|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава XI

"СТАЛИН ПОБЕЖДАЕТ ПО ВСЕМУ ФРОНТУ"

ПРИЗНАНИЕ СССР СОЕДИНЕННЫМИ ШТАТАМИ

Молитвенный крестовый поход, объявленный Пием XI 9 февраля 1930 года, не смог повлиять на Божественный промысел. Положе­ние католиков в России так и не улучшилось. Ловко чередуя моменты временного затишья с очередными волнами репрессий, Сталин продолжал осуществлять свой план во внутренней полити­ке, основными составляющими которого были коллективизация и антирелигиозная борьба. Было освобождено около пятисот право­славных священников, возобновились богослужения в некоторых церквах. Но Неве полагал, что "наши ребята, вынужденные усту­пить под давлением извне, готовятся к новым беззакониям и наси­лиям" (14 апреля 1930 года). В Пинеге в то время находилось несколько тысяч русских мужиков — жертв коллективизации. Им сохранили жизнь, тогда как "большое число грузинских и осе­тинских кулаков было расстреляно" (23 июня 1930 года).

28 октября 1929 года Неве с грустью отмечал: "Крестьяне не протестовали, когда убивали священников, когда грабили и закры­вали церкви, сами они с огромным удовольствием принимали уча­стие в грабеже имущества бывших хозяев — их домов, земель. И только теперь, когда правительство, которого они так хотели, стало грабить их самих, отнимая хлеб, они взялись за ружья, чтобы убить какого-нибудь рядового коммуниста, не несущего ответственности за политику своей партии".

Коллективизация и трагедия крестьянства

Письма Неве за 1930 год повествуют об ужасах коллективизации²⁴². В Рязанской губернии к платформе подходил поезд: крестьян агитировали вступать в колхоз. Тех, кто отказывался, вместе с жена­ми и детьми сажали в поезд. Их имущество передавалось колхозу. Когда поезд наполнялся людьми, "он отправлялся на север, на запад или в Сибирь, где новым кулакам предстояло познакомиться с "не принудительными" работами или смертью от голода и холода". 21 ноября 1930 года Неве писал: "Крестьян ссылают на север. Но сопротивление пока не подавлено. В подмосковном селе Крылатс­ком, что к северу от Кунцева — там служит о. Александр Василь­ев, — существуют следующие порядки: если к кому-нибудь из кре­стьян-единоличников применяют насилие, в тот же вечер убива­ют колхозника, которого считают в этом насилии виновным. Об этом многим известно, и появилась даже поговорка: "Жаль, что мы не в Крылатском" — ее произносят в случае явной несправедли­вости". От доктора Титова, жившего в Химках, что в сорока пяти километрах к северо-западу от Москвы по ленинградской желез­ной дороге, Неве узнал, что крестьян используют на рытье тридца­тиметровой траншеи. Они приехали туда, вместе с женами и деть­ми, "в своих последних колымагах, запряженных своими последни­ми клячами". Они умирают или совершают побеги. В результате ГПУ приходится изыскивать новый человеческий материал для при­нудительных работ (26 октября 1932 года).

Неве с болью пишет о непоследовательности в международ­ной политике: Советы предоставляют концессии, и капиталисти­ческие страны посылают своих инженеров и техников, чтобы по­мочь тем, кто только ждет удобного случая, чтобы растерзать эти страны, уничтожить их интеллектуальный потенциал. Французы прислали специалиста по авиационным двигателям, Италия прода­ет гидросамолеты, Англия — танки²⁴³ и т.д. Европа готовит себе весьма неприятное пробуждение (10 июня 1930)! Китай, Индоки­тай, Индия уже дали весьма наглядный пример. В Европе считают, что коммунистическая опасность очень далеко. "А мы находимся здесь и прекрасно понимаем, что это самый настоящий пожар и что он уже начался" (23 июня 1930 года).

На XVI съезде коммунистической партии (26 июня — 13 июля 1930 года), который вошел в историю как съезд, провозгласивший "наступление социализма по всему фронту", Сталин усилил свои позиции и "по просьбе трудящихся" был представлен к награде! В своем обличительном докладе он заклеймил позором Францию как "страну-поджигательницу", умолчав при этом о политике Ита­лии и о Рапалльском договоре. Вместе со Сталиным отличились его сподвижники Каганович, Орджоникидзе, Ярославский. Бухарин отсутствовал по болезни (?). Рыков, Томский, Угланов попали в опалу. Сталин побеждает по всему фронту (7 июля 1930 года).

29 сентября 1930 года Неве продолжил описание несчастий, происходивших в "Стултополисе, или Безумной Москве". 22 сентября состоялся процесс саботажников, в результате которого 48 че­ловек были приговорены к расстрелу. "Известия" опубликовали "признания" этих несчастных. Потом приговор одобряли на фаб­риках и в школах. У детей спрашивали: что надо сделать с этими людьми? "Расстрелять!" — дружно кричали в ответ дети.

Именно в такой атмосфере летом 1930 года из отпуска, кото­рый он провел на родине, возвратился в Москву Эрбетт. Ходили слухи, что посол не вернется в Россию. В "Вечерней Москве" за 19 мая была опубликована резкая заметка, посвященная возвраще­нию посла в СССР: "Торговля антиквариатом может быть продол­жена". В этой статье г-жу Эрбетт обвиняли в том, что она "коллек­ционирует" иконы. Вернувшись в Москву 24 июля, Эрбетт продол­жил посылать во Францию депеши, в которых давал реалистическую оценку обстановке в Советском Союзе. 31 июля он писал, что так называемая "религиозная разрядка" оказалась на самом деле сплош­ной фикцией. Из двадцати семи священников, живших в немецких поселениях в Поволжье, продолжали служение только четверо. В Проскуровской области, в которой насчитывалось около 80 000 ка­толиков, не осталось ни одного католического священника. Инфор­мация от 7 сентября: пятнадцать священнослужителей из Киевской, Житомирской и Проскуровской областей, арестованных в разное время, начиная с 1929 года, переведены в ярославский изолятор.

Эрбетта часто обвиняли в том, что он настраивал правитель­ство Франции на разрыв отношений с Советами. На самом деле посол хотел репатриации всех находившихся в СССР французов. В начале 1931 года он был вызван в Париж для консультаций. Генеральный секретарь Кэ-д'Орсэ Филипп Бертло сообщил Пайяру, новому консулу, что Эрбетту придется оставить пост посла в Москве. Назначенный первым послом Франции в Испанской республике, 14 марта он покинул Москву. 20 апреля 1931 года д'Эрбиньи встретился с ним в Париже, чтобы поблагодарить за все, что он сделал, и "поддержать тех, кто благодаря влиянию Эр­бетта остался в меньшинстве, но не пожелал пойти на союз с Сове­тами". 4 июля 1931 года президент комиссии "Про Руссиа" от лица Пия XI вручил Эрбетту большую ленту и большой крест ордена Пия IX за помощь, оказанную Неве и католикам России.

Его преемником стал граф Франсуа-де-Саль Дежан. Назна­ченный послом в Советском Союзе 11 июня 1931 года, он прибыл в Москву только 20 ноября и пробыл там только до марта 1933 года. До этого Дежан работал в Константинополе, Токио, Лиме, Вашингтоне, с 1928 года был послом в Бразилии. На московском вокзале его встречал начальник протокольного отдела Флоринский, "с которым, — писал Неве, — мы обменялись любезными поклона­ми". В воскресенье, 22 числа, он был на мессе. Впрочем, дождаться ее конца он так и не смог, поскольку должен был идти в Наркомат иностранных дел. Граф Дежан, человек неженатый, продолжал ока­зывать Неве, Амудрю и другим католикам помощь, давая понять, что Франция покровительствует им.

Тем временем Пий XI, желая продолжить молитвы за Россию, 30 июня 1930 года объявил в ходе консистории, что молитвы в конце мессы следует посвящать России. 9 июля 1930 года д'Эрбиньи напи­сал об этом Неве: "Возможно, это самое необходимое дело для спасе­ния русских душ: молитвы Льва XIII в конце святой мессы, моление святому архангелу Михаилу о низвержении в ад князя демонов и его приспешников будут произноситься во всем мире — священни­ками и мирянами — с мольбой о гонимых в России. Священники должны будут достаточно часто объяснять смысл этой интенции".

Коллективизация в СССР продолжалась, унося жизни милли­онов людей. Карательные органы повсеместно предпринимали изъятие золота у бывших представителей буржуазии, экспроприи­ровались последние частные дома. Продолжались процессы сабо­тажников. Уже состоялись суды над инженерами, юристами, и те­перь — слух об этом прошел по Москве в мае 1931 года — гото­вился процесс католических священников, которых обвиняли в шпионаже и измене. Тем, кто признал бы все эти обвинения и сложил бы с себя священный сан, обещали сохранить жизнь. В течение последних месяцев почти повсюду были произведены аресты католических священников. К Пасхе Амудрю в Ленингра­де и Неве в Москве почувствовали, что угроза нависла и над ними.

Д'Эрбиньи —

Перед лицом такой ситуации, учитывая полное безразличие мирово­го общественного мнения и прессы, Пий XI — по свидетельству д'Эрбиньи — стал помышлять о том, чтобы "самому сделаться жур­налистом", поскольку то, что писал папа, читалось и принималось к сведению. "Как часто он говорил со мной об этом на протяжении последних месяцев. Как много планов составлялось, вынашивалось, обсуждалось, дорабатывалось, чуть было не осуществлялось — но в последний момент откладывалось, так как международная обстанов­ка в то время делала их реализацию невозможной". Параллельно нужно было следить за информацией и от самих правительств. Ог­ромная, тяжкая работа, требующая большого внимания. Но уже про­звучали в Рейхстаге речи Вирта; состоялись дебаты в Палате Об­щин, в Пале-Бурбоне (д'Эрбиньи, 7 марта 1931 года). Кроме того, в таких газетах, как "Germania", "Times", "Osservatore Romano", появились соответствующие рубрики; появились статьи в ряде француз­ских газет и даже в нескольких итальянских, хотя здесь опублико­вать такие материалы было трудно (д'Эрбиньи, 20 марта 1931 года). Но далеко не все правители, представители правых партий, крупные промышленники и даже некоторые влиятельные церков­ные деятели были готовы откликнуться на призывы папы. В Ита­лии папу даже обозвали вожаком волчьей стаи — за то, что он занимался организацией "католического действия"²⁴⁴. Когда 4 июля 1931 года вышла энциклика "Non abbiamo bisogno", направленная против попыток фашистов полностью подчинить себе дело воспи­тания молодежи, газета "Popolo di Roma" обрушилась на монсеньора д'Эрбиньи. Этот слишком эмоциональный француз, писала фа­шистская газета, посещает Град Ватикан в неурочное время или поздно вечером. После целого дня, проведенного в Риме, в течение которого он, как правило, бывает в многолюдных салонах француз­ского посольства при Святом Престоле. Утверждают, что даже в самом Граде Ватикане многие недовольны чересчур активной по­литической деятельностью д'Эрбиньи. Многие сходятся на том, зак­лючает корреспондент фашистской газеты, что в нынешнем обо­стрении положения — большая доля вины суетливого французско­го иезуита. В то же время в печати появились нападки на монсеньора Пиццардо и графа далла Торре, которых называли сооб­щниками дона Стурцо, эмигрировавшего за границу, чтобы "сверг­нуть фашистское правительство". В газете "II Lavoro fascista" за 16 июля 1931 года сообщалось, что 11 июля того же года в орден­ском доме иезуитов в Париже д'Эрбиньи встречался с о. Розой, которому порекомендовал придерживаться жесткой линии и со­противляться примирению. В действительности в это время монсеньор д'Эрбиньи был даже не в Париже, а в Лилле, где проходил евхаристический конгресс.

После того как конфликт между Муссолини и папой завер­шился 2 сентября 1931 года подписанием соглашения, д'Эрбиньи стал мечтать о том, что Неве, произнеся нужные слова, сможет спо­собствовать изменению политики Советов по отношению к Церкви и религии. "Ваши благожелательные слова будут повторяться, раз­носиться по стране... может быть, когда-нибудь появятся новые Никодимы и Лонгины"²⁴⁵ (5 сентября 1931 года). Д'Эрбиньи рассказал поверенному в делах Франции Жанти, что ему нанес визит один итальянский журналист, вернувшийся из Москвы, куда его посылал дуче. Советское правительство очень хотело, чтобы кампании, орга­низованные Ватиканом, наконец завершились, и уполномочило этого журналиста вести переговоры об урегулировании конфликтной си­туации на следующих основаниях: Москва обязывалась освободить 80% арестованных иерархов и священников, а Святой Престол дол­жен был прекратить антисоветские кампании. Не веря своим ушам, д'Эрбиньи тем не менее сопоставил эти обещания с освобождением матери Абрикосовой и с объявлением об освобождении в сентяб­ре-октябре 1931 года арестованных священников.

Заставило ли окончание конфликта между Ватиканом и фаши­стским режимом Италии монсеньора д'Эрбиньи изменить свое от­ношение к Москве? Или это была уступка Муссолини, который был весьма недоволен антисоветскими кампаниями д'Эрбиньи, не спо­собствовавшими установлению хороших отношений между Итали­ей и СССР? Как бы то ни было, д'Эрбиньи постоянно советовал Неве пойти навстречу большевикам, чем несказанно удивлял последнего, остававшегося верным своей позиции: с Советами говорить не о чем и никаких надежд на изменение к лучшему быть не может. Время идет, их власть постоянно укрепляется: крестьянская оппози­ция подверглась уничтожению, комсомольцы полностью находятся под их контролем, Церковь как организация находится в процессе ликвидации. Начать переговоры с коммунистами — значит подста­вить себя под неминуемый коварный удар. Конечно, если Риму очень хочется начать эти переговоры, Неве готов пожертвовать собой. Но он считает, что сами коммунисты не пойдут на такие переговоры — они убеждены в том, что религии в СССР настал конец.

Поскольку д'Эрбиньи продолжал на этом настаивать, Неве произнес похвальное слово в адрес советской власти в своей про­поведи на заупокойной службе по двум погибшим французским летчикам Ле Бри и Месмену (см. с. 330). Мы не нашли ту фразу, о которой д'Эрбиньи сказал, что "она кажется ему вполне подходя­щей, хотя, конечно, не надо строить иллюзий по поводу ее немед­ленного эффекта в нынешней обстановке — это семя, которое го­раздо позже сможет принести плод в головах самых умных лю­дей". "С нашей стороны, — сказал Пий XI, — не стоит пренебрегать возможностью посеять доброе семя, которое сможет однажды про­расти в сердце Никодима или Савла"²⁴⁶ (31 октября 1931 года).

Слухи о переговорах

Отношения фашистского правительства с Советской Россией остава­лись причиной трений между Святым Престолом и Муссолини. По­сол Италии уведомил Ватикан, что кампания, развернутая на страни­цах "Osservatore romano" против религиозной политики СССР и зак­лючения торговых соглашений между капиталистическими странами (Германией, Италией) и Советами, представляется правительству Ита­лии неуместной. Однако Пий XI был тверд в своей решимости про­тивостоять распространению коммунизма в мире. В то время италь­янская военная миссия получила разрешение отправиться в СССР, чтобы заняться в Туркестане поисками итальянских пленных перио­да Первой мировой войны, некоторые из которых, как предполагали, были к тому времени еще живы²⁴⁷. Святому Престолу стало известно, что кроме немецких инструкторов и инженеров в Красной Армии скоро появятся итальянские инструкторы по авиации.

28 февраля 1932 года посол Франции при Святом Престоле де Фонтенуа передал своему правительству, что папа весьма недоволен согласием генерала Нобиле принять участие в инструктаже коман­дного состава Красной Армии. "Больше всего расстроило Пия XI то, что еще недавно он был практически единственным, кто оправдывал и поддерживал этого итальянского летчика, впавшего в немилость в собственной стране после катастрофы дирижабля "Италия" И вот теперь Святой Отец с глубоким прискорбием видел, что Нобиле завербовался в советскую армию, которой его огромный опыт мо­жет принести значительную пользу".

В сентябре 1932 года итальянское правительство сообщило о речи Ворошилова, в которой он от имени армии высказался за прекращение гонений за веру. "В связи с этим они потребовали, чтобы Святой Престол, учитывая это проявление доброй воли, воз­держался отныне от всякой критики в адрес Советов, чтобы таким образом не спровоцировать их на возобновление преследований, — писал д'Эрбиньи Неве. — Действительно ли имела место такая речь? Может быть, это просто очередной блеф, рассчитанный на внешний эффект? Вы понимаете, как важно это узнать. Святой Отец подготовил очередной документ, который должен быть опуб­ликован в конце месяца, — возможно, именно его публикации пы­таются помешать". Итальянское правительство сослалось на ста­тью из одной кенигсбергской газеты, в которой сообщалось, что во время заседания политбюро Ворошилов потребовал от лица веру­ющих коммунистов Красной Армии прекратить антирелигиозную кампанию. Газета добавляла, что при таких условиях отношение Святого Престола к Советам может измениться. Неве ответил, что, как бы то ни было на самом деле, в советской печати не было опубликовано ни слова об этой речи (26 сентября 1932 года).

Призыв к молитве за Россию, с которым выступил Ватикан в феврале-марте 1930 года, практически не дал никакого эффекта — было ли действительно необходимо публиковать еще один подоб­ный текст в 1932 году, когда Советский Союз дал понять, что готов мирно сосуществовать со своими соседями? Действительно, в 1932 году по случаю подписания пакта о ненападении Польша попроси­ла советское правительство об амнистии для священников польско­го происхождения. Граф Понинский сообщил Неве, что 3 августа он подписал с большевиками конвенцию об обмене заключенны­ми: в ней упоминались имена примерно сорока заключенных, сем­надцать из которых были священниками — в том числе Скальский, Пшишембель, Свидерский, Наскренский, Юзвик, Новицкий. Об­мен был намечен на 15 сентября 1932 года²⁴⁸. Поскольку в этом списке не было имен Малецкого и Слосканса, Неве составил для советника Понинского более подробный список, в который вошли имена ста двадцати человек.

Граф Дежан и польский посланник Патек поспешили телегра­фировать в Рим о прогрессе в переговорах об обмене заключенны­ми, так как, по словам д'Эрбиньи, Пий XI все еще собирался опубли­ковать свой очередной призыв. Но 16 сентября 1932 года папа полу­чил благодарственную телеграмму от лица двадцати двух выпущенных на свободу заключенных и тотчас же сообщил об этом д'Эрбиньи. "Я ответил, что эта цифра меня беспокоит, поскольку речь шла об обмене сорока заключенных, из которых семнадцать человек — свя­щенники". Вечером 17 сентября, в субботу, пришла новая телеграм­ма, сообщавшая об освобождении восемнадцати священников. В итоге документ, который папа собирался обнародовать 29 сентября 1932 года, в праздник св. Михаила, опубликован не был. Святой Престол не хотел проявлять особую жесткость по отношению к СССР в то время, когда положение Церкви в Мексике, Китае было ничуть не лучше, когда серьезное беспокойство вызывала религиозная полити­ка испанского республиканского правительства, да и в Италии воз­никали определенные проблемы в отношениях Церкви с государ­ством. "Но если амнистия задержится — именно амнистия, а не об­мен польских заключенных, — письмо будет опубликовано", — писал д'Эрбиньи 29 октября 1932 года. "Дело продвигается медленно, — свидетельствует Неве 21 ноября 1932 года. — Граф Понинский разговаривал с двумя влиятельными евреями из наркомата иност­ранных дел — Раевским и Карлом Радеком. Радек сказал: «Вам уже не стоит так беспокоиться»".

По словам д'Эрбиньи, основное содержание письма папы было обнародовано другим способом — 27 ноября 1932 года в Папс­ком Восточном институте состоялся большой доклад самого д'Эр­биньи, посвященный методам коммунизма в борьбе с религией во всем мире. В Советском Союзе, сказал оратор, конец религии зап­ланирован на 1937 год. И вот уже теперь подготавливаются агита­торы для Азии и Африки. Нужно сделать выбор между Римом и Москвой, ибо между ними идет борьба не на жизнь а на смерть. Mors et vita duello conflixere mirando — смерть и жизнь сошлись в странном поединке (секвенция Пасхи). Текст доклада был опубли­кован в "Revue des deux mondes" за 1 —15 февраля 1933 года.

В числе приглашенных заслушать это выступление находился посол Шарль-Ру, который сменил де Фонтенуа 6 мая 1932 года. Он сурово осудил д'Эрбиньи и комиссию "Про Руссиа", считая, что Свя­той Престол преувеличивает опасность. Тем не менее посол призна­вал, что комиссия "Про Руссиа", возглавляемая д'Эрбиньи, "получает много интересной информации не только о внутреннем положении России, но и о форме и методах большевистской пропаганды во всем мире, в торговых и военных флотах, в экзотических странах, в азиат­ских и африканских колониях европейских государств". "Наконец мне стало ясно, — продолжал Шарль-Ру, — что ватиканская комиссия по русским делам считает, что многие революционные движения, воз­никшие в последнее время во всех уголках света, и, в частности, в Южной Америке, являются плодом большевистской пропаганды".

Граф Дежан тоже считал, что этим выступлением д'Эрбиньи только скомпрометировал себя. Встает старая проблема, ответил Неве: какая политика лучше? Действительно, ведь если бы не было газеты "La Croix", во Франции не были бы запрещены конгрега­ции; но с другой стороны, без "La Croix" все было бы еще хуже. Во всяком случае д'Эрбиньи взял на себя всю ответственность впол­не осознанно. В письме от 19 декабря 1932 года он писал, что энциклика была даже напечатана, но так и не вышла в свет: 1) по­тому что Неве считал, что время для ее публикации было неподхо­дящим (?); 2) потому что в его докладе практически полностью пересказывалось ее содержание.

19 декабря 1932 года Неве сообщал, что граф Понинский, так ничего и не добившись, собирается уезжать из Москвы. Енукидзе сказал отправлявшейся за границу Пешковой, что ЦИК не согласен объявить амнистию — к тому же подходящая для такого дела дата уже прошла (имелась в виду пятнадцатая годовщина Октябрьской революции). "Итак, ждать больше нечего, тем более что и за другие преступления (?), кроме веры в Бога, амнистии так и не было".

Тем временем произошел еще целый ряд обменов. Монсеньор Слосканс, как уже упоминалось, был освобожден 21 января 1933 года. Заключенные служили товаром. 26 сентября 1933 года Неве послал в письме список тринадцати католических священников, обменянных благодаря усилиям литовской миссии²⁴⁹: Величко, Матуланис — "совсем не сумасшедший, но тяжело больной", Ильгин. Был разрешен вопрос о судьбе Малецкого, который писал, что ему трудно ходить и говорить. Малецкий вскоре был освобожден и отправлен до границы 26 апреля 1934 года.

Дипломатические отношения между Соединенными Штатами и СССР

13 марта 1933 года, выступая на заседании консистории, папа подверг резкой критике коммунизм. Как писал 11 марта в посла­нии, адресованном "лично министру", польский посол, папа соби­рался одобрить антикоммунистическую ориентацию канцлера Гит­лера — единственного, кто кроме него самого понимал, что больше­визм — не просто один из противников. "Именно это — настоящий враг"²⁵⁰.

Столь ярко выраженная антикоммунистическая позиция при­вела Ватикан к заключению конкордата с Германией (20 июля 1933 года), в результате которого была принесена в жертву центристс­кая католическая партия. Уместно вспомнить, что в 1929 году, подписывая Латеранские соглашения, Ватикан пожертвовал всем тем, что оставалось к тому времени от итальянских демохристиан. 6 мая 1932 года в Париже революционер Горгулов убил пре­зидента Франции Думе. В результате выборов, состоявшихся в июне 1932 года, победу одержали левые силы. 29 ноября 1932 года пред­седатель совета министров и министр иностранных дел Эдуар Эррио подписал с Советским Союзом пакт о ненападении. Обмен рати­фикационными грамотами состоялся в Москве 15 февраля 1933 года. Тогда Эррио назначил послом в Советском Союзе управля­ющего делами своего кабинета Шарля Альфана. Перед отъездом в Москву он встретился в Париже с д'Эрбиньи, который попросил его не обойти своим вниманием Неве. "Я ответил монсеньеру д'Эрбиньи, что, продолжая добрые традиции моих предшественни­ков, предоставлю монсеньеру Неве жилище либо в самом посоль­стве, либо в здании канцелярии и позволю ему по-прежнему пользо­ваться дипломатической почтой". Д'Эрбиньи заверил Альфана, что Пий XI собирается смягчить свои нападки на антирелигиозную политику СССР и надеется на мирное урегулирование этого вопро­са. Он также сказал послу, что от его деятельности на этом посту будет во многом зависеть, сможет ли именно Франция, а не Польша или Италия, способствовать примирению.

Действительно, большевики очень старательно обхаживали итальянского посла Бернардо Аттолико, а в беседах с его супругой донной Элеонорой женам Литвинова, Бубнова и Луначарского уда­лось убедить ее в том, что большевики говорили в оскорбительном тоне о папе лишь потому, что он сам не хотел вступать с ними ни в какие отношения.

Тем не менее Аттолико, присланный в Москву, чтобы способ­ствовать сближению фашистской Италии с Советским Союзом, довольно быстро разобрался в истинном положении дел. Но, не­смотря ни на что, Италия оставалась — вместе с Германией — в положении лучшего друга СССР. На приеме в итальянском по­сольстве в мае 1933 года, свидетельствует Неве, "был этот парши­вый Карл Радек, которому, однако, не откажешь в остроумии". Он сказал Элеоноре Аттолико:

— У меня есть старинное, очень редкое издание "Подражания Иисусу Христу" на русском языке. Я хотел бы вам его подарить.

— Лучше прочтите эту книгу, — отвечала г-жа Аттолико. — Это пойдет вам на пользу. Когда вы обратитесь к вере, я пореко­мендую вас в Риме. У меня родственники в высшем свете. (Она была урожденной Пьетромарки.)

— Это решит все мои проблемы, — ответил Радек. — Я всю жизнь мечтал стать советским послом в Ватикане.

Неве в недоумении добавляет: "Неужели они и вправду хо­тят установить контакты?"

Альфан вовсе не собирался спокойно смотреть на то, как Ита­лия обходит Францию в переговорах с Советами. Он поделился своими соображениями на этот счет с Неве, который 17 июля 1933 года писал д'Эрбиньи, что посол сообщил ему следующее: "У меня есть целая программа действий, которую я собираюсь выполнить; последний пункт этой программы — последний, но для меня очень важный — это установить мирные отношения между Святым Пре­столом и большевиками. Я считаю, что в этом нет ничего невоз­можного".

Незадолго до отъезда из Франции Альфан встретился с о. Жерве и рассказал ему, что собирается убедить Советы наладить кон­такты с Ватиканом, моральный авторитет которого признается во всем мире. Франция лучше всего подходит на роль посредника в этом деле. В итоге о. Жерве призвал Неве быть более сдержан­ным и осторожным в оценках. "Возможное урегулирование отно­шений предполагает ряд взаимных уступок — это относится и к публикациям в "Osservatore romano" и к той информации, кото­рую вы будете предоставлять".

В ответ на эти советы быть осторожнее 31 июля 1933 года Неве писал: "Что бы я ни делал, я все время помнил о возможной разрядке в отношениях между Советами и Святым Престолом — разрядке, на которую пока еще ничто не указывает, но которую все же нужно ожидать от Божественного Промысла. Большевики, если только они не прибегнут к явной клевете, никак не могут обвинить меня в том, что я использовал свое официальное положение, чтобы очернить их режим. Я всегда старался не выставляться напоказ, оставаться по возможности в тени, чтобы не раздражать их и не спровоцировать новые жестокости по отношению к верующим. Но я считаю своим долгом частным образом сообщать кому следует обо всем, что мне становится известно: и я считаю, что это нужно делать непременно — что бы они ни считали по этому поводу".

Далее Неве делает приписку, из которой становится ясно, что он беспокоился не только за католиков, но и за православных: "Надо учитывать и тот факт, что если мы начнем заигрывать с Советами, это моментально настроит против нас тех, кто остается по-настоя­щему православными: мое положение весьма сложно. Если раз­рядка станет действительно возможной, я сделаю все от меня зави­сящее, чтобы верующие обрели хотя бы минимальную безопас­ность и свободу и чтобы Церковь могла заниматься душепастырством — причем в первую очередь это относится к Церкви православной". "Подождем и посмотрим, как будут развиваться события", — высказывается он в заключение. И вот вскоре состо­ялся визит в СССР Эдуара Эррио.

Эррио в России.

9 сентября Эррио уехал из СССР. С Неве он больше не встре­чался. Г-жа Дейбнер слышала от своей родственницы, пламенной "нашей Клары" (Клары Цеткин), такие слова об Эррио: "Но ведь он же дурак". "Вы знаете, к какому кругу принадлежит эта дама", — добавляет Неве. Сестра о. Иоанна Дейбнера, исповедника веры, вышла замуж за сына известной немецкой коммунистки Клары Цеткин, перебравшейся после прихода к власти Гитлера поближе к Крем­лю. Она скончалась 20 июня 1933 года в подмосковном Архан­гельском. Коминтерн устроил ей пышные похороны²⁵¹.

Вскоре после окончания визита Эррио, 18 сентября, в СССР при­был французский министр авиации Пьер Ко. "Мне известно все о вашей деятельности в этой стране", — сказал Ко Неве. Но он ни разу не побеседовал с епископом. Ни один из членов этой делегации не побывал в церкви на воскресной службе 19 сентября. Пьер Ко много раз посещал посольство, но "никто не хочет узнать всю правду от человека, который живет в России уже двадцать семь лет".

Восемь лет подряд Неве слушал разговоры о заключении кон­кордата со Святым Престолом, о начале переговоров. Но надежды не оправдывались. Поэтому он в весьма резком тоне отзывался о тех, кто подобным иллюзиям верил. После визита Эррио и ко времени признания СССР Соединенными Штатами (ноябрь 1933 года) версии эти стали вновь активно распространяться. "Появились тенденциозные слухи, явно советского происхождения, — писал д'Эрбиньи Неве 19 сентября 1933 года, — говорят о договоре со Святым Престолом, о конкордате (!). Думаю, они хотят найти путь к примирению, но что могут они предложить со своей стороны? Освобождение священников? Свободу совершения богослужения? Открытие церквей, недавно ими же закрытых? Свободу исповеда­ния католической веры независимо от обряда? Разрешение осуще­ствлять подготовку будущих священников? Свободу избрания епис­копов? Невмешательство в осуществление епископами руковод­ства епархиями? Помогите прояснить ситуацию — для достижения договоренности нужны реальные сдвиги, эти пункты являются лишь минимумом".

Всего за несколько дней до своей опалы и удаления из Рима, 26 сентября 1933 года, д'Эрбиньи вновь вернулся к этому вопросу: "Очень активно распространяется слух о готовящемся конкордате между Святым Престолом и СССР. Об этом пишут в газетах. Оснований никаких, но тут собираются целые толпы журналистов. Думаю, что слухи эти распускают сами Советы — возможно, для того, чтобы обратить внимание на очередное лицемерное "смягче­ние" гонений на христианство в их стране (недавно Советы зая­вили, что согласны "вернуть" Литве полтора десятка литовских священников в обмен на коммунистов), но вероятнее всего, для того, чтобы сломить сопротивление общественности США — осо­бенно католической — признанию их власти".

27 сентября 1933 года председатель "Про Руссии" писал в постскриптуме: "Слухи продолжают распространяться; журнали­сты буквально осаждают меня — из газеты "Temps", из Голлан­дии, Англии, Соединенных Штатов. Советы говорят о своем наме­рении обменять литовских священников, но главная их задача — сломить сопротивление католиков США установлению диплома­тических отношений с их страной". Неве не строил по этому поводу никаких иллюзий. 25 сентября 1933 года, в самый разгар публикаций о конкордате, он писал: "Газета "Le Matin" помести­ла информацию о том, что Италия возьмет на себя инициативу по организации переговоров между Ватиканом и Москвой. Это чи­стой воды газетная утка. Все введены в заблуждение, и в пер­вую очередь — наше правительство". "Osservatore romano" за 30 сентября 1933 года (этот номер был датирован 1 октября) опуб­ликовал краткое опровержение по поводу появившейся в газете "L'Avvenire d'ltalia" статьи, утверждавшей, что Ватикан готов за­ключить дипломатические отношения с любым правительством при условии подтверждения последним свободы совести и от­правления культа.

Письмо нашего посла в Москве от 10 октября (EU/286) со­общает о личном письме, полученном послом от д'Эрбиньи (кото­рый предчувствовал скорую опалу). В письме говорится, что в Ватикане существуют две тенденции: сторонником первой, жест­кой, был папа, веривший в возможность падения коммунистическо­го режима — пусть даже ценой войны; вторую тенденцию пред­ставляли иезуиты, которые, напротив, полагали, что с Советами по­лезно будет пойти на переговоры. Тон письма Альфана позволяет предположить, что сам он был, скорее, сторонником второй линии. Посол допускал, что настал подходящий момент для заключения если не конкордата, то по крайней мере "пакта о ненападении".

В таком же духе были написаны заметки в "Temps" и "L'Echo de Paris" — вскоре в "Osservatore romano" появились опроверже­ния на этот счет. Альфан предполагал, что публикации эти инспири­рованы Советами. "Как бы то ни было, заметки должны были про­извести в Риме плохое впечатление. Монсеньеру Неве стало изве­стно, что папа позволил монсеньору д'Эрбиньи, который уже долгое время собирался лечь в больницу на операцию, заняться наконец своим здоровьем. Причем, дабы избежать возможных лишних воп­росов со стороны журналистов, ему посоветовали лечиться не в Риме и не в Париже. Операцию предполагается сделать в Брюссе­ле, и в течение двух месяцев д'Эрбиньи будет отсутствовать. Что это: окончательная опала? Упразднение комиссии "Про Руссиа"? Не знаю. Поговаривают о возвращении в Рим для временного выпол­нения обязанностей д'Эрбиньи монсеньора Константини — нынеш­него апостольского делегата в Турции". Очевидно, что Неве был обеспокоен отстранением д'Эрбиньи. Оставалось только желать, чтобы "Про Руссиа" не стала монополией Италии или Польши.

В "Osservatore romano" за 11 октября говорилось: "Считаем, что пора наконец положить конец этой безответственной болтовне, в основе которой лежат предположения столь же фантастические, сколь абсурдные". Слухи продолжали распространяться. В депеше поверенного в делах Франции Трюэлля от 5 октября сообщалось, что, будучи в гостях у одного дипломата, имевшего тесные контак­ты с советским посольством, д'Эрбиньи высказался очень терпимо по отношению к Советам. Эти слова епископа были переданы со­ветскому послу в Риме Потемкину.

Примерно в это же время Литвинов отправился в Вашингтон для подписания соглашения о заключении дипломатических отноше­ний между СССР и США. На обратном пути он побывал в Риме. В связи с этим статс-секретариат Ватикана сообщил дипломатам, что Святой Престол считает неуместным вести переговоры с советским наркомом: ватиканские архивы полны доказательств того, как "осу­ществляется" в СССР право на свободу совести. Переговоры с СССР должны иметь основой не советское законодательство о религии, но совершенно иные юридические принципы. Что касается Шарль-Ру, он и без дополнительных разъяснений понимал, как относится папа к Советам. В депеше французскому правительству он писал: "Предста­вителям дипломатического корпуса, аккредитованным при Пии XI, совершенно очевидно, что большевизм для него — кошмар, а органи­зации, способствующие его распространению, — жупел".

После встречи Литвинова с Муссолини советское посольство в Риме заявило 2 декабря журналистам: "Поскольку атеизм оста­ется одной из основ строя, Литвинов не стал обсуждать с Муссо­лини положение верующих в России". Шарль-Ру предупреждал свое правительство, что Ватикан ничего не ожидает от этого визи­та. Пий XI настроен весьма враждебно по отношению к коммуниз­му. Большое впечатление произвело на него установление дипло­матических отношений между СССР и США. "Папа и статс-секретариат не строят иллюзий по поводу возможности улучшения положения католического духовенства в России; они настроены более скептически, чем иезуиты и члены комиссии «Про Руссиа»". Враждебное отношение Ватикана к Советам отражалось на стра­ницах "Osservatore romano". В то время, когда мировые державы одна за другой признавали СССР, можно было ожидать, что визит Литвинова в Рим будет способствовать сближению Советского Союза с Ватиканом. "Но папа не собирается следовать примеру других; возможно, Ватикан останется единственной державой, от­казывающейся признать Москву" (EU/468, 30 ноября 1933 года). В "Osservatore romano" от 19 января 1934 года вышла статья за подписью "Т" (далла Торре), которая окончательно поставила точ­ку во всех разговорах на эту тему. Всем уверениям Литвинова об улучшении положения в СССР статья противопоставляет факты антирелигиозных кампаний на Дону и Украине: "Запад верит, что блудный сын придет на пир цивилизации и провозгласит здравицу за окончание гонений за веру". Посол Шарль-Ру заключает, что враждебность Ватикана по отношению к СССР была основана на той весьма подробной информации о положении верующих в Рос­сии, которую Ватикан регулярно получал.

Трудно найти более высокое признание деятельности монсеньора Неве, поскольку Святой Престол получал эту информацию именно от него.

Договор Рузвельт—Литвинов

Прибытие в Москву о. Брауна

Во время переговоров, предшествующих установлению дипломати­ческих отношений между США и СССР, находившийся в Москве Неве понял, что неожиданно открывается возможность прислать в Советский Союз еще одного ассумпционистского священника — в качестве капеллана американского посольства²⁵².

Он поспешил поделиться своими соображениями с о. Армане, провинциальным викарием Америки, который был близко знаком с министром связи Фарли, другом президента Рузвельта. Принял участие в реализации планов Неве и Альфан, списавшийся с фран­цузским послом в США де Лабулайем и попросивший его под­держать этот проект. Именно таким образом президент Рузвельт был подведен к мысли о необходимости требовать от Литвинова подписания договора, гарантирующего американским гражданам в СССР религиозную свободу.

О. Армане предложил назначить на пост католического капел­лана американского посольства о. Леопольда Брауна. Он родился 13 августа 1903 года в Нью-Бедфорде, родителями его были американ­ские граждане Лео Браун и Лора Рой. Но дед его был родом из Лотарингии — именно поэтому он решил назвать своего сына Лео: святой Лев — до того как стал папой Львом IX — был епископом лотарингского города Туля. У о. Брауна были родственники в Битше, Нанси и Максвилле. Лотарингское происхождение объясняет также написание его фамилии (она пишется Braun, а не Brown — хотя часто американские источники приводят ее в последнем виде) и его имя: он был назван Леопольдом в честь герцога Леопольда Лотарингского († 1729) — последнего независимого правителя этой области. Браун учился в бельгийском городе Лувене, 5 июня 1932 года он был рукоположен во священника. О. Леопольд прекрасно владел двумя языками. Все это объясняет, почему выбор руковод­ства ордена ассумпционистов пал именно на него: ведь если бы Брауну пришлось помогать монсеньору Неве в служении в церкви св. Людовика, ему пригодились бы связи с Францией.

Кандидатура Брауна была вскоре утверждена американскими властями. Получить советскую визу оказалось делом не столь быстрым. Трудности исходили и с советской, и с французской сто­роны. Советский посол Трояновский, уже находившийся к тому времени в Вашингтоне, поинтересовался, сколько католиков среди персонала американского посольства в Москве. Этот запрос был воспринят американской стороной как оскорбительный, и ответа на него не последовало. Франция также была недовольна тем, что священник, который должен был помогать монсеньеру Неве в окормлении французского прихода в Москве, — американец. О. Кенар был вынужден заявить свой протест и объяснить, что речь идет о франко-американце, что отец его — эльзасец (!), что он получил богословское образование в бельгийском городе Лувене, что фран­цузский язык для него — родной и что сам он ощущает себя фран­цузом. Париж отнесся к этому заявлению весьма сдержанно. Де­партамент был "озабочен любыми попытками иностранцев защи­тить те интересы и ту собственность, которую Франция, возможно, когда-нибудь сможет объявить своей", — писал Шарль-Ру о. Жерве Кенару 6 февраля 1934 года. Чтобы доказать свою лояльность, последний на следующий же день после получения письма ответил, что он был проинформирован "монсеньором Тардини — прелатом, временно курировавшим в Ватикане русские дела, — о том, что апостольский делегат в Соединенных Штатах настаивает на том, чтобы я позволил монаху, избранному для служения в России, от­правиться туда 15 февраля — вместе со всем персоналом амери­канского посольства".

Максим Литвинов предпринял последнюю попытку помешать приезду в Москву о. Брауна. В Москве был католический епис­коп. Следовательно, для прибытия Брауна нужно было заручиться его согласием. Апостольский делегат Чиконьяни сообщил об этом в Ватикан. Кардинал Пачелли связался с о. Кенаром, который пред­ложил отправить Неве шифровку с просьбой сообщить, что он со­гласен на прибытие в Россию Брауна. Шарль-Ру эта идея не по­нравилась: "Это может не понравиться на Кэ-д'Орсэ. Пошлите лучше телеграмму в Вашингтон, открытым текстом: «Неве с радостью соглашается»". О. Жерве поступил именно таким образом, и 14 фев­раля о. Браун вместе с остальными сотрудниками американского посольства смог отправиться из США в Москву²⁵³

Но сам Шарль-Ру не испытывал особой радости по поводу отправки в Россию американских священников. Еще больше огор­чился он, узнав о том, что о. Жийе, генерала ордена доминиканцев, попросили подобрать кандидатуру американского доминиканца для служения в Ленинграде. "Что касается нас, благодаря которым в советской России сохранился хотя бы крошечный очаг католициз­ма в лице монсеньора Неве и о. Амудрю, то нам остается лишь смотреть, как другие выходят вперед!" (EU/70, 17 февраля 1934 года).

Чтобы избежать возможных протестов против назначения в Москву о. Брауна, Альфана заверили, что Браун "не будет припи­сан к штату церкви св. Людовика, но лишь временно будет прини­мать участие в совершении католических богослужений в Моск­ве". С другой стороны, Париж хотел знать, "сможет ли о. Кенар, если представится такой случай, послать монсеньору Неве помощ­ника-француза". Такой же запрос был направлен о. Жийе относи­тельно доминиканца, который был бы послан в помощь о. Амудрю. Читая эти запросы, можно было подумать, что о. Кенар начиная с 1926 года не предпринимал неоднократных попыток отправить в помощь монсеньору Неве французского викария. Ведомству ино­странных дел Франции было прекрасно известно, что о. Гишаран, долгое время бывший редактором "Pelerin" († 1985), даже прохо­дил с этой целью конкурс секретарей канцелярии, на котором про­валился.

О. Кенар предупредил о. Брауна о необходимых мерах предос­торожности: "Надо проявлять крайнюю сдержанность по отноше­нию к местным властям и самому государственному строю — все это в высшей степени относится и к священнику. Нужно быть крайне осторожным в личных отношениях и переписке. Воздерживаться от каких бы то ни было суждений и даже простых сплетен по цело­му ряду вопросов. Все это придаст святому делу служения в свя­щенном сане лишь дополнительную силу и безопасность. Несом­ненно, от французского посольства будет нелегко добиться предос­тавления какого-нибудь конкретного поста — вроде капеллана или атташе по делам американских католиков, — возможно, придется просто довольствоваться положением человека, пользующегося оп­ределенными привилегиями". К счастью, в Москве посол Альфан и епископ Неве прекрасно понимали ситуацию. Прибытие о. Брауна в качестве капеллана американского посольства в Москве не дава­ло ему никаких шансов на настоятельство в церкви св. Людовика и не предоставляло американцам прав на этот храм.

О. Браун прибыл в Москву 1 марта 1934 года. "1 марта, — писал Неве, — меня ждал радостный сюрприз, что так редко случа­ется в моей жизни". В два часа дня, после того как Неве завершил заупокойную службу по почившему бельгийскому королю Альбер­ту I, ему сообщили, что его желает видеть некий мистер Браун, остановившийся в 33-м номере отеля "Савой". "Какое потрясе­ние! Позавтракав, я поспешил на встречу с этим человеком. С ка­кой радостью я обнял его! Мне казалось, что я заключаю в своих объятиях весь орден Успения". Это случилось унылым снежным днем. О. Браун пробыл в Москве более одиннадцати лет — до 27 декабря 1945 года.

Некоторое время он жил в "Савойе", где помещалась канце­лярия посольства США. Альфан радушно предложил Брауну жить во французском посольстве и поселил его в комнате, остававшей­ся свободной после отъезда Тани. В результате переселения Брау­на во французское посольство у Неве появилась возможность ре­гулярно общаться со своим сослужителем, а сам Браун — по край­ней мере в пределах территории посольства — смог пользоваться дипломатическим иммунитетом.

Поселившись по соседству с Неве, о. Браун "попал в надеж­ные руки". События тех лет способствовали его быстрому "обу­чению". Первые месяцы 1934 года были отмечены новой волной арестов священников. Католическая Церковь в "Совдепии" бук­вально умирала от удушья. Положение Православной Церкви было ничуть не лучше. Епископ Варфоломей говорил Неве, что прибли­женные митрополита Сергия были сильно напуганы: их заявле­ния о лояльности только отсрочили разгром Церкви. Епископов, священников, приходы стремились, помимо прочего, задавить на­логами.

12 марта 1934 года состоялся процесс католиков, арестован­ных в ночь с 14 на 15 января, — так называемый "процесс о покушении католиков на жизнь Сталина". Среди арестованных была одна православная балерина, племянница ленинградского ка­толика. Ее заставили подписать бумагу, в которой говорилось, что она любовница о. Амудрю, и после этого отпустили.

На Юге — в ответ на преследования Гитлером немецких коммунистов — начался процесс над католиками немецкого про­исхождения, которых обвинили в фашизме и шпионаже в пользу Германии. Когда Неве говорил о несчастьях о. Дейбнера, о. Сергия Соловьева, отцов Патапия, Васильева, Александрова, Николая Тол­стого и многих других²⁵⁴, он, вслед за Иовом и Товией, повторял: "Воистину, неисповедимы пути Господни".

26 марта 1934 года Неве сообщил в Рим о приговорах, выне­сенных в ходе процесса о покушении католиков на жизнь Стали­на. Мать Анна Абрикосова была приговорена к пожизненному за­ключению; Камилла Крушельницкая — к расстрелу (эта мера нака­зания была заменена десятью годами заключения). Ее племянница Вера — совсем юная девушка, не повинная ни в каких преступле­ниях, — к пяти годам ссылки. Сестра Филомена Эйсмонт, ревност­ная и благочестивая монахиня, — к восьми годам принудительных работ в исправительном лагере. К такой же мере наказания была присуждена сестра Елена Вахевич. Сестра Екатерина Готовцева получила пять лет ссылки. Две подруги Камиллы — сестры Ольга (католичка) и Тамара (православная) Фюсснер — получили по пять лет концентрационных лагерей.

В тот же день, 7 марта, в 10 часов вечера, сестры Фюсснер и доминиканки были переведены из Бутырской тюрьмы в вагоны для перевозки скота и товаров. Лишь на следующий день — 8 марта — около шести часов вечера они были отправлены из Москвы. Сестра Филомена смогла отправить из Ярославля письмо без мар­ки своей престарелой матери, которой не было позволено ни одно­го свидания с дочерью. У заключенной не оставалось сомнений, что ее переведут в лагерь Свободный (какая горькая ирония зак­лючается в этом названии), расположенный недалеко от Хабаров­ска. Сестры предполагают, что их путешествие продлится, по всей вероятности, около полутора месяцев: естественно, их не повезут на транссибирском экспрессе. Сестры не падают духом, и их чув­ства могут послужить примером другим.

"Читая письмо сестры Филомены, — признается далее Неве, — я не мог удержаться от слез, особенно в том месте, когда она про­сит мать сохранять радость в искушениях и выражает упование на Божию милость. Мне хотелось бы отправить вам это письмо, написанное карандашом в вагоне для перевозки скота, — мать сестры Филомены не захотела его уничтожить, и я ее прекрасно понимаю. Пешкова, зная о том, что мать Филомены Эйсмонт — не католичка, сказала ей: "К католикам проявляют особую жесто­кость". Помните костромскую евреечку, обратившуюся в католи­чество? Она была приговорена к трем годам ссылки; когда зачиты­вали приговор, она воскликнула: "Как я вам благодарна! Вы испол­нили все мои желания". Благой Господь не даст нам погибнуть: есть святые, которые страдают за нас и за Россию", — писал в заключение Неве.

21 марта, в среду, Альфан пригласил во французское посоль­ство нового посла Соединенных Штатов в Москве Вильяма Бул­лита. "Его Превосходительство американский посол произвел на меня хорошее впечатление: он жизнерадостен, умен, с уважением говорит о делах Церкви, легко объясняется по-французски (он ска­зал мне, что триста лет тому назад его предки, уроженцы Нима, переехали в Луизиану). Его канцелярия временно помещается в двух гостиницах — "Савой" (в которой американцы сняли два этажа) и "Националь". Посол жаловался на эти неудобства, и тогда, в присутствии нашего посла, я сказал ему: "Наш приход является владельцем двух весьма просторных зданий, которые вас несом­ненно бы устроили, мы согласны сдать вам эти помещения по весьма невысокой цене". — "Где же они находятся?" — "В самом центре — напротив ГПУ". — "О чем вы говорите?" — "ГПУ занимает сейчас два наших дома, которые были национализирова­ны". — "Они национализировали даже церковные дома?" — "Ра­зумеется. Но возвратить их прежним хозяевам будет весьма не­просто". Надеюсь, у него раскроются глаза, и он поймет, как все выглядит на самом деле".

В последней депеше из Москвы перед поездкой во Францию, 9 мая 1934 года, Неве сообщал новые подробности о судьбе заключенных: "Сестра Филомена Эйсмонт написала своей матери пре­красное письмо: несчастные путешественницы в течение целого месяца не имели возможности сменить белье и переодеться... В лагере ей дали место машинистки. Ольга Фюсснер (подруга Ка­миллы) — счетовод в том же лагере. Там же — в Урулге, недале­ко от Хабаровска²⁵⁵ — находится о. Александр Васильев. Дай Бог, чтобы они нашли его и смогли принять Святые Тайны".²⁵⁶

В том же письме Неве сообщает в Рим, что аббат Эдиджанян, отправленный в Сусловский лагерь поблизости от Мариинска, на­писал своему бывшему слуге, что на расстоянии трехсот километ­ров от Мариинска²⁵⁷ на каждом шагу можно найти лагерь для за­ключенных. "Сам этот факт, — комментирует Неве, — не вызыва­ет моих сомнений. Меня удивляет, что священник осмелился отправить в письменной форме такое сообщение!"

"Среди некоторых военных, аккредитованных в Москве, ходят слухи, что советско-японские отношения в данный момент крайне напряженны и со дня на день можно ожидать весьма серьезных событий: да сбудется воля Божия и да сможет Его Церковь свобод­но дышать в России!" Это письмо датировано 9 мая 1934 года. Вечером 14 мая Неве уехал из Москвы — ему предстояло прове­сти четыре месяца во Франции.

После двадцатидвухлетнего перерыва — в последний раз до этого он предстал пред очи о. Эмманюэля в Лувене в 1912 году — Неве мог свободно дышать и свободно говорить: он узнал об обсто­ятельствах дела Дейбнера, о причинах опалы монсеньора д'Эрби-ньи. Наконец, ему представилась возможность от первого лица по­ведать Пию XI о положении верующих в России.

|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|