|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Махмуд Айуб⁶³⁰

ОТНОШЕНИЕ МУСУЛЬМАН К ХРИСТИАНСТВУ: НЕСКОЛЬКО СОВРЕМЕННЫХ ПРИМЕРОВ

ВВЕДЕНИЕ

Ислам являет собой религиозную и культурную традицию, которая зародилась в среде, пропитанной иудео-христианскими идеями. В дальнейшем ислам был вскормлен богатейшим наследием греческой мудрости и науки - наследием, до появления ислама определившим облик христианской цивилизации. Древнегреческая философия и наука, преобразованные исламом, соединенные с Кораном и арабской традицией, определили мировоззрение (Weltanschauung) ислама и сформировали основу его культурного наследия. Ислам, в свою очередь, вернул западному миру это греко-исламское наследие, которое сформировало мировоззрение средневекового христианства и дало толчок западному Ренессансу, Просвещению и даже современной западной технологии⁶³¹. Таким образом, взаимоотношения между исламом и христианством - не просто поверхностное знакомство, но, скорее, взаимодействие, затрагивающее корни этих двух традиций. В области философии, искусств и наук между ними существовало плодотворное взаимодействие, однако оно отсутствовало, за немногими заслуживающими упоминания исключениями, в сфере религиозной мысли и благочестия. Каждая из двух религиозных общин, очень рано выработав собственные как адекватные, так и ошибочные представления о другой вере, не допускала сомнений в созданном ею образе, несмотря на прямой диалог или реальные факты. Ислам всегда почитал некоторых наиболее значимых персонажей христианской традиции: Иисуса и его учеников, его Матерь Марию, «Госпожу всех женщин мира»,⁶³² Захарию и его сына Иоанна Крестителя. И все же, если Коран, характеризуя этих и других библейских персонажей, стремится выйти за рамки исторических событий, то мусульмане по большей части принимали эти характеристики как реальные факты истории. Поэтому, когда прочтение этих фактов расходилось с христианской трактовкой, они отвергали ее как намеренное искажение истины. Также и христиане, придерживаясь подобной позиции, презирали ислам, его священную Книгу и Пророка и считали все это делом Сатаны или, - возможно с большей степенью сострадания, - христианской ересью, слишком упорной и прочной, чтобы ее можно было одолеть. В результате обе стороны вели бесчеловечную, не имеющую совершенно никакого отношения к религии полемику, порождавшую ненависть, страх и недоверие.

Взаимная религиозная изоляция мусульман и христиан контрастирует с длительной историей политических и военных взаимодействий, принимавших формы завоеваний и освобождений, религиозных войн и, наконец, колониального господства и связанных с ним бедствий. В каждом из периодов истории религиозные взаимоотношения отражали не только глубоко укоренившиеся ложные представления и негативные чувства, но и политическую и военную ситуацию. Вплоть до самого недавнего времени мусульманско-христианский диалог происходил либо на поле брани, либо между колонизаторами и колонизуемыми.

Четыре мусульманских мыслителя, которым посвящено это исследование, представляют два последних этапа этой истории. Шейх Мухаммад Абдо (ум. 1905) и его ученик Саййид Мухаммад Рашид Рида (ум. 1935) были свидетелями крушения Османской империи и ее распада на регионы, в которых установилась власть тех или иных западных держав. Эти мыслители обращаются к проблемам, возникшим в результате поражения мусульман, - отсюда и свойственное им ощущение превосходства западной технологии и либерализма и их растущее сомнение в собственной вере и традиции. Абдо пытается защитить ислам от секулярных тенденций в западном гуманизме, науке и философии, и этому стремлению вполне отвечает название его книги Ислам и христианство: между наукой и цивилизацией⁶³³. Рашид Рида обращается к нападкам на ислам со стороны христианских миссионеров. Его работа озаглавлена Подозрения (shubuhāt) христиан и доводы (hudjadj) ислама⁶³⁴.

Два других мыслителя, работы которых рассматриваются в данной статье, шейх Мухаммад Абу Захрах и Ахмад Шалаби, жили и работали уже после второй мировой войны⁶³⁵. Они были свидетелями конца колониальной эпохи. Оба оценивают свои труды как объективные, научные исследования христианства, предназначенные для студентов-мусульман египетских колледжей и университетов. Однако в действительности это - обычная полемика с использованием все тех же старых обвинений и контр-обвинений, хотя и выдержанных несколько в ином стиле.

Все четыре мыслителя стремятся ответить на реальные или вымышленные христианские аргументы, направленные против ислама. Работы Абдо и Рида посвящены в основном апологетической защите ислама, тогда как сочинения Абу Захраха и Шалаби представляют собой полемические опровержения христианской доктрины. Все они жили и работали в Египте. Рашид Рида, будучи сирийцем по происхождению, провел много лет в Египте, продолжая дело своего учителя Абдо. Все, кроме Шалаби, являются признанными религиозными учителями не только в Египте, но и во всем мусульманском мире.

I. АПОЛОГЕТИКА: ЗАЩИТА ИСЛАМА

Имама Мухаммада Абдо можно рассматривать как одного из наиболее видных архитекторов модернистского движения в исламе. Он был воспитан в духе традиционного исламского благочестия и учености и на идеях западного гуманизма XIX в. Как человек, глубоко укорененный в традиционном исламском мировоззрении, он пропагандирует возвращение к золотому веку ислама, веку «благочестивых предков» (al-salaf al-sālih), в котором находит одновременно и норму, и вдохновение для реформы и прогресса. Как гуманист он признает этот нормативный век не только эталоном великого благочестия и чистой веры, но и образцом высокой культуры, свободы мысли и самовыражения, а также доверия, позволяющих как гражданским, так и религиозным авторитетам искать знания независимо от его источника или способа достижения. Эта полная жизни цивилизация во всем ее космополитическом многообразии, построенная мусульманскими, христианскими, иудейскими и другими учеными, была для шейха Мухаммада Абдо моделью истинного ислама, который он стремился защитить от нападок западного секулярного гуманизма.

Такая защита нашла выражение в серии статей, опубликованных в журнале al-Manār al-Islāmi, основателем и главным редактором которого был Абдо. Поводом для этих выступлений послужило пространное исследование взглядов великого мусульманского философа Ибн Рушда (Аверроэса) сирийским христианским ученым Фарахом Антуном⁶³⁶. Оно было опубликовано в гуманистическом философском журнале al-Djāmi'a. В сущности, ее автор выступил с критикой религии как таковой, видя в ней препятствие для прогресса и свободной мысли. Он рассматривал ислам лишь в качестве примера для обвинения, которое он готов выдвинуть и против христианства. Антун, в свою очередь, вдохновленный критиками ислама XIX в., сопоставил характер и функцию власти в двух этих религиях. Он доказывал, что христианская Европа в конце концов достигла разделения религиозных и светских властей, создав тем самым условия для большей свободы мысли и слова. В то же время в исламе статус халифа, одновременно как религиозного, так и политического главы, привел к ограничению и подавлению такой свободы.

Последующее краткое обсуждение предпринятой Абдо защиты ислама будет связано с его взглядами на христианство как религиозную основу цивилизации⁶³⁷. Абдо начинает критику христианства с детального анализа того, что он называет «природой христианской религии». Он полагает, что в своей сущности христианство основано на внерациональных элементах веры и доктрины, которые в конечном счете обусловили развитие и характер западной религии и культуры. Он выстраивает свои доказательства вокруг шести принципов, которые считает фундаментальными основаниями христианства.

Первый из них - принцип чудес, или сверхъестественных явлений. Иисус, - доказывает наш автор, - основывает свое послание на своей власти совершать чудеса и передавать эту власть своим ученикам. Более того, Он учит, что если человек верит и велит горе перейти и ввергнуться в море, его молитвы будут услышаны⁶³⁸. Если же, заключает Абдо, каждый имел бы власть нарушать естественный порядок вещей, тогда законы природы перестали бы гарантировать поддержание этого порядка. Аргументация Абдо, очевидно, основана на в высшей степени буквальном прочтении этого текста, упускающем его истинное значение. Эта проблема возникает, вероятно, из понимания мусульманами вопроса о чудесах (mu'djizāt); согласно их понятиям, Бог позволяет совершать Своим пророкам чудеса лишь в качестве доказательства их пророческого или посланнического избрания⁶³⁹. Свойственная и мусульманам, и христианам привычка судить о традиции и вере друг друга по стандартам своей собственной религии была главным препятствием на пути к содержательному диалогу.

Абсолютная власть духовенства, с точки зрения Мухаммада Абдо, составляет второй фундаментальный принцип христианства. Опять-таки это мнение основано на словах Иисуса, давшего своим ученикам власть «связывать и разрешать» на земле и на небесах⁶⁴⁰. Этот принцип передает веру человека и его спасение в руки церковных руководителей. Даже если некоторым христианам и удавалось отказаться от этого принципа, утверждает Абдо, тем не менее «христианство придерживается его на протяжении вот уже пятнадцати веков»⁶⁴¹.

Третьим фундаментальным принципом христианской веры и мировоззрения Абдо считает отказ от мира. Сам Иисус учил «не заботьтесь о завтрашнем дне»⁶⁴² и заявлял, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в царство небесное⁶⁴³. Если этот принцип применить в полной мере, человеческое общество будет полностью разрушено. В подтверждение своих аргументов Абдо цитирует слова Христа: «Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит»⁶⁴⁴.

Такие принципы не только не могут служить основой для организации жизни человечества, они к тому же еще и иррациональны. Поэтому Абдо выдвигает следующий, четвертый, принцип: «вера в иррациональное». Св. Ансельм, например, советовал христианам сначала поверить, а затем уже стремиться понять, поскольку в действительности нет уже никакой нужды в понимании, если есть уверенность в вере. Абдо комментирует эти слова с очевидной иронией: «Но горе тому, кто стремится понять, если поиск приводит его к чему-то противоречащему требованиям его веры»⁶⁴⁵.

Представление о том, что священные писания общины верующих содержат в себе все то знание, которое необходимо для человеческого счастья и спасения, характерно равным образом для ислама и для христианства. Однако Мухаммад Абдо называет его пятым принципом христианства. Он цитирует слова Тертуллиана, утверждавшего, что все области знания, к которым может стремиться человечество, уже содержатся в Библии. Следовательно, нет необходимости обращаться к какому-либо другому источнику знания. Однако следует заметить, что сам Тертуллиан был очень глубоко укоренен в греческой мудрости. Как христианин он стремился показать, что библейская мудрость равноценна мудрости греческой. Такой апологетический подход был характерен для представителей многих интеллектуальных кругов, в частности в Александрии. Здесь, как и в отношении других принципов, Абдо заходит в полемике слишком далеко, приходя к выводам, не подтвержденным теми первоначальными идеями, которые он стремился подчеркнуть.

То же самое относится и к тому, что Абдо считает шестым, и последним, фундаментальным принципом. Он утверждает, что христианство призывает к разделению и разногласиям между христианами и остальными людьми или даже - среди самих христиан. В подтверждение своего тезиса он приводит слова Христа: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч»⁶⁴⁶. Абдо утверждает, что эти слова запечатлелись в сердцах христиан, даже несмотря на другие речения Иисуса, лишенные духа насилия⁶⁴⁷. Затем Абдо приступает к рассмотрению тех последствий, которые эти принципы имели для развития западной науки и цивилизации. По его мнению, они таковы. Во-первых, право читать и толковать священные тексты было закреплено лишь за церковными властями, которые запрещали мирянам даже просто читать Библию. Во-вторых, как предполагает Абдо, принцип разделения, основанный на наставлениях Иисуса и его отказе признать даже свою собственную мать, своих братьев и сестер,⁶⁴⁸ применялся в наиболее жестоких своих формах в эпоху инквизиции⁶⁴⁹. Подавление Церковью любых форм поиска знания, основанное на представлении, что все содержится в Библии, выразилось в изречении: «Незнание - мать благочестия»⁶⁵⁰. Таким образом, после падения Римской империи и принятия христианства Запад впал в летаргическое оцепенение Средних веков. Пробуждение и возрождение Европы стало возможным лишь тогда, когда свет знания воссиял из мира ислама, разгоняя вековечную тьму. Таким образом, Абдо приходит к выводу, что христианская Европа смогла достигнуть высшего уровня процветания лишь тогда, когда она отказалась от религии или отодвинула ее на периферию социальной и интеллектуальной жизни. В то же время мусульманская община утратила доминирующее положение в мировом сообществе в силу того, что она отказалась от ислама. В этом отношении за Абдо последовало большинство апологетов, защищавших ислам от влияния западной религии, науки и культуры. Одним из наиболее ярких выразителей этого взгляда был Саййид Мухаммад Рашид Рида.

Как мы уже видели, Мухаммад Абдо направил свою защиту ислама против секулярных нападок. Хотя его небольшая книга и появилась в виде серии статей, она предлагает вполне последовательную и хорошо разработанную аргументацию. Рашид Рида, напротив, направил свою защиту против враждебных выпадов и обвинений, выдвигавшихся христианскими миссионерами против исламской веры, Корана и Пророка. Таким образом, Рида пришлось отвечать на эти выпады и обвинения в том их виде, в каком они содержались в христианских книгах, брошюрах и журналах. Кроме того, он должен был отвечать на те вопросы, которые вызывали эти нападки в умах мусульман. Его книга Shubuhāt al-Nasārā wa Hudjadj al-Islām составлена из отдельных статей, в которых разнообразные темы обсуждаются самым различным образом, в зависимости от обстоятельств. Мы выберем для рассмотрения несколько наиболее важных тем этой книги, придав им определенную связанность и последовательность.

Рида начинает свою полемику с коранических предписаний: «Зови к пути Господа с мудростью и хорошим увещанием...» и «И не препирайтесь с обладателями Книги⁶⁵¹ иначе, как чем-нибудь лучшим, кроме тех из них, которые несправедливы. И говорите: «Мы уверовали в то, что ниспослано нам и ниспослано вам; и наш Бог и ваш Бог един, и мы Ему предаемся⁶⁵² [мусульмане]»⁶⁵³. Далее он оплакивает жалкое положение мусульман, позволяющих противникам ислама унижать их в собственном доме⁶⁵⁴. «Мусульмане утратили могущество, потому что они ослабили ислам, так что европейцы повсюду получили над ними господство. Кроме того, христианские миссионеры утвердились во всех мусульманских странах, очерняя и пороча Коран и распространяя сомнения относительно Пророка»⁶⁵⁵. Автор не беспокоится о мусульманах, принявших христианство, потому что мусульманин не будет поклоняться никому, кроме Бога, невзирая ни на какие влияния на его образ мысли. Он более страшится того, что молодые мусульмане могут начать сомневаться в обоснованности и важности религии как таковой, уступая таким образом влиянию вольнодумства.

Будучи религиозным мыслителем и учителем, Рида считал своим долгом ответить на сомнения и вопросы, возникающие в умах мусульман при чтении работ христианских миссионеров. Он чувствовал также, что его обязанность по отношению к обществу - противостоять враждебности и недоверию, порожденным такой миссионерской деятельностью. Поэтому он проводит различие между теми, кого он называет «платными проповедниками», усердие которых в вопросах веры зависит от того, сколько им платят, и «мудрыми и добродетельными христианами», которые, как и он сам, хотели бы, чтобы каждая община с уважением относилась к иной вере и трудилась вместе с другими для всеобщего блага. Религия в своей сущности едина, это - поклонение одному и единственному Богу. Рида назвал серию своих статей Подозрения христиан и аргументы (или доводы: hudjadj) Ислама, потому, что, по его мнению, «христианская религия сама по себе не противоречит вере Ислама; скорее, сами христиане стремятся к тому, чтобы вступить с ней в противоречия. Неопровержимые доводы или утверждения против них - вовсе не в распоряжении мусульман, которые сами стали доводом против своей собственной религии. Скорее, эти доводы принадлежат самой религии Ислама»⁶⁵⁶. Такой универсалистский взгляд на религию как на повиновение (islām) Богу доминирует в подходе автора к этой проблеме.

Наиболее важным предметом спора между Рида и его оппонентами были Писания обеих религиозных традиций. Так, в первой, шестой, восьмой и девятой статьях Рида пытается ответить на аргументы христиан относительно истинности Библии и ложности Корана. Остальные статьи, хотя они и посвящены другим вопросам, косвенно касаются той же проблемы.

Рида начинает с изложения мусульманских представлений о Ветхом и Новом Заветах. Он далеко отходит от обычного бесцеремонного отрицания мусульманами этих писаний, утверждая, что Коран принимает свидетельства Торы (Tawrāt) как книги священного закона (shari'a), установленного Богом через пророка Моисея. Эта книга не является собранием вавилонских и ассирийских мифов, каковым оказывается большая часть Ветхого Завета. Те места, где ее содержание противоречит здравому смыслу или науке, следует рассматривать просто как мифы или хулу на Бога (как, например, утверждение, что Бог восскорбел в сердце Своем)⁶⁵⁷. Поэтому Тора является «истинной, это - священные законы и установления, которым следовали Моисей, последующие пророки детей Израиля и их раввины (ahbār)»⁶⁵⁸. Однако Коран не считает свидетельством книги таких пророков, как Исайя, Иезекииль и Даниил. То же касается и Евангелия (Indjil)⁶⁵⁹: «это, по мнению мусульман, поучения, правила поведения и заповеди, которые Бог открыл Христу и которыми он наделил предводителей и наставников своего народа. То, что содержится сверх того в книгах, которые христиане называют Евангелием, - это, с точки зрения мусульман, принадлежит или истории, если это сообщение о чем-то, или его авторам, если это просто предмет их утверждений или верований»⁶⁶⁰. Далее Рида доказывает, что не существует авторитетных свидетельств о передаче (asānīd) ни одного из двух Заветов.

Коран выступает против христиан, утверждая: «Среди тех, которые говорят: 'Мы - Назаряне,⁶⁶¹ мы приняли завет', но они забыли часть того, чему были научены [т.е. Писания]»⁶⁶². Коран осуждает тех иудеев и христиан, которые пренебрегают своими собственными писаниями, не придерживаясь их законов и установлений. Он обращается к Писаниям, которыми обладают две эти общины, несмотря на то, что их священные книги и были смешаны с историческими фактами и легендами. Именно поэтому Пророк сказал: «Не доверяйте людям Книги, подвергайте их сомнению, когда они обращаются к вам с тем, что есть в их Книге»⁶⁶³. Так следует поступать потому, утверждает Рида, что у мусульман нет критерия (furkān⁶⁶⁴), с помощью которого они могут отличить истинное Откровение от того, что было привнесено в него в процессе переписывания. Однако можно все же признать вероятным с точки зрения разума, что законы, предписания и запреты, приписываемые Моисею в Исходе, Левите, Числах и Второзаконии, «составляют большую часть, если не всю, Тору, ибо если они - не Тора, то где же тогда Тора? Сходным образом, мы принимаем Нагорную Проповедь и другие учения того же рода, содержащиеся в Евангелии от Матфея»⁶⁶⁵.

Как уже отмечалось, Рида не желал участвовать в антихристианской полемике; он ощущал, скорее, необходимость ответить на те обвинения, которые выдвигали против ислама в своих работах арабские христианские мыслители и миссионеры. Он осознавал тщетность таких полемических попыток и, напротив, постоянно призывал к взаимному уважению и сотрудничеству двух общин. И Рида, и его оппоненты судили о вере и писаниях других по стандартам собственной традиции. Тем не менее следует отметить, что Рида был более убедителен, спокоен и разумен. Подобно мусульманам, христианские фундаменталисты - особенно ближневосточные, - считали свои священные писания подлинным Словом Божьим. И все же если мусульмане в соответствии с Кораном должны были относиться к более ранним откровениям как исходящим от Бога, то христианская концепция откровения исключала любые откровения после Нового Завета, который заменил древнееврейское писание, или Ветхий Завет, единственное подлинное откровение до Евангелия. Выступая против этого взгляда, Рида спрашивает, во-первых: «Почему для Павла было возможно отменить закон Моисея и Иисуса, а Бог не может послать другого Пророка с законом более совершенным и разумным, чем два предшествующие; к тому же - Пророка, который пришел бы, чтобы подтвердить истину, возвещенную другими посланниками, и спорить с евреями и христианами, как спорил Иисус с книжниками и фарисеями⁶⁶⁶?» Во-вторых, Коран требует от людей Книги принимать все Богооткровенные писания, включая и сам Коран, и жить, ими руководствуясь. Наконец, сами Евангелия утверждают, что Иисус пришел с Благой Вестью к сынам Израиля; поэтому и Коран бросает им вызов, как и тем, кто принимает Евангелие, чтобы исполнять его предписания⁶⁶⁷.

Современные мусульманские мыслители уделяют особое внимание разуму как последнему арбитру в вопросе об истине - опять-таки в соответствии с утверждением в Коране необходимости понимания и разума⁶⁶⁸. Они доказывают, что, по крайней мере, в вопросах, основополагающих для истины любой веры, Откровение должно быть согласовано с разумом. Иначе как мы можем принять в качестве реальных фактов то, что считает невозможным наука и разум? Очевидно, что это весьма привлекательный аргумент, и сами христианские мыслители часто использовали его в подтверждение представления о том, что Библия была ниспослана Богом как руководство для повседневной жизни общества и что Бог посылал пророков, чтобы вести к Нему человечество. Основываясь на этом допущении, Рида, во-первых, задает вопрос: почему Бог так поздно дал человечеству Библию? Во-вторых, почему Бог облагодетельствовал только евреев своим руководством, тогда как все люди - Его творения и слуги? Далее Рида утверждает, что если бы мы рассматривали Библию как единственное руководство для человечества, мы не могли бы объяснить тот факт, что Китай и Индия как до, так и после появления христианства представляли собой более развитые цивилизации, чем иудейская и христианская. Этот вопрос не составляет проблемы для мусульман, потому что, продолжает Рида, «в соответствии с Кораном, они допускают возможность того, что Бог посылал пророков к древним китайцам и индийцам, чтобы возвести их на тот уровень благосостояния, которым они пользовались. С течением времени они замутнили свою чистую веру политеистическими тенденциями так, что она, по нашему мнению, совершенно изменилась»⁶⁶⁹. Подобным же образом, утверждает Рида, «христианство первоначально было небесной религией божественного единства, но затем христиане превратили ее в поклонение человеческим существам, таким как Иисус и его мать»⁶⁷⁰.

Столь широкий и всеохватывающий взгляд на религию уникален. Согласно ему, Бог действительно «не переставал свидетельствовать о Себе»⁶⁷¹, а потому «нет общины, к которой не был бы послан провозвестник [т.е. пророк]»⁶⁷². Далее Рида утверждает, что цивилизация с крепкой религиозной традицией, основанной на вере в единого Бога, создает сильное и преуспевающее общество. Поэтому христианство, ввиду того, что по своей сущности оно является унитарной религией, обладает потенциалом для создания развитой религиозной традиции. Средневековье, наступившее после того, как была искажена вера в Христа, закончилось лишь тогда, когда Запад познакомился с исламской наукой и философией. Рида утверждает, что европейцы «являются ближайшим к религии ислама народом по своему доброму нраву, чувству собственного достоинства, трудолюбию, серьезности своих поступков, правдивости и надежности. Они руководствуются законами (sunan)⁶⁷³ вселенной, следуют законам первоначального состояния (fitra)⁶⁷⁴ [вещей] и ищут знания путем эксперимента». Автор выражает надежду на то, что, «поскольку они пришли ко всему этому благодаря свободному исследованию и расширению познания, они будут руководствоваться и всем остальным, что принес им ислам: крепкой и разумной верой, нравственными принципами, духовными добродетелями и благими поступками»⁶⁷⁵.

Истинный ислам, который есть религия Бога, един: «Если бы этот ислам не был сокрыт от взоров других людей самими мусульманами, все мудрые европейцы следовали бы ему»⁶⁷⁶. Таким образом, Рида утверждает, что лучшее, что можно сделать для религии как таковой, - это сделать известным истинный ислам, ибо это помогло бы людям узнать также и иудаизм, и христианство. Этого нельзя достигнуть, черпая аргументы из Корана в пользу истинности Торы и Евангелия, а затем на их основе доказывая ложность Корана, как это делали христианские миссионеры, но этого можно достигнуть, находя общую почву гармонии и согласия в трех этих священных писаниях. Однако, как мы видели, Рида считает Ветхий и Новый Заветы смесью мифов, легенд и исторических фактов, наряду с подлинным библейским посланием, открытым Богом. Поэтому лишь Коран остается источником, в отношении которого нет никаких сомнений ни в авторстве, ни в составлении или передаче. Кроме того, это единственная книга, содержащая послание, которое готов принять человеческий разум. Рида иллюстрирует это, вкратце анализируя основные христианские концепции, такие как Троица или искупление. Он заключает, что эти представления основаны на языческих и философских идеях и не могут быть божественным откровением,⁶⁷⁷ и утверждает, что спасение зависит от веры в единого Бога и совершения добрых дел.

Рашид Рида формулирует три, по его мнению, фундаментальные цели религии, в свете которых он сравнивает ислам и христианство. Он начинает с утверждения о том, что истинность любой идеи в конце концов должна верифицироваться разумом. Если, с одной стороны, некая Священная Книга провозглашает то, о чем разум не может иметь суждения, какой же иной критерий мы можем применить в этом случае? Если же, с другой стороны, все писания находятся в согласии друг с другом, тогда религия едина. Три цели религии таковы: во-первых, вести человечество к истинной вере, которая, во-вторых, приводит к совершенствованию разума и нравственной дисциплине. Затем все это направляет к добрым делам и совершенствованию души, от чего, в-третьих, зависит социальное благополучие (maslaha), которое, в свою очередь, создает условия для совершенствования личности каждого человека. Что касается первого принципа, Коран требует, чтобы положения веры удостоверялись разумом и доказательством и отвергает предположения (zann). По мнению Риды, в отношении нравственной дисциплины Коран проповедует справедливость и умеренность в противоположность Евангелиям, которые защищают крайности, например предписывают или подставлять другую щеку, или отвергнуть мир. Кроме того, снова в противоположность Евангелиям коранические наставления направлены на повышение благосостояния общества и его защиту от собственных разрушительных сил⁶⁷⁸.

Из всего сказанного о Мухаммаде Абдо и Рашиде Рида, следует, что мусульманские мыслители, как правило, не понимали подлинного смысла Нагорной Проповеди. Они рассматривали ее как закон в строгом, исламском, смысле этого слова, а вовсе не как некий идеал, к которому следует стремиться, но который никогда не будет полностью достигнут. Христиане сходным образом были склонны сравнивать Мухаммада с Христом, и лишь для того, чтобы утверждать, что Пророк ислама был грешником, не способным спасти остальных грешников, ему подобных. Исходя из такого предположения, христианские миссионеры рассматривали исламское благочестие, основанное на страхе Божьем и надежде на Его милосердие, как безнадежное дело перед лицом греха и в отсутствие Спасителя. Поэтому и звучали страстные призывы к мусульманам - прийти ко Христу и спастись. Такие споры, особенно если они касаются веры обеих общин, могут породить лишь невосприимчивость и непонимание. Со всей откровенностью следует признать, что вина Риды была в основном в преувеличениях и неправильном понимании, тогда как его христианские оппоненты были виновны и в непонимании, и в невосприимчивости. Рида, к примеру, доказывает, что спасение одной лишь верой и практика исповеди в непротестантских церквах могут привести к разрешению распутства и жестокости. Свое утверждение он, очевидно, основывает, по крайней мере отчасти, на последствиях колониальной политики в Северной Африке и Египте.

Тем не менее он продолжает проводить различие между теми, кого он называет «мудрыми и добродетельными христианами», и «платными проповедниками», сеющими разногласия, критикующими Ислам и невежественными в том, что они критикуют. В действительности они стремятся не к тому, чтобы привести мусульман ко Христу, а скорее к тому, чтобы заманить их в свои секты. И в этом случае Рида опять-таки в целом прав в своей оценке многих местных инициатив протестантских миссионеров. В заключение Рида снова призывает христиан Египта трудиться вместе с мусульманами на благо своей страны: «Мудрый Коран учит нас, что религия Бога Всевышнего едина в своей сущности. Далее, он учит нас, что все пророки и праведники среди тех, кто верит в их послание, жили по нему. Это - свидетельство о единстве Бога и отделении Его (tanzih)⁶⁷⁹ от любых атрибутов тварного мира, а также утверждение того, что только Ему следует поклоняться. Это также и страх, который может удержать людей от неповиновения и злых поступков, и надежда, которая ведет к добру и благочестию»⁶⁸⁰. Далее автор говорит, что все благоразумные христиане согласны с этим принципом. Как и он сам, они хотят, чтобы «миссионеры и духовные лидеры всех религий руководствовались бы им. Таким образом религия стала бы такой, какой ее заповедал Бог, - источником счастья для людей, а вовсе не страдания, - и не побуждала бы людей к распространению разногласий и ненависти»⁶⁸¹.

П. ПОЛЕМИКА; ОТВЕРЖЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА

Позиции как Мухаммада Абдо, так и Рашида Рида не были уж столь непреклонными; их можно рассматривать даже как примирительные. Абдо несомненно был прав в своем основном положении: ислам не может быть ни источником социальных, политических и экономических проблем, влияющих на мусульманское общество, ни причиной отставания этого общества от Запада в области науки и технологий. Такое обвинение действительно не считается с реальными фактами, известными из мусульманской истории. Сходным образом Рида утверждал превосходство ислама как совершенного ориентира для человека и как рациональной веры; он хотел, чтобы верующие обеих общин жили в согласии и дружбе. Недопонимания и преувеличения, встречающиеся в трудах обоих мыслителей, могут быть выяснены путем открытого диалога в атмосфере взаимного уважения и понимания. Это и предстоит нам сделать сегодня.

Казалось, можно было бы надеяться, что оба автора, взгляды которых мы будем рассматривать далее в этой статье, будут содействовать сближению мусульман и христиан. На самом же деле они являют собой печальный пример возврата к классическим шаблонам полемики и контрполемики. Хотя они и обнаруживают хорошее знакомство с христианскими первоисточниками, а также с работами начального периода современных библейских исследований, их задача состоит не в том, чтобы понять христианство, а в том, чтобы его осудить. Один из этих авторов, шейх Мухаммад Абу Захрах, ученый традиционного направления, более серьезен, объективен и оригинален. Доктор Ахмад Шалаби изучал историю в Кэмбриджском университете. В своей книге Христианство⁶⁸² он не проявляет ни высокого уровня политической мысли, ни строго научного подхода. Поэтому представляется более полезным проследить аргументацию Абу Захраха, ссылаясь на Шалаби только тогда, когда он излагает свою собственную точку зрения.

Абу Захрах начинает с изложения положений истинного христианства, или того христианства, которое проповедовал Иисус. При этом он подразумевает, что истинному христианству нельзя научиться по писаниям и историческим книгам христиан, поскольку в них вносилось так много изменений, что им нельзя больше доверять. Поэтому истинное учение Иисуса следует искать в Коране.

Согласно Корану, Иисус проповедовал абсолютное божественное Единство, tawhid⁶⁸³. Оно представлено двояко: это единство Бога как единственного Творца всех вещей и Его единство в Самом Себе, поскольку Его сущность (dhāt) свободна от антропоморфности, структурности и изменения⁶⁸⁴. Кроме того, Иисус получил от Бога Книгу - Евангелие (Indjil), подтверждающее Тору, восстанавливающее ее законы и поддерживающее ее установления. Это - книга света и руководство для тех, кто боится Бога. В ней объявлено о том, что после Иисуса придет посланник, имя которого должно быть Ахмад⁶⁸⁵ / ⁶⁸⁶. Это - Евангелие, посредством которого Коран призывает иудеев и христиан твердо держаться своей веры⁶⁸⁷.

Излагая истинное послание Иисуса, Абу Захрах пытается соединить содержание Евангелия с кораническими представлениями. Так, Иисус учил, во-первых, что не существует никаких посредников между Богом и человеком, за исключением благочестия и добрых дел самого человека. Во-вторых, Иисус призывал людей к аскетизму и отказу от земных благ. И, наконец, он предупреждал их о Божьем гневе в Судный День. Призыв к аскетизму был необходим, поскольку в то время среди евреев преобладала материалистическая точка зрения, отрицающая загробную жизнь с ее наградами и наказаниями⁶⁸⁸.

Шалаби работал позже Абу Захраха, поэтому он использует его труды как один из основных источников. Обсуждая проблему Иисуса и его роль в Божественном Замысле, Шалаби начинает с истории Марии и Захарии, ссылаясь как на Коран, так и на Евангелие. Коран сообщает нам, что Бог вдохнул в Марию от духа Своего⁶⁸⁹. Вначале автор обсуждает различные значения слова дух (rūh), одно из которых - жизненная сила, вселяющая в живые существа новую жизнь, т.е. творящее божественное слово (amr⁶⁹⁰)⁶⁹¹. Таким образом, Бог «вдохнул в Марию дух, который Он сотворил без посредничества человека. В данном случае смысл вдыхания - это акт внедрения жизни в тело»⁶⁹². Далее Шалаби утверждает, что сотворение Иисуса таким же путем не дает ему никакого преимущества перед другими пророками.

Среди современных мусульманских мыслителей возникла новая тенденция демифологизации коранического Иисуса и умаления сверхъестественных сторон его жизни. Эта тенденция, без всякого сомнения, представляет собой, с одной стороны, реакцию на классическую мусульманскую агиографию, а с другой - на христологическое богословие в христианстве. Поэтому оба автора дают рациональные объяснения жизни Иисуса и его чудес⁶⁹³. Так, Абу Захрах комментирует способ, которым был сотворен Христос, следующим образом: «Это рождение (Иисуса) было деянием, в котором принимал участие ангел, один из чистых духов, который вдохнул в одеяния Марии, и таким образом был вызван к жизни человек без участия человеческого семени»⁶⁹⁴. Также он утверждает, что хотя Мария зачала Иисуса чудесным образом, тем не менее длительность периода беременности и само по себе появление ребенка на свет были обычными. Более того, хотя Коран и утверждает, что Иисус говорил с людьми еще в колыбели,⁶⁹⁵ он затем перестал говорить и не говорил до тех пор, пока Бог не дал ему способность речи в обычное для детей время. Мы видим здесь необычный взгляд на Иисуса: сам по себе он не был чудом, но Бог совершал чудеса через него и с особой целью.

По мнению обоих мыслителей, мудрость, проявленная в девственном рождении Иисуса, состоит, во-первых, в том, чтобы показать всемогущество Бога и Его созидательную энергию, творящую из ничего. Во-вторых, таким образом Бог открыл духовную сторону жизни человечества народу, который отрицал душу, считая, что человек - это просто тело. Так же, как Иисус, каждый пророк совершал чудеса, потребные его времени и противостоящие заблуждениям его народа. Чудеса Моисея противостояли магии древних египтян, а чудеса Иисуса - греческой медицине и материализму общества, в котором он жил.

Как уже указывалось, согласно исламу, чудеса даруются Богом пророкам и праведникам (awliyā)⁶⁹⁶ только как доказательство их статуса. Поэтому Шалаби отрицает то, что говорится о чудесах Христа в Евангелии, поскольку, во-первых, их было чересчур много, и, во-вторых, они походили на театральное действо без какой-либо цели. Он протестует: «Бог привел к смерти, а Иисус оживляет»⁶⁹⁷. Далее он критикует утверждение Евангелия о том, что учитель дает свою силу ученикам, а после них - Церкви. Он возражает: «Если бы Папа мог поднимать мертвых, исцелять глухих и больных проказой, как это делал Иисус... то все разногласия между религиями исчезли бы и все люди следовали бы за ним»⁶⁹⁸. И все же, если Иисус действительно пришел с великими чудесами, - факт, с которым согласны и мусульмане, и христиане, - почему же люди не только не верили в него, но даже старались его убить? Однако, с точки зрения ислама, возражения Шалаби можно было бы отнести ко всем пророкам, которых тоже отвергал их народ, несмотря на творимые ими чудеса.

Что касается конца земной жизни Христа, то оба автора принимают современную точку зрения мусульманства, основанную на традиционном толковании (tafsir) Корана и Евангелия от Варнавы⁶⁹⁹. В соответствии с традиционными представлениями, они отрицают распятие Христа, утверждая, что вместо него был убит другой, похожий на него, человек. Ссылаясь на Евангелие от Варнавы, они доказывают, что Иуда Искариот был похож на Иисуса лицом и голосом, он-то и был заслуженно убит. Однако, понимая, что Евангелия говорят о том, что Иуда оставался в живых после смерти своего учителя, Шалаби выдвинул предположение, что Иисусу удалось скрыться и он жил тайно, пока не умер естественным образом. Он пишет: «Поскольку миссия Иисуса предназначалась специально для детей Израиля⁷⁰⁰ и поскольку он оставил их, то тем самым его апостольская миссия завершилась. Поэтому он жил в течение отведенного ему срока, а затем умер»⁷⁰¹.

И Шалаби, и Абу Захрах так же, как и мусульмане до них, не соглашаются с тем, что христианство, которое получило распространение после смерти Христа, своего предполагаемого основателя, имеет хотя бы слабое сходство с его исходным посланием. Они выдвигают три главные причины, приведшие к его искажению. Первая - преследования, которым подвергались христиане в период формирования их религии. Евангелия, как и все другие книги Нового Завета, были написаны именно в это время. Абу Захрах доказывает, что, согласно всем историческим источникам, из-за них христиане не только становились мучениками, но многие из них были вынуждены отказываться от своей веры и предавать огню свои священные писания. У них не было никакой защиты вплоть до правления Константина, которое «было веком свободы и благоденствия для христиан, но не для христианства»⁷⁰². Период преследований оставил на христианстве неизгладимый след. Были разрушены все связи между Учителем и теми, кто излагал его учение в своих Евангелиях для последующих поколений христиан. Таким образом, доказывает он, мы не имеем заслуживающего доверия свидетельства об исторической преемственности этих книг, и поэтому они не могут служить основой религиозной традиции.

Вторая причина - неоплатоническая философия, которая доминировала в ранний период христианской истории. Третьей, и не менее важной, причиной был синкретический характер римской религии. Бедность и социальная нестабильность, переживаемые в то время римским обществом, приводили к тому, что многие люди искали утешения и надежды в религии. Эта тенденция, естественно, нуждалась в метафизическом обосновании, которое могло бы способствовать взаимопроникновению религии и философии, включая римское язычество, иудаизм и неоплатонизм.

Автор утверждает, что христианство стало подлинным результатом этого синтеза. Из неоплатонической философии оно заимствовало доктрину Троицы. Если, заключает он, «мы должны были бы рассматривать первопричину, или Единое, как отца; νούς т.е. Разум или Логос, исходящий от Единого, - как Сына, а универсальную душу или дух - как Святого Духа, то... мы были бы не столь неправы в своей аналогии»⁷⁰³. Основная разница между христианством и неоплатонизмом состоит в том, что христианство окончательно признает божественность Сына и Святого Духа, тогда как неоплатонизм не рассматривает νούς и универсальную душу как божественные. Абу Захрах основывает свою теорию на том факте, что Троица как разработанная доктрина появляется после возникновения александрийской философской школы. Поэтому он утверждает, что «тот, кто приходит первым, должен быть учителем того, кто следует за ним»⁷⁰⁴.

И Абу Захрах, и Шалаби цитируют большое количество источников. Абу Захрах основывается главным образом на традиционных работах восточнохристианских авторов, тогда как Шалаби использует дополнительно современные исследования западных ученых, а также полемические сочинения мусульман и христиан, принявших ислам. Обсуждая вопрос о том, каков «подлинный источник христианства», Шалаби доказывает, что христианство - это смесь наставлений Павла и языческих идей и ритуалов. Он приводит обширную таблицу, из которой следует, что рождение, крестные муки и воскресение Христа были смоделированы по образцу легенд о Будде и языческих божествах Индии и Ближнего Востока⁷⁰⁵.

Следует отметить, что ни одна религиозная традиция не возникла в безвоздушном пространстве, а потому ни одна из них не свободна от ритуалов, мифов и идей ее так называемого языческого окружения. Кроме того, можно попытаться доказать, что этот факт является свидетельством не ложности религиозной традиции, но универсальности истины. Могут ли, к примеру, мусульмане отрицать доисламские арабские корни ритуала паломничества? И наоборот, может ли кто-либо отрицать исламский характер и значение этого ритуала? Такие обвинения и аргументы в конце концов никого не могут убедить.

Абу Захрах в значительной степени остается в рамках христианской истории. Так, он считает «подлинными источниками христианства», во-первых, Новый и Ветхий Заветы, а во-вторых, -церковную традицию. Абу Захрах отводит значительное место рассмотрению каждого из четырех Евангелий и остальных книг Нового Завета. Однако как мусульманин он уделяет намного больше внимания Евангелиям, которые анализирует по стандартам Корана и традиции (hađith). В существовании большого количества Евангелий, из которых были выбраны четыре канонические, Абу Захрах видит неопровержимое доказательство их неаутентичности. Он повторяет обычное исламское обвинение, что «четыре Евангелия не были продиктованы Иисусом, не были они и ниспосланы ему как прямое божественное откровение. Скорее они были лишь записаны после него»⁷⁰⁶. Абу Захрах использует традиционные христианские разногласия относительно точной датировки и авторства каждого из Евангелий, а также открытия современной библеистики не как средства понимания христианства, но как орудие его ниспровержения. Однако мы, конечно, не извлечем никакой пользы для себя, пытаясь воспроизвести все подробности его утомительных, хотя и впечатляющих, усилий.

Абу Захрах всегда использует термин Indjil для обозначения некой реальной книги, хотя и понимает, что в действительности он означает благовестив (bishāra). Так, упоминая о содержащихся в Евангелиях от Матфея и Марка утверждениях о том, что Иисус благовествовал о Царстве Небесном и что св. Павел также говорил о «Евангелии (Благой Вести) Сына»,⁷⁰⁷ он задается вопросом, было ли это истинным Евангелием Иисуса. Он признает, что ни одно из четырех Евангелий не обозначалось таким образом. Поэтому в заключение он спрашивает, «не должны ли мы прийти к выводу о том, что в действительности существовало истинное Евангелие, ниспосланное Иисусу, которое он, по их [христиан] утверждению, и проповедовал?... и что именно это Евангелие должно рассматриваться как основание этой религии»⁷⁰⁸? Возможности для этого Абу Захрах находит в документе «Q», который он называет по-арабски al-kalb (сердце). Интересно узнать, чего же он ожидал от такого Евангелия, если бы оно сохранилось. «Не можем ли мы тогда сказать, что это было Евангелие, ниспосланное Иисусу свыше, и что это его Евангелие и Евангелие Бога? ... Если бы Церковь сохранила это Евангелие и старалась его отстаивать, это был бы острый меч против вольнодумства и высший судья для спорящих и враждующих людей... Это был бы также научный источник для всех тех, кто хотел бы писать о раннем христианстве и следовать за этапами его развития сквозь века и перипетии истории»⁷⁰⁹.

Современные мусульманские мыслители стремятся частично реконструировать Евангелие Иисуса на основе четырех Евангелий, там, где они соответствуют Корану и Евангелию от Варнавы. Шалаби недвусмысленно утверждает, что «... исчезновение Евангелия Иисуса было результатом преднамеренного акта, потому что оно было тесным образом связано с Кораном... кроме того, исчезновение этого Евангелия открыло путь для интерполяций, удалений и изменений в доктрине христианской религии, так что ее основания были разрушены, а ее особенности, как богооткровенной религии, утрачены»⁷¹⁰. В качестве примера подобных искажений Евангелия⁷¹¹ Шалаби кратко излагает исследование одного принявшего ислам египетского христианина, который доказывал, что гимн ангелов, возвестивший пастухам о рождении Иисуса, был в действительности провозвестием о пришествии Мухаммада и Ислама. Ангелы должны были обращаться к пастухам по-арамейски, а потому они должны были сказать: «Слава в вышних Богу; ислам грядет на землю, он будет принесен роду человеческому Мухаммадом»⁷¹².

Евангелие от Варнавы, по всей видимости, является поздним апологетическим произведением, вероятно, написанным христианином, перешедшим в ислам. В нем Христос совершенно очевидным образом отвергает все претензии на собственную божественность и видит себя предшественником Мухаммада. В нем в уста Христа вложены слова Иоанна Крестителя: «... у того, кто придет после меня, я недостоин развязать даже шнурки его сандалий...»; таким образом, он объявляет Мухаммада истинным Мессией⁷¹³. В этом положении Евангелие от Варнавы далеко отходит от ислама, согласно которому Мухаммад является только пророком, а не Мессией. Евангелие от Варнавы было обнаружено в 1709 г. в Ватиканской библиотеке; оно было переведено на арабский язык в начале нашего века. Как только оно появилось на арабском языке, мусульманские ученые начали активно использовать его в своих спорах с христианами. Так, Абу Захрах утверждает, что это Евангелие является древним, и, возможно, оно относилось к тем книгам, которые церковь запретила читать мирянам при папе Геласии I в 492 г. Церковь отвергла это Евангелие по многим причинам: во-первых, в нем отрицается божественность Христа;⁷¹⁴ во-вторых, утверждается, что Авраам собирался принести в жертву не Исаака, а Измаила; в-третьих, грядущим Мессией объявляется не Иисус, а Мухаммад⁷¹⁵. Наконец, в Евангелии от Варнавы отрицается факт распятия Христа, но утверждается, что на кресте погиб Иуда, похожий внешне на Христа⁷¹⁶. Абу Захрах очень подробно обсуждает жизнь и положение Варнавы в ранней Церкви и его расхождения с Павлом. Далее, опираясь на свидетельства ранних христианских историков, он заявляет, что как Петр, так и Марк отрицали божественность Христа⁷¹⁷.

«Коварная ошибка» появилась при Павле, который не имел никаких полномочий говорить от имени Иисуса, поскольку он не был ни одним из его учеников, ни хотя бы учеником кого-либо из его учеников. Согласно Абу Захраху, Павел был гением систематизации, создавшим христианство, чуждое учению Христа и его учеников, составленное из разных элементов греко-римской философии и религии. Далее Захрах утверждает, что древние христианские источники не сообщают, откуда Павел получил наставления в христианстве, поэтому нет оснований считать, что его вдохновил Бог. Таким образом, Павел, истинный основатель христианства, согласно Шалаби и Захраху, сам по себе не является ни источником, заслуживающим доверия, ни праведником⁷¹⁸.

Абу Захрах пытается показать, что ни к Евангелиям, ни к Посланиям св. Павла нельзя относиться без подозрения. Далее на основе христианских источников он пытается доказать, что с самого начала были сомнения в отношении времени появления и авторства Евангелий. Признавая Послания Павла подлинными, он отрицает правдивость их автора и его претензии на богооткровенность или боговдохновенность. Абу Захрах делает это, исходя из определенных условий, которым, как он утверждает, должны удовлетворять любые священные писания, если считать их данными в свете божественного Откровения или вдохновения. Во-первых, вне всякого сомнения, это правдивость того, кто их воспринял; он должен доказать ее с помощью чудес, которые убедили бы тех, кто не признает ее⁷¹⁹. Достоверность сообщаемого им должна пройти испытание временем и быть поддержана непрерывной цепью заслуживающих доверия передатчиков. Во-вторых, священная книга не должна содержать в себе противоречий, так, чтобы какая-либо ее часть отрицала или обесценивала любую другую часть. Далее, она должна быть мудрой и содержать высоконравственные принципы. В-третьих, посланник, которому была открыта священная книга, сам должен заявить об Откровении (wahy)⁷²⁰ и обосновать свое заявление с помощью чудес и неоспоримых свидетельств. Наконец, цепь авторитетных доказательств, гарантирующих историчность посланника и его Откровения, должна в каждом своем звене подтверждаться множеством людей, правдивость которых не вызывает сомнений и полностью согласных в этом вопросе друг с другом.

Далее Абу Захрах приходит к выводу, что ни апостолы, ни книги, которые им приписываются, не отвечают этим условиям; таким образом, все христианство покоится на шатком основании. Он не признает роли Святого Духа в христианском понимании этого слова, так как Лука не приводит списка имен семидесяти или ста семидесяти апостолов, на которых снизошел Дух, ни в своем Евангелии, ни в Деяниях Апостолов. Автор цитирует также современных христианских писателей, которые утверждали, что не все в Новом Завете является боговдохновенным. Кроме того, Лука, который признается основным источником наших знаний об апостолах, сам не был ни учеником Христа, ни учеником кого-либо из его учеников. Поэтому его заявления об апостольстве Павла или кого-либо другого из апостолов не могут быть приняты. Никто из учеников не делал таких утверждений. Только Павел называл себя Апостолом Христа, а не Апостолом Бога.

Сходным образом Абу Захрах видит в противоречиях и несогласованности между собой книг Нового Завета еще одно доказательство в пользу того, что они не являются ни богооткровенными, ни боговдохновенными. Он утверждает, что Евангелия от Матфея и Луки значительно различаются в сведениях по генеалогии Иисуса. Он находит также значительные расхождения между всеми четырьмя Евангелиями в том, что касается крестных мук и распятия Иисуса, его воскресения, последующих его явлений и вознесения. Евангелия, утверждает Абу Захрах, сообщают о нескольких природных знамениях, сопутствующих смерти Иисуса, - таких, как наступление темноты и землетрясения, - которые не упоминаются никем из историков, живших в то время. В заключение он говорит: «Если эти книги, очевидным образом, полны противоречий, несогласованностей и заблуждений... то их нельзя рассматривать как богооткровенные писания»⁷²¹.

Доказав для собственного удовлетворения, что сами основы христианской веры находятся под подозрением, Абу Захрах переходит к опровержению символа веры, или сущности христианской веры. Он подвергает анализу различные части Никейского символа веры и пытается доказать, что он основан не на вере и учении Иисуса, а представляет собой скорее некое эклектическое нововведение, постепенно вносимое Церковью на различных соборах. Он ставит вопрос не о религиозном значении божественности Христа, а о богословском становлении учения о Троице. Он признает, что христиане не рассматривают сыновство Христа как некую физическую связь с Богом, но возражает против иррациональных попыток христиан установить гармонию между тритеизмом и унитаризмом. Подобно Мухаммаду Абдо и Рашиду Рида, а также всем мусульманам в целом, Абу Захрах утверждает: в то, что не может быть постигнуто человеческим разумом, нельзя верить и сердцем. По сходным причинам он отвергает и учение о воскресении.

Затем Абу Захрах анализирует историю наиболее важных церковных соборов и их решения. Он пытается показать развитие во времени христианского богословия, которое, как он доказывает, противоречит наставлениям Христа даже в том виде, в каком они сохранились в Евангелии⁷²². Раннее христианство вплоть до Константина было противоборством веры в единого Бога и языческого тритеизма. Первым, кто посеял семена такого рода ошибочных идей, был св. Павел, против которого выступали даже его собственные ученики⁷²³. Абу Захрах доказывает, что роль александрийской богословской школы была «ключевой» для реальной истории христианского богословия. Поэтому он советует всем, кто хочет узнать, «каким образом христианство превратилось из унитарной веры в религию, обожествляющую Иисуса», тщательно изучить взгляды этой школы⁷²⁴. Второй шаг, то есть обожествление Святого Духа, был естественным этапом при моделировании христианства по образцу неоплатонической философии. Абу Захрах определяет Святой Дух как тот исходящий от Бога дух, «который Он создал и сделал посланником между Собой и теми, кому Он хотел дать прямое откровение (wahy) или сообщить нечто, имеющее универсальное значение. Это вовсе не дух Бога [в том смысле,] что он причастен Его сущности»⁷²⁵. Борьбу между унитаризмом и тринитарными нововведениями отражает утверждение Павла Самосатского: «Я не знаю, что такое Слово (λόγος), как и того, что такое Святой Дух», так же как и отрицание им вечности Сына⁷²⁶. Поэтому Абу Захрах разделяет историю христианства на два больших периода: период унитаризма до Никейского собора и период тринитаризма, продолжающийся до наших дней. Подобным же образом он подразделяет христианские секты на древние, большинство из которых придерживались унитарной веры, и более поздние, основанные на тринитарных идеях. Кроме того, он видит прямое исламское влияние на иконоборческое движение в Византии в VIII в., так же как и на наступившую семью веками позже Реформацию.

Ислам, несмотря на все перипетии его ранней истории и попытки новообращенных мусульман привнести в него чуждые представления, остался чистым, потому что его основа, Коран, был сохранен без каких-либо изменений или исправлений. Таким образом, автор предлагает Коран, «сияющую звезду, свет которой пронизывает глубокую тьму», в качестве руководства для отделения христианства и истины от легенд и басен, их искажающих⁷²⁷.

И Абу Захрах, и Шалаби призывают современных христиан довести до логического завершения реформацию, начавшуюся в XIII в. Это, без сомнения, означает отвержение Троицы и возврат к поклонению единому Богу. Согласно Абу Захраху, такие люди, как Толстой, действительно отреклись от старых верований, и в этом смысле они являются подлинными мусульманами. Таким образом, мусульмане призывают христиан не принять ислам, но вернуться к первоначальному христианству, которое по своей сущности и есть ислам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате анализа трудов четырех мыслителей складывается типичная картина. Более того, если бы мы провели такой же анализ работ христианских авторов, результаты были бы схожими. Ни мусульмане, ни христиане на Ближнем Востоке не пытаются изучить традиции другой стороны с ее собственных позиций. Если Абу Захрах сопоставляет Священные Писания христиан с таковыми в исламе, то лишь для того, чтобы дополнительно найти в них недостатки. Он обнаруживает, что египетский священник-христианин делает то же самое, но только ради того, чтобы доказать обратное. Ибрагим Сайд, знаменитый протестантский пастор, использовал такой же метод полемических предположений и аргументов, чтобы доказать истинность и аутентичность сведений, содержащихся у Луки, в противоположность данным hađith⁷²⁸. Пытаясь опровергнуть этого автора, Абу Захрах меняет свой подход, переходя от спокойного и даже подчас утомительного анализа христианских источников к энергичной и резкой критике своего оппонента⁷²⁹. Фактически мусульманское отношение к Откровению, особо подчеркивающее значение книги, в основном разделяется восточными христианами. Это может объясняться не столько взаимодействием двух этих общин, сколько их общим древним наследием, к которому восходят иудейская, христианская и исламская традиции. Лишь недавно либеральная христианская наука начала исповедовать широкий взгляд на Откровение как божественную вовлеченность в историю, в контексте которого Библия - это лишь человеческая запись или интерпретация. До сих пор мусульмане имели дело главным образом с ближневосточным и фундаменталистским христианством. Поэтому в некотором смысле мусульмано-христианский диалог отстал от своего времени и в своих исходных посылках, и в своих выводах.

Диалог - это разговор между людьми, а не конфронтация идей. Если мусульмано-христианский диалог претендует на что-то серьезное, он должен выйти за рамки буквального смысла Писаний, символа веры и традиции. Верующие (мужчины и женщины) обеих религий должны научиться слушать божественный голос, говорящий в Откровении и в истории, и вместе стремиться понять, что говорит Бог мусульманам через христианство и христианам - через ислам. В более практическом смысле это означает, что христиане и мусульмане должны выйти за пределы истории овеществленной религии и попытаться найти свое место во всеобщности веры. И тогда, мы надеемся, будет осознано, что, хотя христиане и мусульмане следовали разными путями к цели осуществления человека в Боге, цель эта - одна и пути во многих местах пересекаются.

Перевод с английского Константина Бурмистрова

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|