| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Глава 9
ХЛЕБ И СЛОВО
Божественная Литургия - начало и средоточие внутренней жизни. Эта фраза, типичная для Основателя, была использована II Ватиканским Собором для выражения того единства жизни, к которому должен стремиться каждый священник: "Евхаристическая жертва есть начало и средоточие всей жизни священнослужителя" (Presbyterorum ordinis, 14). Этого было бы достаточно, чтобы выразить интенсивность, с которой его душа отдавалась евхаристическому служению - но все же хотелось бы узнать какие-нибудь детали...
Как я уже говорил, Литургия была центром его дня даже в самом прямом смысле слова - то есть буквально делила его на две части: до полудня он концентрировал Богоприсутствие в акте благодарения за отслуженную Мессу, а после чтения молитвы Angelus начинал готовиться к завтрашней Мессе.
Отец говорил, что с момента рукоположения во священники он готовится к Святой Жертве каждый день, как в последний раз. Мысль о том, что в любой момент Господь может призвать его к Себе, заставляла его выплескивать в Божественную Литургию всю веру и любовь, на которые он способен. И так до 26 июня 1975 года, когда он с необычайной истовостью отслужил свою последнюю Мессу.
Он рассказывал, как в 1920 году, проходя мимо бара "Гамбринус" в Сарагосе, увидел внутри знаменитого тореадора. Несколько мальчиков приблизились к знаменитости - и вдруг один из них воскликнул: "Я до него дотронулся!" Эта сцена его поразила, он часто ее пересказывал и призывал нас задуматься о том, что в Евхаристии мы каждый день прикасаемся к Иисусу.
Из любви к Евхаристии он мысленно посещал те церкви, которые видел вдали или попросту вспоминал. И не переставал каяться, когда до него доходили сведения о кощунственной краже или профанации.
В 1974 году во время поездки в Перу он видел фотографии поселка, накрытого селевым потоком. Поселок исчез - и лишь верхушка церковной колокольни торчит из грунта. На месте катастрофы, над похороненной церковью мирно пасется стадо. От мысли, что Иисус, сокровенный в Святых Дарах, остался там, под землей, погребенным, Отец провел всю ночь без сна, в молитвах и поклонении.
Слишком долго пришлось бы рассказывать о том, как напряженно и сосредоточенно служил он каждую из частей Мессы. Отмечу лишь две детали, о которых он часто мне говорил. Поднимая Евхаристический Хлеб и Кровь Господа, он всегда произносил одни и те же молитвы. Не громко (это было бы нарушением литургических правил), а только умом и сердцем, с героическим постоянством, длившимся десятки лет.
Держа в руках освященную облатку: Господь мой и Бог мой - акт веры Св. Апостола Фомы. Затем, вдохновляясь Евангельским воззванием: Adauge nobis fidem, spem et caritatem - Умножь в нас веру, надежду и любовь. И просил Господа укрепить веру, надежду и любовь во всех членах Opus Dei. Сразу после этого повторял молитву, обращенную к Милосердной Любви. Он выучил ее в молодости, много над ней размышлял, но никогда не использовал ее в проповедях. Впоследствии он передал ее нам: Святый Отче, во имя Пренепорочного Сердца Марии предлагаю Тебе Иисуса, Твоего Любимого Сына, и отдаю себя в Нем, для Него и с Ним, всем Его намерениям и во имя всех душ. А затем прибавлял воззвание: Господи, дай нам чистоту, радость и мир - мне и всем, - думая при этом о своих детях из Opus Dei. Преклонив колени после вознесения Облатки и Чаши, произносил первую строфу евхаристического гимна: Adoro te devote, latens deitas - Боже сокровенный, славлю я тебя. И наконец говорил Господу: Добро пожаловать к алтарю!
Повторяю: он делал это не время от времени, а ежедневно - и никогда механически, а только со всей полнотой любви. Он сам говорил нам об этом в 1970 году, в Мексике, молясь вслух в Соборе Божией Матери Гуадалупе. Он приехал туда со своими детьми, чтобы отметить девять дней Богородицы.
Как он воспринял литургическую реформу, проведенную Собором?
Отец, как всегда, послушно и стойко следовал всем предписаниям по этому вопросу. В том, что касается литургической практики, Opus Dei, благодаря стараниям Основателя, всегда являлось примером верности Церкви.
Он поручил нескольким священникам Opus Dei рассмотреть различные возможности, предусмотренные реформой, и объяснить, как они применяются. Он сам руководил работами и утверждал ее результаты. Таким образом, все священники Opus Dei начали изучать новые предписания, следуя желанию Святого Отца о том, чтобы "соборные правила относительно Божественной Литургии были применены на практике полностью и со всей бережностью" (Письмо Папы, отправленное всем Епископам вместе с книгой Jubilate Deo 14 апреля 1974 года).
Он сразу же стал выполнять новые литургические предписания, разучивая с усердием обновленный обряд. Уже много лет во время Мессы ему обычно помогал другой священник (начиная с пятидесятых - я или дон Хавиер). После реформы он попросил нас делать все замечания, какие мы сочтем необходимыми, чтобы помочь ему выучить новый обряд. Но мы чувствовали, что, несмотря на добрую волю, это требует от него значительных усилий. Ведь ему приходилось менять все литургические привычки, приобретенные в течение многих лет упорной борьбы, полной любви к Богу.
Желая освободить Отца от всех этих трудностей, я заметил в его присутствии, что даже священникам младше его по возрасту разрешают служить Мессу по старым канонам, по обряду Св. Пия Ж. Отец перебил меня и сказал, что не хочет никаких поблажек и запрещает мне впредь говорить об этом. Он знал, что я общаюсь с людьми, причастными к разработке новых литургических предписаний.
Некоторое время спустя я встретился с главным ответственным в этой области монс. Аннибале Буньини. Он был моим другом - столь близким, что мы обращались друг к другу на ты. Поговорили о трудностях, которые испытывают пожилые священники, вынужденные приспосабливаться к новому обряду после стольких лет служения по старому. Я вскользь упомянул нашего Основателя, сказав, что он подчинился примерно и с радостью. Буньини возразил, что Основателю Opus Dei не стоит делать подобных усилий, поскольку многие священники получают разрешение служить по старому обряду - и он сам удовлетворял просьбы людей, столкнувшихся с подобными проблемами. Я сказал ему, что наш Основатель не хочет никакой другой привилегии кроме права подчиняться Святой Церкви. Что он даже запретил мне просить о чем-либо. Но все же монс. Буньини настоял на разрешении для Отца. И на том, чтобы я пересказал ему ход нашего разговора.
Деликатность, с которой наш Основатель оберегал благопристойность Литургии и богослужебных принадлежностей, отражена в 527 пункте "Пути": Пример той, которая в Вифании возлила драгоценное миро на голову Христа, учит нас, что служение Богу исполнено великолепия.
- Нет в мире сияния, блеска, роскоши, достойных Имени Его.
- Негодующим на золото чаш и блеск облачений пусть станет ответом похвала Христова: opus enim bonum operata est in me - "Она доброе дело сделала для Меня".
Помню, как в 1959 или 1960 году, в Лондоне, увидев телерепортаж о придворной церемонии, он заметил, что если действа такого рода требуют очень тщательной подготовки, то обряд, посвященный Господу нашему, мы должны готовить с гораздо большим старанием и любовью, чем церемониймейстеры королевы Англии.
Бескорыстие и бедность не мешали ему любить красоту Божественной Литургии - это осязаемое доказательство любви и щедрости по отношению к Господу.
Он хотел, чтобы все богослужебные принадлежности были как можно лучше, и учил нас, что в этой области бедность должна проявляться в количестве, а не в качестве. Для Центров Opus Dei был установлен следующий порядок: литургические предметы должны быть красивыми и изящно украшенными, но только в необходимых количествах.
В 1940 году, движимый горячей любовью к Богу и несмотря на трудности, которые мы переживали, он начал относить в мастерскую богослужебных принадлежностей драгоценности, подаренные ему друзьями. Он оставлял их там, ибо хотел преподнести Господу богатую Дароносицу с серебряными колокольчиками. Я говорю о хорошо известных как в Испании, так и за рубежом Художественных мастерских Гранда, которыми руководили очень благочестивый священник дон Феликс и его сестра Кандида. Получив от кого-нибудь из знакомых драгоценный камень или кольцо, наш Основатель тотчас относил их в мастерскую. Иногда вместе с ним шел и я. Разложив на куске черного бархата то, что у нас накопилось, донья Кандида говорила: "Теперь нам нужно найти то-то; а еще не хватает того-то"... Отец часто общался с братом и сестрой, давая им множество советов относительно убранства священных принадлежностей и алтаря. Эти советы были очень практичны, дон Феликс и донья Кандида с благодарностью их принимали. Они говорили мне впоследствии, что многому у него научились. Позже, отойдя от руководства мастерскими, они передали их членам Opus Dei. Основатель постоянно воодушевлял их работать лучше, претворяя на практике слова Писания: zelus domus tuae comedit me - ревность по доме Твоем снедает Меня (Пс. 68,10).
Часто Отец не имел возможности предложить Господу то, что хотел. Помню, как в 1935 году он очень переживал, что нет возможности иметь богатую Дароносицу в общежитии на улице Феррас. Та, которую подарила мать Муратори, была очень бедна. Его печалила необходимость совершать обряд Благословения железной Дароносицей, в которой серебряным было только место для Святых Даров. С тех пор он говорил неоднократно, что желает посвящать Господу только богатые богослужебные принадлежности - даже если для этого придется сидеть без еды.
Всегда, особенно в последние годы, он повторял: Люди сейчас не очень щедры с Господом Нашим. Я этого не понимаю. Даже если влюбленные станут дарить своим возлюбленным куски железа или цемента - я и тогда не подарю Господу железо или цемент, а только самое лучшее, что смогу.
В течение всей своей жизни он стремился посвящать Господу лучшее из того, что имел. Мне известно, что вскоре после 1928 года он задумал заказать церковную чашу с драгоценным камнем, вправленным в основание - но так, чтобы никто не мог им любоваться. Он хотел, чтобы это было скрытой жертвой - только для Господа. Лишь по прошествии многих лет, уже будучи в Риме, он смог осуществить это желание, получив в подарок от одной дамы очень крупный изумруд.
Он настаивал, чтобы освященные гостии в Дарохранительницах обновлялись каждую неделю - это правило было установлено для всех Центров Opus Dei, но с учетом возможных трудностей. В начале сороковых удалось осуществить его давнее желание и наладить изготовление гостий в наших Центрах. Он хотел, чтобы со временем его дети научились выращивать пшеницу и виноградную лозу, необходимые для приготовления евхаристического хлеба и вина. 15 января 1965 года он пояснил эту старую идею: Мы проявим нежность к Богу, рождающемуся в наших руках, изготовив хлеб и вино, в которые Он нисходит. И снова повторил это перед группой своих дочерей за несколько месяцев до смерти, 28 марта 1975 года.
Будучи единственным священником Opus Dei, он сам занимался уборкой Дарохранительниц в наших Центрах. Делал это каждые пятнадцать дней, пользуясь поездками из Мадрида. Наводя порядок, он непрерывно разговаривал с Иисусом Сокровенным и повторял, что делает это ради Него. И нас учил: Обращайтесь к Дарохранительницам с любовью, бережно! Перестав заниматься этим лично, он научил своих детей выполнять уборки с максимальной собранностью, произнося при этом множество кратких молитв и духовных причащений.
С самого начала он установил, что корпоралы и прочие богослужебные принадлежности из ткани должны стираться и гладиться каждый раз после использования. В наших Центрах всегда придерживались этого правила в знак любви к Богу и уважения к Евхаристии. Один Кардинал, посетивший клинику Наваррского Университета, сооруженную и управляемую членами Opus Dei, рассказывал мне потом, восхищенный, что при обходе отделений увидел стопки белой материи, аккуратно уложенные в корзину. Ему объяснили, что эта ткань была использована утром на Мессе. Теперь ее надо постирать, погладить и приготовить на следующее утро.
Его любовь к Евхаристии отражалась во множестве деталей - даже в том, как он ставил цветы к Дарохранительнице. Он учил нас: Когда будете ставить цветок на алтарь, поцелуйте его и скажите Господу: хочу, чтобы мой поцелуй израсходовался, как и этот цветок, как масло в лампадке, освещая и указывая путь к Тебе.
Просматривая фильмы о встречах Основателя в различных городах Европы и Америки, на которые собиралось иногда до нескольких тысяч человек, можно заметить, что он постоянно - а особенно часто в последние годы жизни, - упоминал о таинстве Исповеди. Очень трогательно его учение об этом таинстве, которое он называл таинством радости.
Да, он часто говорил об Исповеди и называл ее таинством радости, так как она возвращает нас к Богу, к Его дружбе, потерянной во грехе. Он призывал своих детей-священников превратить совершение таинства Исповеди в главную страсть своей жизни. И побуждал своих детей-мирян приводить к Покаянию множество душ: Загрузите ваших братьев-священников работой до смерти, чтобы они смогли примирить множество душ с Богом.
У него была истинная страсть к совершению таинства Исповеди. Едва став священником и приступив к служению в Пердигере, он приучил к частому покаянию практически всех жителей городка. Вернувшись в Сарагосу, он продолжал исповедовать с большим постоянством. В 1970 году я присутствовал при разговоре Отца с его другом из Сарагосы, сделавшим замечательную общественную карьеру. Тот вспоминал: "Я исповедался тебе (как старые друзья, они обращались друг к другу на ты) перед тем, как ты обвенчал нас с женой. Обвиняю себя во всех грехах - ты молчишь. Под конец признаюсь, что дрался на дуэли - и вдруг слышу: Да ты с ума сошел!" Затем он добавил, что никто не исправлял его столь ясно и в то же время столь тактично: он совсем не почувствовал себя задетым, зато глубоко осознал свой грех. Во все время его рассказа наш Основатель хранил молчание и не добавил ни слова, поскольку считал себя связанным тайной исповеди - несмотря на откровенность самого каявшегося.
Живя в Мадриде, он исходил столицу из конца в конец, исповедуя больных и принося им Причастие. Не имея денег даже на трамвай, он вкладывал все силы в эту деятельность и осуществлял ее настойчиво, с героической добротой.
Он с радостью вспоминал многие часы своей жизни, отданные подготовке тысяч детей к исповеди и первому причастию. И утверждал, что научился от детей многому полезному для собственной духовной жизни.
После 2 октября 1928 года он продолжал свое служение в Попечительстве Больных, а затем в Королевском Попечительстве Санта Исабель, в церкви которого исповедовал многих. В то же время он был духовным наставником многих студентов университета.
Во время гражданской войны в Испании Отец выслушал множество исповедей на улице, или ходя по домам. Его не смущала смертельная опасность, грозившая ему в том случае, если бы его узнали, выдали, или установили, что он священниик.
В последние годы жизни он уже не мог принимать исповеди, так как был занят управлением Opus Dei. Но это не значит, что он оставил деятельность священника. Напротив, он много проповедовал своим детям, а также тем людям, которые приходили к нему за духовным наставлением. Но исповедовал только меня. Общаясь прежде всего с членами Opus Dei, он предпочитал не связывать себя тайной исповеди, чтобы иметь по отношению к ним полную свободу слов и действий. Единственным исключением был я: Отец исповедовался мне, а я ему.
Он всегда проповедовал необходимость покаяния и очень страдал в последние годы, видя, что многие верующие исповедуются все реже. Поэтому он проводил все больше бесед о величии Божественного Милосердия. Энергично оспаривая мнение, что лучше отложить первую исповедь, чтобы не причинить ребенку душевной травмы, он рассказывал, что сам принимал исповеди у тысяч детей, которые с благодарностью восприняли доброту Нашего Господа, не испытав при этом никакого "шока". И советовал матерям: Мамы, отводите своих детей на исповедь, как моя мать отвела меня. Только так они привыкнут получать Таинство Покаяния и примирения с Богом. Проведенное со всеми условиями, необходимыми для хорошей исповеди, это Таинство формирует совесть, с каждым разом все более чуткую, и делает ваших детей более счастливыми.
Он приучил своих детей-священников совершать это Таинство с такой страстью, что Папа Иоанн Павел II отметил особый "дар Исповеди" у священников Opus Dei. Я имел счастье слышать это лично - и можно себе представить, как обрадовала меня такая оценка усилий членов Opus Dei, стремящихся во всем подражать Основателю.
Отец утверждал, что лучшим упражнением в добродетели покаяния является приближение к Таинству Исповеди с сокрушенным сердцем. Он ощущал потребность компенсировать собственным раскаянием то отсутствие любви, свидетелем которого был ежедневно.
Стремление к покаянию - один из способов Общения Святых. Однажды мы заговорили о греховной жизни одного человека - и кто-то из нас воскликнул: "Бедный человек!" Наш Основатель немедленно поправил: Бедный Бог! Это не равнодушие к грешнику, но проявление любви к Богу и силы ненависти ко греху - даже самому малому из всех возможных. Бедный Бог! - бедный Отец, обиженный одним из своих детей... Стоит ли добавлять, что наш Основатель тут же помолился за того несчастного?
Страх Божий и ненависть ко греху заставляли его повторять очень часто: Cor contritum et humiliatum, Deus, non despicies! - Сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже. (Пс. 50,19). И добавлять с силой и раскаянием за свою вину: Contritum et humiliatum valde! Я слышал это с тех пор, как узнал Отца, и до самой его смерти.
Об отношении Основателя к Священному Писанию мы можем судить по его проповедям, а также по книге "Святой Розарий", в которой он реализует свой совет читателю Евангелия: ощутить себя участником евангельских сцен. Что Вы можете вспомнить по этому поводу?
Отец постоянно доказывал свое исключительное уважение к Священному Писанию, которое вместе с Церковным Преданием непрерывно питало его проповеди и личные молитвы. Он ежедневно читал несколько страниц из Библии (обычно из Нового Завета), а для духовного чтения брал труды Отцов и Учителей Церкви. И в редкий день не записывал взволновавшее его выражение, или мысль, подсказанную текстом - что говорит не только о внимании, с которым исполнялось это правило благочестия, но и о важности, ему придаваемой.
В 1944 году Отец, серьезно больной, проводил курс духовных занятий для монахов-августинцев монастыря Эль Эскуриал. Один из них, о. Лисинио Гонсалес, отмечает, что только к концу занятий осознал, что наш Основатель болен. И свидетельствует далее: "Его размышления отличались постоянным использованием евангельских текстов, которые, благодаря его голосу, приобретали особую привлекательность и внушительность.
До сих пор во мне живы мысли и идеи монс. Эскрива о безвозмездном даре призвания, о радостном ответе Св. Андрея и вызывающем боль отказе богатого юноши.
Его размышления о Божией Матери и Св. Иосифе были полны внутреннего трепета (...); вместе с евхаристическими размышлениями о Тайной Вечере, они оставили во мне глубокое впечатление, которое не стерлось и по прошествии стольких лет".
Отец беспрестанно размышлял над Новозаветными стихами, порой открывая в них детали, никем до этого не замеченные. Он видел в Библии не инертное хранилище текстов, но инструмент, орудие Господа, созидающего сверхъестественную жизнь в душах читающих ее со смирением и желанием научиться. Я не раз убеждался в этом с тех пор, как с ним познакомился - но лишь став священником, понял всю глубину его восприятия Слова Божия.
В этом смысле показательна оригинальность его комментариев к священным текстам - всегда очень точных и своевременных. Это не выводы из размышлений, введенные в заранее подготовленный контекст, не примеры, иллюстрирующие изначально заданную концепцию. Нет, наш Отец дает самому Евангелию говорить со всей присущей ему силой - в уверенности, что его духовность и вечная актуальность, выраженная непосредственно в жизни Христа и первых христиан, не нуждается в толкованиях и адаптациях.
После смерти Основателя Кардинал Паренте, прочитавший некоторые из его книг, сказал мне, что обнаружил в его комментариях к Библии такую глубину и насыщенную духовность, которые не всегда отыщешь даже в работах Святых Отцов.
Его проповеди были очень практичными и вели к приобщению все души. Он имел дар применять отрывки из Старого и Нового Заветов к конкретным обстоятельствам жизни своих слушателей. И никогда не стремился к оригинальности, так как был убежден, что Слово Божие всегда ново и привлекательно, если провозглашается с верой. Евангелие в его устах никогда не было ученым текстом или сборником цитат на всякий случай. Отец говорил о нем с неизменной любовью и нежностью. Вот конкретный пример, записанный мною в 1954 году: Жила в Назарете Дева, имя же Деве: Мария. Как красиво, как божественно и человечно Евангелие! Даже мельчайшие детали, в нем данные, помогают нам почувствовать любовь Бога к своим тварям. Он ее любит, ищет и, проявляя нежность, называет по имени: Мария.
Меня восхищала та легкость, с которой он по памяти цитировал фразы из Библии, вкрапливая священные тексты даже в семейные беседы - чтобы подтолкнуть присутствующих к более прочувствованной молитве. Он жил Словом Божиим. Выражая почтение к Священному Писанию, он часто предварял цитаты словами: Как сказал Святой Дух... Это была не просто присказка, но истинное проявление веры, помогающее узреть истину в словах, к которым мы, к сожалению, привыкаем.
Помню, как при подготовке к рукоположению в сан трех первых священников из Opus Dei Отец посоветовал нам (Хосе Марии Эрнандесу де Гарника, Хосе Луису Мускису и мне) посвящать чтению и обдумыванию Библии больше времени, чем обычно (ведь вдумчивое чтение Священного Писания является установившейся практикой для всех членов Opus Dei). Он настойчиво советовал нам приблизиться к Евангельским текстам с большей верой - ибо только так, раскрыв душу сладостной встрече со Христом, возможно заразить других любовью и желанием Ему уподобиться.
В последние годы жизни, желая, чтобы как можно больше людей приучились читать Библию и размышлять над ее текстами, он воодушевил своих детей из числа профессоров факультета теологии Наваррского Университета подготовить популярное издание доктринального и аскетического характера, содержащее простые заметки, практичные и всем понятные, с обилием цитат из Святых Отцов и Соборов. Результатом стала работа, еще на стадии выполнения высоко оцененная как с научной, так и с духовной точки зрения. Специалисты, ее начавшие и продолжающие по сей день, говорили мне, что использование множества цитат из трудов Отца решительно способствовало огромной пастырской полезности этого начинания.