|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Сент-Олбанская Псалтырь, Генрих Блуасский и Византийские влияния

Во втором десятилетии XII века (приблизительно около 1120г.) писцы и художники Аббатства Сент-Олбанса готовили для Кристины (находившейся под покровительством их аббата), затворницы и приорессы Маркиата, книгу, в которой новые веяния в культуре и религии той эпохи нашли прекрасное отражение. Эта книга, Сент-Олбанская Псалтырь, предназначенная для благочестивой и набожной женщины, содержит богатый материал, литературный и иллюстративный. Кристина была выдана замуж еще в юном возрасте, но через некоторое время ей удалось убедить своего мужа, что ее исконным желанием было стать затворницей, а не женой; ее брак был аннулирован; после ряда романтических приключений она в конце концов благополучно сделалась почтенной монахиней и духовной наставницей. Поэтому было совершенно естественно, что Псалтирь содержала довольно романтическое жизнеописание Св. Алексия, написанное по англо-норманнски (т. е. на норманнском диалекте французского языка), легенда о котором в чем-то походила на историю жизни Кристины. Книга также содержала календарь, собственно псалтирь, несколько кантов (духовных песен), символ веры и Литанию; одно послание Папы Григория Великого, ратовавшее за обучение какому-либо мастерству в качестве средства просвещения неученых; около 200 инициалов и, что самое главное, более сорока, размером в полную страницу, миниатюр с изображением эпизодов Библейской истории от Грехопадения до Сошествия Святого Духа. Некоторые из этих миниатюр представляют собой изощренную разработку буквальной или аллегорической интерпретации Библии; сами по себе такие интерпретации не были чем-то новым, но для той эпохи показательно, что они получают столь яркое выражение в искусстве. Некоторые инициалы дают буквальное прочтение Библейского текста, что также было характерно для Библейской учености того времени - в XII веке развивались и процветали как буквальная, так и аллегорическая интерпретации Священного Писания. Своей славой книга обязана многофигурным изображениям Библейских сцен; именно здесь проявляется новый, очень своеобразный стиль живописи, с поразительной ясностью свидетельствующий о стремлении к новому, к экспериментированию, которое вообще было характерно для той эпохи, и особенно, как представляется, это было присуще безымянным мастерам, задумывавшим и создававшим эту книгу. Однако ни один из отдельно взятых элементов того искусства, которое представлено в этой книге, не является чем-то совершенно новым. Художник, задававший тон в определении художественной концепции книги (а над ней работало несколько художников), в целом следовал главным традициям Европейской живописи своей эпохи, и в его миниатюрах можно обнаружить смелое сочетание, хотя подчас и несколько гротескное, насыщенных цветов, особенно зеленых и фиолетовых, идущее, очевидно, от германской живописи X и XI веков; здесь присутствуют и отголоски глубоко религиозного и иератического византийского искусства, и острота рисунка англосаксонской живописи, и драматическая напряженность, с которой Романское искусство в целом пыталось доступными ему способами приблизиться к достоверной передаче человеческого лица. В книгах, которые в своем художественном оформлении подражали Сент-Олбанской Псалтыри или прямо копировали её, таких, например, как Псалтырь Генриха Блуасского или Винчестерская Библия, эти элементы все еще четко присутствуют, а Псалтырь Генриха Блуасского показывает, что византийские влияния продолжали непосредственным образом ощущаться даже в Англии. С другой стороны, передача движения становилась всё уверенней, сохраняя живость англо-саксонского рисунка. В Сент-Олбанской Псалтыри присутствует некоторая помпезность, контрастирующая с непосредственностью лучших образцов англо-саксонского рисунка. И, может быть, не такой уж причудливой покажется аналогия, которую можно усмотреть между этим контрастом и тем, который возникал между величием Торжественной Мессы и, скажем, уютной простотой собора в Норт Элмхэме в Восточной Англии (построен еще до Норманнского Завоевания), который едва ли насчитывал 40 метров в длину; совсем иное впечатление должно было возникать, когда Мессу служили в Норвичском соборе, имевшем в длину около 150 метров. Очень тонкое наблюдение сделал профессор Вормальд, писавший, что «контраст (между Вайнгартским «Распятием» и Сент-Олбанской Псалтырью) в некоторой степени сродни тому, который существует между короткой молитвой, сразу восходящей к Небу, и величием и блеском Торжественной Мессы»²³.

В том, что Византийские влияния ощущались в Англии, ничего случайного нет. Их можно обнаружить еще в донорманнские времена, но в XII веке два норманнских королевства, в Англии и в Сицилии, имели тесные политические и культурные связи, и большие церкви в Сицилии стали своего рода передаточным пунктом между Византией и Англией. При покровительстве Рожера Великого и его преемников византийские мастера создавали мозаики - V или вдохновляли на их создание - в Чефалу, и Монреале, и в Палатинской часовне в Палермо, которые считаются одними из самых замечательных произведений византийского искусства XII века. Присутствие византийских мастеров на Сицилии прекрасно иллюстрирует один из аспектов тех явлений, которые обсуждаются в данной главе. Рожеру не пришлось искать специалистов по мозаике на Востоке. В Риме, в те же времена, местная школа мастеров принимала непосредственное участие в возрождении монументального искусства, наиболее заметным плодом которого являются чарующие мозаики Сан Клементе. Здесь узоры и темы, почерпнутые из базилики более ранних времен, и не очень хорошо понятые классические мотивы - включая изобилие купидонов - переплетаются на золотом и зеленом фоне; в настоящее время эти мозаики выглядят так свежо, ярко, будто они были созданы совсем недавно, а не семь столетий тому назад. Англо-норманнские дипломаты, мастера и литераторы часто посещали Рим. Сицилию - время от времени, но именно Сицилия приносила новые веяния в английскую живопись. Но ведь за Сицилией стояла Византия.

Иоанн Солсберийский рассказывает знаменитую историю о том, как принц Генрих Блуасский, Епископ Винчестерский, брат короля Стефана, посетил Рим в 1149-1150 гг.; не достигнув успеха в своей миссии, он решил утешиться покупкой древних статуй, которые затем перевез в Винчестер. К сожалению, ни одна из этих статуй не сохранилась. То была богатая коллекция, собранная одним из крупнейших покровителей искусств XII века, причем покровителем космополитических вкусов. Его дядя, король Генрих I, щедро одаривал Клюни своими пожертвованиями в те времена, когда его племянник был там монахом, и позже уже сам Генрих Блуасский отдавал существенную часть своих огромных богатств на поощрение искусств и украшение многих церквей. Сохранился перечень его даров собору: среди них Евангелия, кресты, тимпаны, ковры, гобелены, реликварии и т. п.; кое-что из его даров и произведений, выполненных при его покровительстве, сохранилось. Его замки, особенно его главная резиденция - дворец в Волвси, башня его собора, церковь Св. Креста около Винчестера свидетельствуют о его покровительстве архитектуре. Купель из Турнейского мрамора с резьбой скорее любопытной, чем отменной; медные пластины с эмалью, изображающей епископа, несущего реликварии (возможно, северо-французской или нидерландской работы); две великолепные книги - вот что осталось от его коллекции, в которой было представлено английское, французское, фламандское и римское искусство; сюда, правда, следует добавить германские одеяния и арабский ковер.

При этом у нас нет фактически никаких сведений о том, что епископ сам когда-либо посещал Сицилию или же вдохновлялся византийским искусством, однако две книги - Сейнт-Свитунская Псалтырь, бесспорно, созданная в Винчестере во времена его пребывания там, и Винчестерская Библия, созданная, по всей видимости, мастерами, работавшими под его покровительством - являются красноречивым свидетельством веяний, доходивших из византийской Сицилии. Две миниатюры, изображающие Успение Богородицы, настолько близко следуют византийским образцам, что некоторые ученые предполагали непосредственное участие в их создании византийских мастеров. По мнению профессора Зарнецки, представляется более вероятным, что создатели Псалтыри вдохновлялись византийскими изделиями - предметами из слоновой кости, расписными тканями и т. п.,- которые были привезены Архиепископом Йоркским, племянником Генриха, из ссылки в Италии, во время которой он посещал Сицилию. Профессор Отто Демус в своей прекрасной книге «Мозаики Норманнской Сицилии» пишет, что два мастера, в основном создававших Винчестерскую Библию, «наверняка посещали Сицилию и даже изучали мозаики Монреале. Фигуры, драпировка и, более того, типы лиц, изображенных этими мастерами, являются не просто отголосками Монреальских мозаик; даже выражение, духовное habitus (состояние, выражение) лиц такое же, что и на Монреальских мозаиках»²⁴. Влияние Монреале не ограничивалось книгами. Одним из самых впечатляющих примеров английской настенной живописи XII века является находящееся в часовне Св. Ансельма в Кентербери изображение Ап. Павла, наклонившегося, чтобы стряхнуть с руки змею; хотя в значительной степени это изображение связано с традициями англо-норманнского Романского искусства (и даже напоминает фигуры некоторых миниатюр Берийской Библии), оно удивительно похоже на фигуру Ап. Павла в Палатинской часовне в Палермо; это позволило профессору Демусу высказать предположение о вероятности того, что «художник из Кентербери знал Палермскую мозаику»²⁵.

Постоянное смешение местных традиций и веяний, приходящих с разных сторон света, и множество элементов, позаимствованных у еще сохранившихся памятников прошлого, характеризуют искусство и литературу XII века. Западные искусство и архитектура воспринимали римские, византийские и мусульманские веяния и перерабатывали их. Если мы снова зададимся вопросом: происходило ли это благодаря деятельности патронов, или же в том заслуга художников и мастеров? - окончательного ответа мы не дождемся и до Судного Дня. Исследования, которые не будут учитывать влияния наблюдательных крестоносцев и патронов, пусть и менее авантюристичных, но еще более наблюдательных, таких, например, как Сюжер и Генрих Блуасский, не могут признаваться удовлетворительными. С еще большим недоверием мы должны относиться к исследованиям, в которых недооцениваются художественный вкус и способности воспринимать новые идеи архитекторов, скульпторов и художников. Оригинальность и изобретательность, наблюдаемые в XII веке, нельзя осмыслить без рассмотрения деятельности таких людей, как Аббат Сюжер, Теофил, Гильберт, мастеров из Монреале и Винчестера.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|