| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
г. Развитие православного понимания Церкви во II тысячелетии
Православное понимание Церкви пошло после раскола по совершенно иному пути развития, и, пожалуй, ни в какой иной области Восток и Запад не разошлись так далеко, как здесь. Уже в Х веке в Византии возникла идея, что старые права римского епископа, которые, как здесь полагали, основываются исключительно на политическом положении города Рима, теперь должны были бы перейти к константинопольским патриархам. Даже "Дар Константина" при этом обратили против Рима с обоснованием, что Константинополь тоже во всем выступает как наследник древней императорской столицы. В XI веке в биографии императора Алексия Комнина, написанной его дочерью Анной, мы находим суждение с том, что вместе с императорской властью от Рима в Константинополь будто бы перешло и главенство над Церковью. А также, что Халкидонский собор уже подчинил епископу Нового Рима все епархии мира. В конечном счете, патриархи Константинополя фактически конкретно претендовали на верховное главенство над всеми православными христианами. Вследствие "падения" римских епископов в ересь, прежняя пентархия, т.е. коллегиальное господство пяти патриархов над всей Церковью, стала в глазах византийцев тетрархией. Но поскольку три остальных патриарха, будучи под господством мусульман, утратили всякое влияние, примат над всей Церковью должен был перейти к патриарху Константинополя. Таким образом, этот патриарх в конечном счете претендовал на верховное главенство над Вселенской Церковью, в чем он отказывал своему римскому собрату. Византия, в конечном счете, отождествила себя с Православием.
Православная Империя стала необходимым дополнением к православной Церкви. После падения Константинополя (1453) эта идея была воспринята на Руси в представлении о Москве как Третьем Риме, которая теперь вместо Константинополя, попавшего в руки неверных в наказание за свою измену Православию после заключения мирного соглашения с латинскими "еретиками" во Флоренции в 1439 г., должна будет теперь объединить все христианство под рукой единого православного императора в единой православной Церкви. Взаимное признание русской и греческой Церквей, состоявшееся в 1589 г., когда Константинополь присвоил московскому митрополиту титул патриарха, нарушило такое отождествление Православия с одной единственной нацией и одним единственным государством. Имелись впрочем кроме старых патриархатов, потерявших значение под господством ислама, также и новые национальные патриархаты, которые Константинополь должен был признать: например, Болгарский с 926 г. и сербский с 1346 г. Однако в Болгарии и, позднее, в Сербии первоначально не думали образовывать новые государства рядом с Византийской империей; напротив, их властители, принявшие титул царя, хотели завоевать Константинополь и заменить своей империей византийскую. Стефан Душан именовал себя в 1345 г. многозначительным титулом "Царь сербов и греков". Фактически, однако, возникли все же новые православные национальные государства, которые Византия, конечно, пыталась поглотить, но в окончательном итоге вынуждена была признать их политическую и церковную автономию.
Идея же одной Империи и одной православной Церкви должна была в конце концов уступить другой идее, а именно идее о существовании множества автокефальных, т.е. совершенно самостоятельных национальных православных Церквей. В настоящее время это является господствующим учением. Православная единая Церковь состоит в основном из большого числа независимых отдельных национальных Церквей, которые объединены одной и той же верой и узами любви, которые исполняют одни и те же литургические обряды и в которых действует одно и то же церковное право. Константинопольский патриарх является только "первым среди равных" ("primus inter pares"), но ни в коем случае не папой Востока. Конечно, ему принадлежит некоторое право инициативы в православных Церквах. Однако, в недавнем прошлом, именно с русской стороны очень четко подчеркивалось, что он ни в коем случае не имеет права говорить от имени всех православных Церквей. Общую власть мог бы выражать Вселенский собор, который, однако, после 787 г. ни разу не собирался. В настоящее время снова предпринимаются усилия по подготовке подобного собора. Всеправославные конференции в Родосе в 1961, 1963 и 1964 г.г. должны были послужить шагом в этом направлении.
Таким образом, православное понимание Церкви тоже с течением времени менялось. При этом мы еще ничего не говорили об очень глубоком изменении в представлениях о вероучительном авторитете церковной иерархии, которое произошло в ХIХ-м веке и обязанным своим возникновением русскому мыслителю Алексею Хомякову (1804-1860). Согласно его взглядам, собственно носителем непогрешимости Церкви является не иерархия, но верующий народ, осознание веры у которого не может быть заблуждением. Хомяков при этом опирался (трудно сказать, обоснованно или нет), на известное Послание четырех восточных патриархов от 1848 г. Здесь имеет место, и это нужно заявить четко, явный разрыв с истинной православной традицией, согласно которой именно иерархия как наследница апостолов, при содействии Святого Духа, с истинным авторитетом и даже с непогрешимостью возвещает истины веры, так что христианский народ обязан принимать их, вследствие того, что они провозглашены именно иерархией. Традиционное православное учение в этом пункте полностью сопадает с католическим.
Иерархическое понимание Церкви было впервые поставлено в России под вопрос так называемым расколом, т.е. схизматическим движением, которое около середины XVII века поднялось против литургической реформы патриарха Никона. Оппозиция верующего русского народа против огосударствления церкви царями дополнительно способствовала подрыву авторитета иерархии. Согласно Хомякову, гарантией сохранения истинного Православия является только осознание его народом. Каждый отдельный верующий получает непосредственное просвещение от Бога и тем самым становится носителем Духа. Хомяков указывает на недостойные действия иерархии - с православной точки зрения - на соборе во Флоренции, где патриарх и епископы изменили православной вере, но ее спас верующий народ, который с правом поднялся против иерархии и не принял решения собора.
Эти идеи в настоящее время весьма широко распространены в православной Церкви, в том числе и у греков, хотя и нельзя сказать, что они приняты всеми. На православном конгрессе в Салониках в ноябре 1959 г. греческий православный митрополит Хризостомос Константинидис заявил, например, буквально следующее: "В конечном счете, решающим в православной Церкви является осознание веры каждым отдельным верующим, который независимо от уровня своего образования чувствует, что является истинно православным, а что - нет". Следовательно, не иерархия, а вся полнота верующих решает в конечном счете, чем живет православная Церковь, и о чем она думает. Следствием этого может быть то, что верующие не будут принимать некоторые решения церковной иерархии. Так, например, в Греции в последние десятилетия дело дошло до длительного спора о новом календаре, который ввела иерархия, но немалая часть верующих отклонила его, что привело к расколу, не устраненному еще и до настоящего времени.
Разумеется, и среди православных имеется оппозиця против такого представления о решающем значении осознания веры отдельными верующими. Так, например, русский профессор-протоиерей А. Шмеман из семинарии Святого Владимира в Нью-Йорке высказался так: "Разговоры о демократической Церкви ставят под угрозу само существование Церкви. Церковь приходит сверху, а не снизу. Не мы строим Церковь, но мы призваны в Церковь". Напротив, известный греческий канонист Амилькар Аливисатос на конгрессе в Салониках заявил (1959 г.): "Церковь построена демократически. Однако этот термин не является вполне адекватным. Русское слово "соборность" лучше передает это понятие". Это и есть построенное Хомяковым учение о единстве в свободе и любви, которое должно быть характерно для Православия, тогда как в католической Церкви господствует единство без свободы, а в протестантской церкви - свобода без единства. Все это показывает, насколько далеко и еще более разошлось православное и католическое понимание Церкви во 11-ом тысячелетии. Поэтому теперь добиться единства будет значительно труднее, чем это было, например, в XI веке.