апокалиптические и эсхатологические события, о которых читали в священных текстах. Эсхатологическая тема, поднятая Альваро, и позже привлекала к себе внимание со стороны самых разных кругов. На Западе к ней обращались и радикальные пророки-проповедники, ратовавшие за Первый крестовый поход, и Мартин Лютер, сейчас же она популярна среди тех, кто поддерживает Государство Израиль.

Эти испанские христиане, смелые и уверенные, мало что знали о мусульманском учении, предпочитая ненадежные латинские повествования о Мухаммаде достоверному знанию, которое они могли бы получить от своих соседей-мусульман. Как пишет Сутерн, «они избегали объятий ислама, и непохоже, чтобы хоть раз они обратились к исламу в попытке понять, чего же они избегают»⁶⁴. Подобное продолжалось и далее: при изучении ислама и во время работы над различного рода сочинениями об этом вероучении никто никогда не консультировался со специалистами из самих мусульман.

Противостояние исламу со стороны этих христиан предопределило характер будущих христианско-мусульманских отношений на Иберийском полуострове, резко отличавшихся от мирных взаимоотношений между иудеями и мусульманами. Данные различия имеют объяснение. Мусульмане и христиане состязались в истинности своих вероучений, будучи убеждены, что только их взгляд на божественное верен, а другие ошибаются. Иудеи же, хотя и придерживались собственной точки зрения, редко кого обвиняли во лжи.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|