| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Бернар Дюпюи
ПЕНТАРХИЯ - ПРОИСХОЖДЕНИЕ И СМЫСЛ
Епископы, которые съезжались со всех концов христианского мира на великие вселенские соборы, относили себя к пяти великим церковным традициям и представляли пять патриархатов1. Такой взгляд на структуру Церкви прослеживается уже в ходе Халкидонского собора (451). На двух последующих вселенских соборах - II Константинопольском (553) и III Константинопольском (680-681) - тенденция рассматривать Вселенскую Церковь как союз пяти крупных областей проявляется с наибольшей силой. Для того, чтобы каждый из этих двух соборов мог именоваться вселенским, было необходимо, чтобы на нем присутствовали - лично или через своих представителей - все пять патриархов; в крайнем случае - как это было с папой Вигилием в 553 г. - патриарх мог отправить послание, в котором одобрял решения собора post factum. Таким образом, можно сказать, что изначально "пентархия" возникла как своего рода "образ вселенскости".
I. ЗАРОЖДЕНИЕ ПЕНТАРХИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ В VI ВЕКЕ
Пентархия была воспринята как древняя - если только вообще не изначальная - "заданная величина". Следует отметить, что воспринимали ее скорее как идеал, а не как правовую норму. Впрочем, был у нее и вполне реальный, земной аспект - определенная иерархия или порядок (taxis) пяти крупнейших престолов. Во всяком случае, именно так понимали пентархию в Византии, закрепив это понимание положениями законодательства Юстиниана.
Но уже за пределами Византии отношение к пентархии было иным: ее никогда не рассматривали как неотъемлемую составляющую церковных структур. Так, например, Александрийская церковь решительно отказывалась занять третье место в диптихах - после Константинополя; несомненно, это обстоятельство послужило одной из причин монофизитского раскола. Отказ Александрии принять пентархию весьма показателен: никто не пытался поставить под сомнение законность этой структуры до тех пор, пока она оставалась своего рода ссылкой на древность, но как только император стал рассматривать ее как часть административной и юридической системы, она стала предметом споров, начавшихся в V веке.
С другой стороны, когда под влиянием законов Юстиниана пентархия превратилась в структуру гражданского управления, она осталась к тому времени структурой церковной только для халкидонских (мелкитских) патриархов. Нехалкидониты ее никогда не признавали. И тогда она стала выражать ту имперскую и византийскую вселенскость Константинополя, которая была составной частью явления, названного отцом Иоанном Мейендорфом "византийским папизмом". Он определял этим термином эпоху, наступившую вслед за царствованием Юстиниана3. Остальные патриархата и мечтать не могли о такой власти...
В Риме принцип пентархии был принят без каких-либо дискуссий, но это было принятие de facto системы административной или географической, но никак не апостольской. Рим готов был занять первое место в пентархии, основанием для этого был фактор исторический - первенство Рима в империи, и тем самым в византийской ойкумене,- а вовсе не те "апостольские" и "Петровы" преимущества, на которых настаивал сам Рим. Итак, можно сказать, что поскольку теория пентархии вписывалась в систему византийского права, Рим на официальном языке признавал эту теорию, не придавая ей при этом особого значения. Пентархия была нововведением - вплоть до понтификата Вигилия (537-555) в официальных римских документах вопрос о "пяти престолах" вообще не ставился... Разумеется, св. Григорий Великий уведомил о своем восхождении на Римский престол четырех патриархов - Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского,- но при этом в своей частной корреспонденции он продолжал развивать старую идею о трех патриархах Римском, Александрийском и Антиохийском, сидящих на престолах святого Петра4.
Для того, чтобы понять отношение Рима к идее пентархии, нужно осознать, что он никогда не считал себя одним из патриархатов в том смысле слова, который придавали ему на Востоке. Конечно, восточные епископы неоднократно именовали в своих посланиях епископа Римского "патриархом", а его резиденцию в Латеране - "патриархией", но в данном контексте этот титул мог считаться не более чем почетным. Ведь к епископам Аквилейским и Лионским тоже было принято обращаться как к "патриархам", но, не взирая на это обстоятельство, они никогда не предпринимали попыток соперничать с Римом, а сам Рим никогда не оспаривал их право именоваться этим титулом. Между тем на Востоке дела обстояли совершенно по-иному: церковные каноны стали постепенно уточнять права патриархов. Так, например, 6-е правило Никейского собора упоминает о "древнем обычае", согласно с которым епископ Александрийский имел власть над прочими епископами в Египте, как Римский - в Италии, и Антиохийский - в областях, находившихся по соседству с этим городом, 28-е правило Халкидонского собора предоставляет епископу Константинопольскому право посвящать епископов во Фракии, Понте и Асии. Наконец, схожие права приобретает и Иерусалимский епископ (7-е правило Никейского собора; 17-е правило IV Константинопольского собора). Что же касается Рима, то он никогда не осуществлял, ни провозглашал "патриаршей" юрисдикции над Западом. Все выглядело так, словно римская юрисдикция, будучи вполне самодостаточной, включила в себя идею патриаршей юрисдикции и препятствовала определению ее географических пределов.
II. ПЕНТАРХИЯ - ДУХОВНЫЙ ОБРАЗ НЕРАЗДЕЛЕННОЙ ЦЕРКВИ
После Халкидонского собора зримым образом той реалии, которую мы сейчас называем "неразделенной Церковью", было единство пяти крупнейших кафедр. Пять патриархов объединились под знаком четырех вселенских соборов, на которые они съезжались, чтобы вместе исповедать единую веру. Это реальное общение не могло не привести Отцов Церкви к определенным выводам экклезиологического характера.
Эти выводы были сформулированы, начиная с IX века, когда вспомнили, что в Новом Завете Церковь иногда уподоблялась человеческому телу. И вот некоторые восточные авторы стали уподоблять пять патриархов пяти чувствам церковного тела. Именно об этом писал в XI веке патриарх Антиохийский Петр епископу Градо-Аквилейскому Доминику, добивавшемуся титула патриарха. Именно об этом говорил автор XII века Нил Доксопатрис (см.: Notitia thronorum patriarchalium, PG, t. CXXXII, col. I098). В ответ на это Алляций (De Ecclesiae occidentalis atque orientalis perpetua consensione, liber I cap. XVI, № 1; 239-240) выдвигал следующее возражение: являлось ли Тело Христово - Церковь - несовершенным в те времена, когда еще не существовало пяти патриархов? В самом деле, нельзя право основывать на каких-либо сравнениях.
Для преподобного Феодора Студита пять патриархов вместе обладают властью, необходимой для утверждения догматов. Церковь есть тело с пятью главами (Ер. II, 62, PG, t. XCIX, col. 1280-1281), на которые возложена высшая церковная власть - ибо Христос вверил ее апостолам и их преемникам (Ер. II, 129, col. 1417 ). Эта идея преподобного Феодора приводит к признанию преимущества Иерусалима, города, в котором "завершил Свое Божественное творение, умер и был погребен Епископ душ и Священник всего рожденного, где Он воскрес, победил и взошел на небеса: именно этому граду подобает высшая честь" (Ер. П, 15, col. 1162)5. При этом Феодор Студит не считает, что первенство Иерусалима в какой-либо мере ограничивается или приуменьшается в связи с существованием первенства Рима. По его мнению, первенство и патриархата могут сосуществовать в рамках пентархии, поскольку речь идет, по сути дела, о мистической идее6.
Не так на это смотрит канонист Вальсамон, писавший на три века позже Феодора Студита, в то время, когда великая схизма уже произошла. В небольшом сочинении о привилегиях патриархов, адресованном патриарху Александрийскому Марку (PG, t. CXIX, col. I 162 и слл. и t. CXXXVIII, col. 1014 и слл.), он связывает идею пентархии с основанием апостолом Петром трех престолов, трех патриархатов - в Антиохии, Александрии и Иерусалиме, - поставившим епископами в этих городах Еводия, Марка и Иакова. Но помимо этого, он поставил апостола Андрея епископом Гераклеи, во Фракии. Если Рим обязан своими привилегиями лишь Константинову дару, то Константинополь - еще со времен епископства Митрофана (308) - пользуется привилегиями Гераклеи (PG, t. CXIX, col. 1162). Патриарх Рима имеет чести меньше, чем остальные патриархи. Измена папы ничего не меняет в организации Церкви. Следует молиться о том, чтобы папа обратился и чтобы мистическое Тело не осталось лишенным одного из своих чувств. Вальсамон не считает возможным заменить папу другим патриархом; если один патриарх отсутствует, то пентархия превратится в тетрархию, но вовсе не следует заменять Рим новым патриархатом (PG, t. CXXXVIII, col. 1022).
Если Анастасий Библиотекарь использовал сравнение с пятью чувствами, стремясь показать первенство епископа Римского, которого он сравнивал с чувством зрения, Вальсамон использует то же самое сравнение для того, чтобы показать полное равенство патриархов.
На Флорентийском соборе о пентархии говорил Марк Эфесский (Mansi, t. XXXI, col. 1007). Но теория пентархии, весьма распространенная вплоть до XVII века, стала терять свой смысл после учреждения Русского патриархата, и в настоящее время совершенно потеряла какое-либо юридическое содержание. Идея об апостольском происхождении кафедр, идея вселенской структуры Церкви, состоящей из пяти патриархатов, постепенно уступила место идее всеправославной соборности.
*
* *
В заключение можно сказать, что пентархия никогда не составляла некой юридической структуры и не являлась источником разработанных прав. Если принцип триархии еще имел какое-то отношение к апостольскому происхождению кафедр, то принцип пентархии скорее являлся образом ойкумены неразделенной Церкви во времена Римской империи, чем образом ойкумены Церкви апостольской. Будучи порождением истории, принцип пентархии был обесценен этой же историей. Не будучи установлена Самим Иисусом Христом, не являясь подлинной чисто церковной структурой, отличной от имперской вселенскости, пентархия, однако, могла бы, - очистившись от юридических превратностей, использовавших ее имя, - восстановить свой духовный статус. В наши дни пентархия являет эпоху св. Отцов. Она - живой памятник нашим истокам. Кроме того, так как три из пяти великих кафедр были связаны с именем Симона-Петра, пентархия ясно и четко ставит вопрос о Римском первенстве. Таким образом, она может стать выражением апостольского служения Церкви, постоянно напоминая о нем.