| к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||||
 |
|||||||
I. ПРОЛОГ
Возрождение XII века: постановка проблемы
Если бы потребовалось дать ответ на вопрос: кто был самым влиятельным историком XII века? - скорее всего, был бы назван Джеффри из Монмута1, автор «Истории королей Британии», книги, завершенной около 1138 г. Рассказывая о событиях, которые могли бы быть датированы приблизительно IV веком до Р. X., Джеффри повествует, как династия короля Лира наконец прервалась и «благодаря своей доблести выдвинулся молодой человек по имени Дунуалло Мольмуций (Дунваллон Мальмуций), который под своей властью снова объединил Британию». «Этот правитель установил законы, которые Бритты называют Мольмутинскими законами и которые почитаются англичанами до сего дня. : В них, среди прочих, описанных Св. Гильдасом много лет спустя, он установил, что храмы богов должны иметь привилегию предоставления убежища..; подобное же право давалось дорогам, ведущим к этим - храмам.., и полям, вспаханным плугом земледельца. ...Наконец, после сорока лет правления, проведенных в таких трудах и мудром правлении, он умер и был похоронен в городе Триновантуме, около храма Согласия, который он сам же и построил, надеясь на то, что храм станет залогом соблюдения законов...»
Далее Джеффри описывает, как дело Мольмуция было продолжено его сыном и наследником Белинусом (Белином), который построил дороги из камня и строительного раствора, протянувшиеся во всю длину острова, и дал этим дорогам особые привилегии и права. «Но если кто пожелает узнать все, что он распорядился сделать в отношении дорог, пусть почитает Мольмутинские законы, которые Гильдас-историк перевел с британского на латынь, а Король Альфред - на английский».
Книга Джеффри была написана человеком, обладавшим проницательным взглядом на то, что дошло до него из прошлого, особенно из Римского прошлого; он обладал также обширными познаниями в древней и не столь древней литературе, что было важно, так как обращался он к аудитории, интересовавшейся прошлым и уважавшей это прошлое, но мало знавшей о нем. Книга была написана в стиле серьезного исторического труда и претендовала на статус серьезного исторического труда, и в основном таковым она и воспринималась. И все же рассказ Джеффри о Мольмуции и его сыне представляет собой беззастенчивую выдумку, хотя каждая строка рассчитана на то, чтобы возбудить воображение любителя истории, ибо «История» Джеффри представляет собой смесь воспоминаний из реального прошлого, умело помещенных в новый исторический контекст. Книга удалась; ее успех, как я полагаю, превзошел все его ожидания, ибо книга эта, которая задумывалась как серьезный исторический труд и которая, как он надеялся (возможно, и не слишком надеялся), будет читаться именно как серьезный исторический труд, оказалась в итоге значительным произведением художественной литературы. Каждая строка в этой книге отражает интерес англичанина XII века к прошлому и его уважение к этому прошлому, и каждая строка отражает также эпоху, в которой возникла совершенно новая способность к созданию и восприятию художественной литературы - литературы, порожденной воображением.
Столетие спустя ученый монах по имени Вильям Фитц-Стивен взялся писать биографию своего патрона Св. Томаса Беккета, который принял мученическую смерть. И Вильям, и Томас родились в Лондоне, и Вильям воспылал такой фанатической любовью к величайшему из английских городов, которая была сродни той любви, которая позволила уже в XV веке, в эпоху Ренессанса, итальянским городам украситься шедеврами изобразительного искусства и архитектуры. Фитц-Стивен писал: «Платон дал описание устройства Государства в одном из своих диалогов; Саллюстий описал положение в Африке в своей «Истории» в то время, когда Карфаген поднялся против Римлян.., а я сейчас опишу месторасположение Лондона и состояние дел в нем в то время, когда там пребывал Св. Томас».
Фитц-Стивен писал безо всякого лукавства, и все же существует более чем достаточно свидетельств того, что он (подобно большинству его современников на Западе) ничего не знал из первых рук о диалоге Платона «Государство» и не читал (уже хотя бы этим отличаясь от многих историков XII века) Саллюстия, а если все-таки и читал его сочинения, то наверняка позабыл, о чем там шла речь. В мире Фитц-Стивена можно было встретиться как с искренним почитанием прошлого, языческого и Христианского, неподдельным интересом к классической латинской литературе и ее несомненным пониманием, так и с поразительным невежеством, причем широко распространенным. То был мир, в котором человек мог поинтересоваться происхождением тех или иных высокочтимых законов, обычаев и установлений, а затем слушать, как Джеффри будет подробно рассказывать о законах Мольмуция, которые, по его сообщению, были все еще хорошо известны и почитаемы, затем сглотнуть, как все мы делаем, когда неожиданно обнаруживаем свое собственное глубокое невежество, и сказать: «А, законы Мольмуция, ну конечно, конечно».
Не всех, однако, можно было легко ввести в заблуждение, и Джеффри, выдумщик и пародист, был, в свою очередь, спародирован сатириком Мапом, а проницательность, с которой люди вроде Мапа вникали в принципы сложения прозы Джеффри, помогает прояснить, почему творчество Джеффри служило в XII веке источником вдохновения. Величайшим созданием воображения Джеффри был Король Артур. И тут, в отличие от всего остального, Джеффри основывал свой рассказ на немногих, но достаточно твердых фактах. Еще до того, как он написал свою «Историю», Артур как персонаж был довольно хорошо известен: он выступал в качестве героя многих Бретонских лэ; один итальянский скульптор вдохновлялся образом Артура, а в некоторых частях Европы дети получали при крещении его имя. Но именно Джеффри ввел Артура в космополитический литературный мир XII столетия, представив его как почтенную личность, приемлемую для любого королевского двора, кроме валлийского; Джеффри также впервые дал схему, по которой легенда могла позже становиться основой для художественного вымысла. Прямая линия восходит от смелого заявления Джеффри, приписывающего тогдашнее знание древних Мольмутинских законов Гильдасу и Альфреду, к «Парцифалю» Вольфрама, в котором автор (т. е. сам Вольфрам) журит француза Кретьена де Труа (произведения которого, собственно, и были главным источником Вольфрамова повествования) за то, что тот не так, как следует, излагает соответствующий сюжет, а затем Вольфрам заявляет, что он подправил его с помощью Киота из Прованса, «который дал нам правильную фабулу» в переведенном с арабского сочинении. Интерес писателей XII века к прошлому, особенно классическому прошлому, совмещал большую наивность и высокую изощренность. То же самое можно сказать и об изысканных придворных рыцарских романах конца XII - начала XIII столетия. Весьма маловероятно, что Вольфрам сам читал сочинения Джеффри, но он впитал поразительно много из той культуры, которая относилась к миру Джеффри, несмотря на то, что почти всю жизнь прожил в обнищавшем поместье на юге Германии; в богатую ткань его сочинений вплетены отголоски и реминисценции теологических идей различных школ мысли XII века и литературных произведений, созданных при французских дворах.
Являлась ли цивилизация Христианского мира XII века по своей глубинной сути производной или творческой? В какой степени была она продуктом европейского опыта или результатом контактов с арабским миром, столь привлекавшим воображение Вольфрама? Доминировала ли в ней латинская культура учебных заведений или французская культура Анжуйского двора? Какой вклад различные части Христианского мира внесли в нее? Таковы некоторые вопросы, естественно возникающие даже при беглом взгляде на интересующую нас проблему; таковы темы этой книги.