|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Оливье Клеман⁴⁹⁹

ИСЛАМ - БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫЗОВ ИУДЕЛМ И МУХАММАД - ВОЗВЕСТИТЕЛЬ ПОСЛЕДНЕГО ПРОРОЧЕСТВА

I

Православная церковь, и прежде всего арабское православие, занимают особую позицию в диалоге с исламом. Эта позиция - результат более чем тысячелетнего их сосуществования на Ближнем Востоке и пятисотлетнего в Юго-Восточной Европе. Мы помним о прежних трагедиях, о непреодолимых разногласиях и обвинительных вердиктах. Но не следует забывать, помимо этого, и о связях между простыми людьми, которые складывались в атмосфере библейской общности, уважения к великим заступникам - как мусульманским, так и христианским; но превыше всего - интуитивное взаимопроникновение высочайших духовных опытов. Достаточно вспомнить размеренное призывание имени Господа в «сердечной молитве» исихастов и dhikr⁵⁰⁰ суфиев; или несомненное родство «безумных в Господе» в исламе и «юродивых во Христе» в православии; или столь близкую известным мусульманским представлениям тему agramatos, «неграмотного» духовидца, становящегося чистым листом, на котором может писать Бог. Можно было бы также, как это предлагал Анри Корбен, сравнить нетварный свет⁵⁰¹ христианского Востока с миром светов в шиизме:⁵⁰² и то, и другое учение связаны с пневматологией⁵⁰³. Нет ничего такого, что не встречалось бы в обеих традициях, включая понятие Бога, непостижимого в Его сверхсущности и явленного в Его именах.

В то же время в современном диалоге с исламом православное богословие предстает более тринитарным, чем какое-либо другое, лишенным унитаристского искушения и даже половинчатой наклонности томизма к включению ипостасей в сущность. Тайна единства, и не малая, коренится в тайне Отца - ό θεός, -глубинном источнике божественного. Это гарантия от неоарианства, которое сегодня проявляется почти во всем, в частности, чтобы облегчить, как многие полагают, диалог с исламом.

II

Как точно отметил митрополит Жорж Ходр, богословие христианского Востока придает встрече религий такой мировоззренческий ракурс, который позволяет обойтись без двусмысленного понятия «естественная религия», применяемого иногда к исламу. Уже природа сама по себе есть откровение, вселенная есть первая Книга, все вещи созданы и упорядочены Словом, и Дух их животворит. Правда, это откровение скрыто грехом, а диалог, - данный в том, что ислам называет Kawn (бытие), - скомпрометирован самообожением человека. Отсюда нужда в пророчестве, которое есть скорее восстановление, нежели установление. Святой Ириней говорит в этой связи о спасительных «установлениях» Слова, действующих всегда и повсюду.

Максим Исповедник, упорядочивая предвидения отцов Церкви, говорит о трех проявлениях Слова: в логосах вещей и в присущей нам духовной силе, позволяющей разгадать их; в слове пророческом и законническом; в Христе, который всему «подводит итог», в Нем диалог, заключенный в самом бытии вещей и подхваченный Невиим,⁵⁰⁴ обретает свое окончательное, хотя и не закрытое, пространство.

III

Какова же в этом контексте роль ислама? В XIV в. св. Григорий Палама, побывав в турецком плену, где он получил возможность вести серьезные богословские беседы с мусульманами, подчеркивал, что ислам позволил многим народам перейти от языческого идолопоклонства к вере Авраама. Помимо точек зрения, уже представленных в этом номере,⁵⁰⁵ следует вспомнить о том, что накануне первой мировой войны Бендали Жаузи, христианин из Палестины, в диссертации, которую он защищал в России, говорил о проповеди Пророка в Мекке как об истинном пророчестве. Патриарх Афинагор поддержал это утверждение. Мединская «замкнутость» объясняется не столько заблуждениями, сколько частичной неосведомленностью, связанной с недостатками свидетельств иудеев и христиан⁵⁰⁶. «Авраамическую линию, идущую от Отца верующих⁵⁰⁷ к Пророку арабов, следует понимать как провиденциальный мистический путь» (Ж. Ходр). «Прикосновение» Слова, если воспользоваться оборотом отцов Церкви, видно в Коране всякому внимательному и непредубежденному читателю-христианину. Разве не поразительно такое ревностное отношение к Иисусу, «печати святости»,⁵⁰⁸ рожденному от матери-девы? С этой точки зрения, ислам мог бы стать божественным вызовом иудеям все в том же контексте невоплощенной трансцендентности (воплощенной, однако, в Слове): он упрекает Израиль в ожидании мессии, исключительно по плотскому родству принадлежащего роду Давида; он объявляет, что этот мессия уже рожден Девой Марией. В эсхатологической атмосфере, характерной для ислама, Иисуса ожидают как махди⁵⁰⁹ и как судью.

IV

Многочисленные заветы, перечисленные Иринеем Лионским и упорядоченные св. Максимом, утрачивают хронологическую линейность и получают новый смысл, если их расположить в эсхатологической перспективе: не по отношению к Христу уже пришедшему, а по отношению к Христу грядущему.

Мухаммад - это не просто запоздалый ветхозаветный пророк, явившийся в христианскую эпоху для «евангельского приуготовления» язычников, он - возвеститель последнего пророчества. Как сегодня он противостоит духовной оседлости Израиля, так же он противостоял оседлости христианства, напоминая среди изобилия катафатических образов о недоступной mysterium tremendum,⁵¹⁰ о неизбежности суда, упрекая христиан в непонимании монашеского совершенства - rahbāniyya, - признаком которого является Иисус. Перед лицом христианства ислам принял роль паbi, которого Господь направляет против Своего народа, поскольку для него откровение «как забавный певец с приятным голосом и хорошо играющий» (Иез 33:32).

Сегодня ислам может помочь нам освободиться от двух охвативших Запад искушений, связь между которыми все более упрощается: искушения безличной, имманантистской и амбивалентной мистикой, пришедшей в основном из индуизма и буддизма, и искушения мессианизмами светского, материалистического толка. В эти искушения впал или впадает сегодня и сам ислам как по причинам географическим (мусульманское продвижение в Индию и Юго-Восточную Азию), так и в силу того, что западная культура становится планетарной. Ислам противостоит этим искушениям благодаря присущему ему сознанию всепоглощающей, личной трансцендентности, но едва ли это сознание способно воспринять и преобразить то, что в них содержится положительного. Он преградил буддизму путь в Европу, но, соприкоснувшись с Индией, не сумел преодолеть двойственности и синкретизма иных мистиков. И сегодня он так же зачарован марксизмом - его идеей справедливого управления земными делами и историей, - но жестко выступает то здесь, то там против марксистов, ведомый все тем же мощным инстинктом трансцендентности.

V

Сегодня ислам должен ответить на вызов, брошенный историей. Во-первых, это касается взгляда на Коран и его содержание. Христианство, религия богочеловечности, взрыва вечного внутри исторического, всецело одобряет (и здесь есть риск) научный подход к текстам Откровения, тогда как ислам совершенно не воспринимает всерьез историчность Слова. Мусульманская апологетика признает точные науки, но, похоже, отказывается применять в экзегезе науки гуманитарные, как если бы научные методы имели значение исключительно «профанное»: все та же борьба с искушениями без их преображения. Однако то, что уста пророка - всего лишь орган для передачи провозвестия,⁵¹¹ не означает отрицания «науки о причинах откровения». Комиссия четырех, издавшая османовскую версию Корана,⁵¹² занималась критикой источников. Обращенные в ислам иудеи благодаря своим знаниям прояснили кораническое Откровение. Средневековый ислам попытался согласовать греческую философию с sharī'a⁵¹³. Может ли современный ислам уйти от необходимости понять Коран, исходя также из исторического контекста доисламской Аравии, из влияний иудейских и христианских источников и, в частности, исторически достоверных фактов из жизни пророков? Если это произойдет, и если, с другой стороны, христиане постараются понять Коран в его богооткровенном измерении, не придется ли мусульманам всерьез отнестись к Ветхому и, особенно, к Новому Завету? Корану и Евангелию, согласно мусульманской доктрине, свойственно глубокое единство. Разве мусульманская экзегеза не призвана отныне к усвоению непосредственного знания Евангелий? И разве та ордалия,⁵¹⁴ на которую сегодня вызывает Господь христиан, не заключается в разъяснении этого единства?

VI

В то же время, видимо, сама история, - а это всегда история не только людей, но и Бога, - побуждает некоторых мусульман осознать тайну креста. Как известно, Коран не признает распятия Христа в силу Его исключительной святости. Но ведь две оси креста знаменуют союз трансцендентного и исторического, союз крови и света. Только некоторые мистики - скорее те, кто сгорает в любви, нежели экзистенциальные монисты - возвестили о тайне креста и как бы слились с Иисусом. Сегодняшние страдания палестинского народа - предвосхищаемое искупление, в его трагической отверженности и даже поверх исторических горизонтов открывающее арабским поэтам тайну смерти-воскресения Самого Распятого.

Перевод с французского Леонида Торчинского

Под редакцией Алексея Журавского

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|