|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

ЭТИКА КАК ЭМПИРИЧЕСКАЯ НАУКА¹⁰⁷

I. Единичные первичные оценки.
II. Этические принципы
I

Часто встречается точка зрения, согласно которой, если некто высказывается о чем-то, что оно является благим или прекрасным, то он тем самым дает выражение исключительно своему отношению к вещи; другими словами — что оценки моральных и эстетических ценностей обусловлены исключительно субъективно, в отличие от созерцательных убеждений, в которых мы истолковываем объективное существование предметов. Вопреки этой точке зрения можно указать на далеко идущую параллельность между созерцательными убеждениями и аксиологическими оценками как познавательными операциями — ив связи с этим между существованием, которое подтверждается в созерцательных утверждениях¹⁰⁸, и благом и красотой, которые утверждаются в оценках. Этот параллелизм дает основание для вывода, что ценность предмета, с онтологической точки зрения, надлежит понимать аналогично существованию самого этого предмета.

Убеждением, возникающим из наблюдения, мы называем такое убеждение, в котором утверждается существование наблюдаемого предмета. Мотивом созерцательного убеждения является созерцательное представление предмета. Но не каждое созерцательное представление связано с созерцательным убеждением, а лишь такое, которое возникло в сфере внимания, приобрело мотивационную силу, достаточную для появления созерцательного убеждения. Похожим является механизм возникновения аналитических убеждений, основанных непосредственно на понятиях, так же как созерцательные убеждения основываются на созерцательных представлениях. Понятие круга, например, становится мотивом аналитического убеждения, утверждающего некоторые особенности круга, когда на это понятие будет направлено внимание как познавательная установка, благодаря которой мы осознаем содержание представления. В то же время мы утверждаем существование у круга свойств, входящих в содержание этого понятия.

Оценки ценности и эстетические оценки возникают, как можно видеть, аналогичным образом. А именно, мотивом для оценки является представление оцениваемого предмета тогда и только тогда, когда оценивающая личность примет специфическую оценивающую установку, моральную или эстетическую. Эти установки, хорошо известные моралистам и эстетикам, родственны вниманию как познавательной установке; так же как внимание характеризуется интенсификацией своего поля за счет его сужения. В то же время она отличается тем, что делает представление мотивом для утверждения ценности, а не для утверждения существования. Тем собственно и отличается содержание оценки от содержания созерцательного или аналитического убеждения.

Возникшие подобным образом оценки являются единичными, подобно тому, как созерцательные или аналитические убеждения, субъект которых берется in suppositione formali, т. е. в отнесении к абстрактному предмету понятия. И в качестве предмета они имеют либо эмпирический индивид, когда предмет оценки дан в представлении, либо абстрактный предмет общего понятия, как, например, в случае, когда, основываясь на анализе понятия счастья, счастье оценивается как позитивно ценное. Сразу следует здесь отметить, что от единичных оценок, о которых здесь идет речь, мы отличаем их обобщения, обсуждаемые ниже.

Оценки бывают — как и всякие убеждения — утвердительными либо отрицательными, и вместе с тем истинные либо ложные. А именно, истинной является та оценка, которая утверждает ценность предмета тогда и только тогда, когда предмет ценен; в противном случае оценка ложна.

Переходя к очередному пункту нашего сравнения, мы утверждаем, что оценки обоснованы непосредственно как и созерцательные убеждения, т. е., утверждая ценность предмета, мы основываемся на специфической очевидности оценки, которая — вновь как и созерцательные убеждения — не может быть доказана, другими словами — не может стать заключением дедуктивного вывода. Однако оценка может быть ошибочной; ошибочные оценки — как и ошибочные созерцательные убеждения — подлежат устранению путем проверки, т. е. путем повторения того же самого рода оценок в различных условиях и сравнения их между собой. Умение оценивания развивается с помощью упражнения, как и способность наблюдения (в частности, например, умение микроскопии либо выслушивания шумов при терапевтическом обследовании). Приобретение опыта в оценке облегчает устранение ошибочных оценок¹⁰⁹.

В психологических исследованиях оценки как правило связаны с чувствами, поскольку они входят в состав эстетических чувств и эмоций. Однако не было бы верным мнение, с которым приходится встречаться, что якобы эти чувства служили бы мотивами оценок. Возникновение оценок достаточно объяснено посредством истолкования, в котором принимается, что представление предмета превращается в мотив оценки на фоне оценивающей установки. Принятие этой установки показывает предмет в такой перспективе, что его представление приобретает эту мотивационную силу. В то же время нет ни одного эстетического влечения, ни чувства ценности, или эмоции (как радость, грусть, гнев) без — более или менее выразительного — оценивания по достоинству, так что оценку следует принять как обязательное условие приятного или неприятного влечения или эмоции. Если речь идет об эстетическом ощущении, то представления предмета чувства одновременно с эстетической оценкой вместе является одновременно достаточным условием эстетического удовольствия или огорчения. В то же время возникновение чувства ценности обусловлено убеждением в существовании предмета чувства (Мейнонг), не связанным ни одной зависимостью с оценкой ценности, которая может возникнуть также в отношении несуществующего предмета. Поэтому оценка не обусловлена чувством как мотивом действия, но наоборот — оба рода чувств, связанных с оценками, т. е. эстетического чувства и чувства ценности, основываются на оценке — удовольствие или огорчение появляются на фоне оценивания. Не иначе обстоит дело в области созерцательных убеждений и других; возникновение убеждения влечет за собой удовольствие, характеризуемое т. н. интеллектуальным чувством. В этой связи в отношении области чувств нет существенной разницы между оценками и созерцательными убеждениями.

Единичные оценки — как и созерцательные убеждения — могут также быть обобщаемы в качестве созерцательных убеждений. Подобное обобщение приводит к установлению критериев оценки. Обнаружение в ряде случаев, что предметы оценки обладают общим признаком, является основанием для обобщения, подтверждающего, что каждый предмет, обладающий данным общим признаком, подлежит оценке того же самого рода, т. е. является благим, плохим, прекрасным, трагическим, возвышенным и т. п. Критерием оценки всегда служит какой-то эмпирический признак, в то время как ценность, выраженная в оценке, не является эмпирическим признаком предмета. Так, например, действия, имеющие признаки кражи, мошенничества и т. п. мы оцениваем как плохие, действия разумные, творческие, самоотверженные — как благие. Признаки первого рода являются критериями зла, признаки второго рода — критериями добра. Аналогично обобщаются также убеждения, определяющие в этих обобщениях критерии существования; так, например, эмпирический критерий существования утверждается в высказывании «являющееся предметом созерцания существует», другим высказыванием того же самого типа является метафизический принцип «действующее существует». Однако в наиболее часто встречающихся случаях созерцательные высказывания обобщаются еще другим способом, приводящим к утверждению зависимости вида «если А существует, то существует В». Подобный вид обобщения встречается в области оценок, в которой он образует исходный пункт дифференциации безусловных и относительных ценностей. Здесь обобщения имеют вид «если А ценно, то В ценно», всегда при этом В находится к А в отношении средства к цели либо части к целому.

В приведенных сопоставлениях показывается далеко идущее сходство между благом и красотой, которое утверждается в оценках, и существованием, которое утверждается в убеждениях. Они не являются терминами, которые означали бы какие-то предметы или признаки предметов. Что касается существования, то Юм и Кант красноречиво утверждали, что существующий предмет не отличается по своему виду ничем от несуществующего предмета — то же самое относится к предмету, который мы оцениваем как благой или плохой, прекрасный или безобразный — оценка ничего не добавляет к его описанию. В этой, как говорят порой, «бессодержательности» оценок, возможно, заключается источник мнения о их субъективности, аналогично как и в их связывании с чувствами. Существование, благо, красоту мы не воспринимаем в представлениях как признаки предметов, но лишь утверждаем их в убеждениях или оценках. Они принадлежат к группе понятий, которые в метафизике обозначались как трансценденталии, то есть такие модификации бытия, которые содержатся среди категорий, ибо невозможно с их помощью определить никакой категории, присоединение их к определяющим признакам или отъединение их не оказывает никакого влияния на определение.

Термины благо и красота двузначны. Благо и красота сопоставлялись с истиной в том смысле, что они являются тремя самыми общими целями стремления. Тем не менее подобное сопоставление подразумевает иное значение этих терминов; благо здесь является общим термином, под который подпадают все предметы, которые мы оцениваем как благие — красота есть аналогичный термин, охватывающий в своем объеме все прекрасные предметы; это предметы, которые удовлетворяют критериям блага и красоты — наконец, истина является общим термином для истинных убеждений. Тот же, кто провозглашает, что истина, благо и красота являются наиболее общими целями стремления, тот ничего другого не утверждает, как то, что этими целями являются безграничное умножение знания и реализация в как можно большей мере вещей благих и прекрасных.

II

Выводы, которые мы хотим получить в результате проведенного до сих пор анализа, имеют своей целью представление структуры этических теорий в ином свете, нежели это обычно имеет место. Под термином «этическая теория» мы понимаем логически связанную совокупность высказываний, среди которых содержатся утверждения долженствования или разнообразно сформулированные этические нормы, или, наконец, какие-нибудь иные заявления подобного типа; все они сводятся — при некоторых дополнительных постулатах — к общим высказываниям, в которых утверждается, что такие-то и такие-то вещи являются благими или плохими. Общие высказывания подобного рода назовем для наших дальнейших выводов этическими законами. Этические теории в отношении способа понимания этических законов удается поделить на две группы. Объективистские теории считают этические законы эквивалентами объективного блага или зла, субъективистские теории видят в них отражение человеческих желаний и стремлений, индивидуальных или групповых. Объективистские теории являются в то же время абсолютистскими, в то время как субъективистские теории являются релятивистскими; первые защищают безусловность этических законов, вторые возражают, что если бы существовали безусловно действующие этические законы, то все они являются в своем действии обусловленными изменяющимися обстоятельствами, либо социологическими, либо психологическими. При этом абсолютисты считают этические законы априорными утверждениями. Ситуация здесь представляется похожей на ту, которая господствовала некогда в естественных науках, когда философы-рационалисты с Декартом, а вслед за тем с Кантом, во главе защищали безусловность знания, ища априорные основания в качестве гарантии уверенности.

Для наших исследований мы поделим этические оценки индивидуальных случаев на два рода: первичных оценок и вторичных. Оценки, о которых мы говорили ранее, это первичные оценки. Мотивом для их возникновения является само по себе наличие предмета оценки, если субъект примет оценивающую установку по отношению к нему. Поэтому мы считаем ее психической реакцией субъекта на явления окружающего нас мира, такой же непосредственной, как и созерцательные убеждения. Вторичные оценки являются результатом применения к оцениваемому случаю какого-то предварительно установленного критерия, затем поступается так, что оцениваемый случай становится подчиненным какому-то этическому закону. Первичные оценки возникают спонтанно, вторичные оценки являются либо результатом размышления, либо в большинстве случаев — подвергнувшись автоматизации, становятся впоследствии используемыми стереотипно. И то и другое следует отличать от непосредственной, мгновенной реакции на событие, когда нет оценки, но управляемое лишь слепыми (как говорится) страстями, страхом, гневом, жаждой, поведение становится агрессивным либо импульсивным.

Первичные оценки подлежат (о чем уже шла речь) обобщению, благодаря которому устанавливаются критерии оценки. Общие высказывания, в которых устанавливаются критерии этической оценки, это собственно и есть этические законы. Как и все обобщения, они ненадежны и изменчивы, т. е. может оказаться так, что критерий, установленный в некоторой области морального опыта, оказывается недостаточным в расширенной области, когда даже случаи первичных оценок не удается подвести под него. Другой причиной изменчивости этических законов является то, что изменению подвергаются значения общих терминов, служащих их формулированию. Такие термины, как верность, мужество, героизм, ложь, измена, обман, неустанно изменяют свое значение вслед за сменой обычаев, и в результате этого изменяется содержание высказываний, содержащих этические законы, которые в связи с этим должны быть сформулированы иначе. Наконец, изменения общественных отношений также требуют приспособления к ним критериев оценки, если те недостаточно дифференцированы, чтобы охватить возрастающее богатство ситуации.

Этические законы в этом свете становятся разновидностью эмпирических гипотетических законов и, как всякие законы подобного рода, могут быть обоснованы только путем редактирующего рассуждения, ссылающегося на первичные оценки в качестве предпосылок. Не априорные этические законы, но эмпирические первичные оценки берут на себя роль постулатов этики. Моральные законы, отразившиеся в людских сердцах, о которых говорят априористы, приобретают в этой интерпретации руководящий характер не для познания общих этических законов, но для порождения индивидуальных оценок: «моральное чувство» является руководством к порождению единичных моральных оценок, как зрение к единичным созерцаниям красок и образов.

Дискуссии, проводившиеся по вопросу оценок, не могли привести к результату ввиду недифференцированности единичных оценок первичного характера и их обобщений, определяющих критерии блага; либо переносили интуитивный характер единичных оценок на обобщения, требуя для них какой-то — в действительности им не положенной — очевидности, либо наоборот, ненадежность и изменчивость обобщений расширялась на первичные единичные оценки. При надлежащей дифференциации вопрос о том, является ли такая-то и такая-то вещь объективно благой или плохой, следует понимать аналогично вопросу о том, является ли предмет, который мы видим как красный, объективно красным. На этот вопрос идеалист дает один ответ, реалист другой; но построение физической теории, представляющей мир цвета, не зависит от принятия одного или другого ответа, но от того, является ли эмпирический материал наблюдений в данной области соответствующим образом собран и установлен для построения теории. Аналогично — как кажется — обстоит дело с построением этической теории. Такая теория будет соответствующе обоснована независимо от того, как будут интерпретироваться оценки с эпистемологической или метафизической точки зрения, если только эти оценки будут материалом, достаточным для порождения обобщений и для их подтверждения.

То же самое поддается повторению в отношении вопроса о безусловности оценок: все ли люди оценивают одинаково, невзирая на различие условий, в которых выносятся оценки, и какие зависимости ответственны за возникновение оценок? Если мы аналогично зададим вопрос, все ли люди созерцают предметы в одинаковых цветах, то скорей всего ответ будет негативным, достаточно в качестве примера привести случаи цветовой слепоты и желтухи. Тем не менее это не препятствует конструированию теории зримого мира и точно так же не было бы препятствий в построении этических теорий, если бы оказалось подтвержденным, что в разных обстоятельствах оценки оказываются неоднородными. В таком случае достаточно ввести в теорию соответствующие предостережения, чтобы сохранить ее корректность.

Необходимым условием построения этической теории отсюда является ни постулат объективности, ни постулат безусловности оценок, но нечто иное. Речь идет о том, чтобы оценки были интерсубъективно коммуникативными и подтверждаемыми, либо, говоря гораздо проще, чтобы разные исследователи могли найти друг с другом общий язык в отношении того, как выносятся оценки и согласны ли они с ними. Несомненно, что методы оценивания с этой точки зрения разработаны гораздо хуже, чем методы чувственного созерцания. Представляется все же, что обыденное восприятие в сфере оценивания не обнаруживает так далеко идущих различий по сравнению с чувственным познанием, чтобы ожидать каких-то непреодолимых трудностей в выработке достаточно подробных для целей построения теории методов установления и подтверждения этических оценок. В общем даже людям, принадлежащим к весьма различным культурам, когда они относятся к себе «по человечески», забывая о разделяющих их противоречиях и различиях интересов, удается найти общий язык во взглядах на добро и зло. Существуют простые этические законы, которые обнаруживают настолько большую устойчивость и распространение, что указывают на надежность оценок, на которых они основываются, близкую полной уверенности. Мы умеем корректировать ошибки, которым были подвержены при оценивании того или другого, если мы способны к воспитанию у себя этической восприимчивости, т. е. к совершенствованию в оценивании. Верификация оценок происходит аналогично верификации созерцательных суждений, путем их многократного повторения в аналогичных или модифицированных условиях одними и теми же либо разными личностями. Мы умеем анализировать оценки в случаях весьма сложных, разделяя составляющие и оценивая их по отдельности. Наконец, как непрестанно обогащается опыт в физическом мире путем распространения наблюдения на явления прежде не известные или недоступные, так обогащается и опыт в сфере этических оценок благодаря тому, что мы осуществляем их во все новых условиях жизни и межличностных отношений.

Не исключено, что здесь будет выдвинуто обвинение, направленное обычно против авторов, которые силятся сформулировать этические законы, исследуя то, что люди считают благим. Обвинение ставит в упрек этим авторам смешение двух разных вещей; того, что считают благим, с тем, что является благим; утверждение, что нечто считается благим, не обосновывает утверждения, что нечто является благим. Когда вслед за этим здесь утверждается, что первичные оценки должны служить в качестве предпосылок построения этических законов, то это является — как можно было бы судить — обращением к человеческому мнению в качестве основания доказательства упомянутых законов. Однако этот упрек в нашем случае основывается на очевидном недоразумении. В своей надлежащей формулировке упомянутое обвинение направлено против рассуждения, в котором обосновывается некоторое утверждение Р, ссылаясь на то, что Ρ есть содержание более или менее распространенного среди людей убеждения. Между утверждением Ρ и утверждением «Р есть содержание чьего-то убеждения» нет логической связи, которая позволила бы обосновать первое посредством второго. Вместо этого здесь мы, стремясь обосновать Р в качестве общего высказывания, обращаемся к единичной оценке р, находящейся к Р в отношении подчинения, и полагаем в качестве истинного не то, что р является содержанием чьего-то убеждения, но просто р, так, как в каждом случае обоснования общих законов.

Мы приписали оценкам признаки истинности, затем они образуют знание. Мы заявили, что в оценках мы высказываем мнение о единичных предметах, так, как мы высказываем мнение о единичных предметах созерцательных убеждениях; что они возникают аналогично созерцательным убеждениям и что аналогичным образом они непосредственно обоснованы и подтверждаемы. Кажется справедливым, чтобы назвать знание, содержащееся в оценках, эмпирическим знанием и говорить об аксиологическом человеческом опыте, подобно тому, как говорится о естественном либо психологическом человеческом опыте. В то же время мы отдаем себе отчет в том, что это своеобразный человеческий опыт и что, говоря об аксиологическом человеческом опыте, мы расширяем область понятия человеческого опыта за пределы принятого в естественных науках и психологии. Обощения единичных оценок дают нам гипотетические аксиологические законы, которым требуется вновь приписать аналогичную познавательную ценность как обобщениям эмпирических наук вообще. Так же, как теории эмпирических наук, основанные на законах и гипотезах этих наук, подлежат непрестанной эволюции, так подлежат эволюции и этические и эстетические системы, основанные на критериях оценок, поставляемых путем аксиологического обобщения. Помимо же единичных оценок и аксиологических законов в строение аксиологических теорий — как и всех других — входят исследования дефинициального характера, приводящие к установлению значений терминов, дифференциаций и аналитических связей. Так что и с этой точки зрения нам удается провести аналогию между структурой теории, построенной из оценок, и структурой теории, основанной на результатах наблюдения природы.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|