| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Теология
Трактат Абеляра Sic et Non является своего рода учебником применения диалектики к теологии. Первые шаги в теологии Абеляр делал под руководством Мастера Ансельма Лаонского, который имел самую высокую репутацию в данной области благодаря, как говорит Абеляр, своему «древнему» возрасту. «О, как дивно лились его слова, но как ничтожен был смысл, в них вложенный; отсутствовали в них и разумные доводы. Когда он зажигал огонь, весь дом наполнялся дымом, но все по-прежнему оставалось во мраке». Таким вот образом, столь типичным для Абеляра, представляет он нам человека, который станет одним из его гонителей. Дать столь же уничижительную и столь же немногословную оценку Ансельму и. его кругу оказалось не так-то просто. Ансельм и его круг достаточно прочно и полно усвоили знания, издавна накопленные в сфере теологии, и именно на их трудах, равно как и на Абеляровой диалектике, покоится схоластика, сложившаяся уже после них. Собственно говоря, сам термин «теология», в смысле некоего систематически организованного знания и исследования, был введен Абеляром. Но сфера учености, как ее тогда понимали, в основном включала изучение «Священной Страницы», т. е. Библии. Главное достижение Лаонской школы состояло в собирании бесчисленных глосс из более ранних комментариев к Библии, отборе, распределении материала и распространении того, что можно было бы теперь назвать корпусом экзегетических писаний и, прежде всего, творений Святых Отцов. Этот сборник впоследствии стал известен как Glossa Ordinaria (Ординарная Глосса). Он переписывался сотни и сотни раз и являлся самой ходовой книгой любой теологической библиотеки. Знакомство с нею сразу показывает, почему Ансельм Лаонский нисколько не вдохновлял Абеляра: работа Ансельма по своему содержанию была совершенно неоригинальной. Он, его коллеги и ученики были энциклопедистами, а не оригинальными мыслителями. Но их труд пользовался большим успехом и послужил основанием для создания, в следующем поколении в конце века, значительно более изощренных и полных комментариев. Крупнейшим достижением XII века в области создания комментариев к Библии была деятельность Стивена Лэнгтона, профессора в Париже, а затем архиепископа Кентерберийского (с 1207 по 1228), автора «Золотого Продолжения» (вероятно, он участвовал и в разработке Magna Carta8).
Другим фундаментальным учебным пособием по теологии XII века была книга «Предложений» (Liber Sententiarum) Петра Ломбардца, созданная в Париже около 1150 г. В своей работе «Да и Нет» Абеляр предложил инструментарий и очертил проблематику, двигаясь по пути, обозначенному Иво Шартрским. Несколько позже методы Абеляра и некоторых других мыслителей, современных ему, которые тоже любили диалектику, были перенесены на почву канонического права Мастером Гратианом из Болоньи. В его труде Decretum, появившемся около 1140 г. и позже получившем название «Согласие Несогласных Канонов», было собрано беспрецедентно большое на то время количество текстов авторитетных источников (этот сборник превышал по своему объему сборник, составленный Иво). В книге Гратиана были также представлены изящные аргументы, которые могли бы заслужить восхищение даже самого Абеляра. Приблизительно в то же время молодой итальянский ученый Петр Ломбардец перебрался в Париж и там соединил ученость и методы исследования, практикуемые в Болонье и Париже, в своем труде «Предложения», который для проблем теологии имел такое же значение, как и труд Гратиана для канонического права. Гратиан обладал более оригинальным умом: несмотря на все те основания, которые были заложены Иво и другими, именно Гратиан положил начало серьезным размышлениям по ряду правовых вопросов и создал юридическую науку, что можно сравнить с созданием Адамом Смитом экономической науки. Главной задачей Гратиана было привести к согласию противоречащие друг другу авторитеты; Ломбардец стремился примирить не только авторитеты, но и теологов. «Под непритязательной обложкой учебного пособия,- писал Р. Сазерлэнд о книге Гратиана,- мы обнаруживаем живые свидетельства интеллектуальной жизни тех времен. Во многих отношениях то была довольно скучная интеллектуальная жизнь: малозначительные мыслители с помощью слабеньких диалектических отмычек намеревались вскрыть все сейфы в теологическом мире». Ломбардец обладал спокойной уверенностью в своей правоте, что нравилось консерваторам вроде Св. Бернара, который, кстати, поспособствовал его приезду в Париж, надеясь обрести в его лице противовес зловредным влияниям (а именно таково было отношение Св. Бернара) Абеляра и его «шайки». Он хорошо видел узловые интеллектуальные проблемы (конечно, так, как их видели в XII веке) и обладал изрядным умением четко организовывать и подавать материал, что превращало его внушительное собрание текстов авторитетных источников в великолепный набор интеллектуальных инструментов, так что теологи следующего поколения имели в своем распоряжении не только «отмычки»; и Decretum, и «Предложения» оказались уникальными своего рода «бестселлерами» тех времен. Книга Ломбардца оставалась основой теологических построений вплоть до XVII века, а книга Гратиана по каноническому праву использовалась вплоть до XX века. Эти две книги оказали большее ? влияние на методы преподавания в учебных заведениях, чем Реформация. Не удивительно ли, что столь длинный путь, ведущий от Иво через Абеляра и Гратиана к Ломбардцу, был проделан за столь короткое время!
Более детальное рассмотрение мира Гратиана в Болонье поможет прояснить это явление (см. далее раздел о Гратиане), а пока мы можем отметить, что для того, чтобы подготовить такие перемены, нужны были умы исключительной оригинальности и гибкости, обладающие способностью проникать в сущность вещей. Среди этих умов Абеляр был величайшим и как преподаватель, и как теолог, но было бы нелепо приписывать все сделанное лишь Абеляру. Кстати, читателю конца XX века может показаться нелепым то, что проводится такое различие между теологией по состоянию на 1100 год и по состоянию на 1150 год. Однако стоит только присмотреться внимательнее, например, к взглядам на Искупление и мораль, чтобы почувствовать существенность этих различий. В Средние Века придерживались двух взглядов на личность Иисуса. Он воспринимался как правитель и судья; распятый, он восторжествовал и установил Царствие свое, и он же будет судить людей в Судный День. Бесчисленные изображения Распятия и Страшного Суда являются свидетельством таких воззрений; они также связывают воедино традиционные, монашеские и аскетические взгляды на человеческую судьбу. Мир был Божьим миром, а отсюда хорошим миром, но испорченным Грехопадением и грехом до такой степени, что было все равно, верить ли, в соответствии с ортодоксальными взглядами, что мир хорош, но его просто испортил Дьявол, или же верить, в соответствии с еретическими взглядами Катаров (приверженцы этой ереси были очень многочисленны, начиная с середины XII века), что материальный мир плох, так как изначально был сотворен Дьяволом. В искусстве раннего XI века Сатана изображается преисполненным достоинства падшего ангела, а уже в конце XI века и в XII веке он превращается в страшного, а иногда и комичного монстра.
Для большинства людей в XI веке, как бы сильно ни горели в них вера и страсть к благотворительству, надежда на спасение была мала. «Спасутся лишь немногие,- считал Св. Ансельм,- и большинство из них будут монахи». Дьявол установил владычество, над людьми, и считалось даже, что эта демоническая империя обладала такими свойствами, с которыми вынужден был считаться сам Господь Бог. Бытовавшие ранее взгляды на Искупление изменились, и теперь мысли сосредоточивались на том, каким образом Бог мог переломить могущество Дьявола. Сквозь все эти хитросплетения Ансельм прорубил проход, заявив: «Дьявол не может иметь никаких прав на могущество». Но жизненный опыт Ансельма говорил ему о том, что Дьявол правит де факто, и в своем трактате Cur Deus Homo он сознательно воздерживался от высказывания взгляда, согласно которому Воплощение является актом Божьей любви, приносящей надежду многим. Столь странное сочетание логических прозрений и теологического консерватизма у этого знаменитого предшественника Абеляра помогло вдохновить последнего на почти головоломный интеллектуальный трюк. В его описании Искупления не было ничего от традиционной доктрины: по Абеляру, Искупление представляло собой не акт Божественного Судии, а ниспослание к людям Иисуса в человечьем облике с тем, чтобы он был спутником людям и служил им примером. Доктрина самого Абеляра могла казаться его последователям несколько однобокой, но не следует забывать, что все они придерживались еще старых легалистических взглядов. Но завесы были открыты, и в мир теологических дебатов хлынул свет, исходивший из более широкого мира религиозного чувства. В религиозном искусстве XI века появились новые темы, например, страдающий Иисус, и рядом с ним - его земная мать, чей культ начал расцветать вновь; за этим скрывались приблизительно следующие представления: существовал Богосозданный человек, который жил в определенной части мира, доступной для посещения отважных паломников, и эту часть мира можно было отвоевать для Христианского мира с помощью преданных Крестоносцев. В сфере учения о морали Абеляр тоже расставил новые акценты, пусть и несколько односторонние, но, тем не менее, принципиальные для любого дальнейшего развития теологии. Человеческая воля и ее устремления занимают важное место в его системе взглядов на мораль. Как видим, в центре внимания снова находился человек и его поиски такого Бога, который любит, а не судит. Несомненно, Абеляр делал подчас слишком поспешные выводы, часто приносил глубину мысли в жертву изяществу изложения; нет сомнения и в том, что он был заносчивым, своевольным человеком, который слишком отдавался своим собственным эмоциям. Но никоим образом его нельзя рассматривать как человека чувств, обладавшего великолепными, но поверхностными талантами, как человека, наделенного диалектическим видением, но без теологического понимания, как человека, начисто лишенного духовной глубины. Как это бывает с людьми больших способностей и сильного характера, в нем совмещалось сразу несколько человек. По крайней мере, один из них обладал исключительно проникновенным видением теологических проблем. Он мог вести размышления совершенно нетеологического, отвлеченного характера, например, когда сравнивал ипостаси Троицы с некоторыми представлениями греческой философии. Он мог подчас демонстрировать поразительную небрежность при изложении своих выводов. Но он твердо держался мысли, что Бог, преисполненный любви, возжелал некогда спасти всех людей, хотя Грехопадение и нарушило его планы; Абеляр был твердо убежден в том, что человека, пусть и созданного Богом, не могли не волновать дела человеческие, что человек имел право на свои чувства и свои ценности; Абеляр вплотную приблизился к идее, которую профессиональным теологам просто трудно было понять, а именно: Христианин не может быть удовлетворен таким Богом, уровень морали которого ниже, чем его собственный.