|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

3. БИЧ БОЖИЙ

И предам землю в руки злым, и рукою иноземцев
опустошу землю и все, наполняющее ее.
Я - Господь - сказал это.

Иез. 30: 12.

Попытки выяснить тайну монголов предпринимались задолго до Лионского собора 1245 г. Свидетельства многочисленных очевидцев буквально захлестнули встревоженную Европу. О чем же поведали первые свидетели и участники мировой драмы?

Некий англичанин был осужден из-за какого-то преступления на вечное изгнание из страны. Вероятно, изгнанник прибыл на Ближний Восток вместе с крестоносцами, так как участникам походов в Святую землю Церковь отпускала грехи. Однако он проигрался в кости и был вынужден скитаться под видом немого. Странствуя по Востоку, он выучил многие языки, записывая и запоминания чужие слова. После многих злоключений он оказался на службе у монголов в качестве посла и переводчика. «Он от лица презреннейшего короля татарского дважды приходил к королю Венгрии [как] посол и толмач». Во время венгерского похода 1241 г. англичанин был пленен королем Далмации и допрошен с пристрастием герцогом австрийским. «Когда же его наши государи заставили говорить правду о татарах, - пишет Ивон из Нарбонны, - он, как кажется, ничего не утаил, но приводил такие сведения, что можно было поверить и в самого дьявола <...>» (Английские истопники, с. 149). Послание Ивона, заключающее рассказ «монгольского посла», было разослано многим христианским государям, в том числе и королю Англии. Какие же сведения о монголах пытались выяснить у пленного переводчика европейские правители? «[Говоря] о нравах их и верованиях, о телосложении их и росте, о родине и о том, как они сражаются, он клятвенно заверил, что они превосходят всех людей жадностью, злобой, хитростью и бессердечием; но из-за строгости наказания и жестокости кар, назначаемых их властителями, они удерживаются от ссор и от взаимных злодеяний и лжи. Родоначальников своих племен они называют богами и в установленное время устраивают празднества в их честь <...> И они убеждены, что только ради них одних все было создано. Проявление жестокости по отношению к оказывающим сопротивление они вовсе не считают грехом. А грудь у них крепкая и могучая, носы расплющенные и короткие, разрез глаз идет от висков до самой переносицы, зрачки бегающие и черные, взгляд косой и угрюмый, конечности когтистые и жилистые <...>. Родина их, земля некогда пустынная и огромной протяженности, [лежит] далеко за всеми халдеями, откуда они львов, медведей и прочих хищников изгнали при помощи луков и другого оружия. Из их кож они изготовили себе хотя и легкие, но все же непробиваемые доспехи <...>. Они все, как один человек, настойчиво стремятся и жаждут подчинить весь мир своему господству» (Английские источники, c. 149-150).

В 1241 г. из Киева в Вену бежали, спасаясь от монголов, монахи ирландской обители Святой Марии. В руках монахов находилось послание аббата, излагавшего удивительные подробности монгольского нашествия. «Говорят, что прошло сорок два года с тех пор, как сошли они с гор, [в которых] находились в заключении. Они, идя из проклятых, как мы думаем, мест, дабы жестоко разорить провинции Азии, четырех царей с князьями этой земли бесчеловечно умертвили. Ведь весьма могущественного короля Каппадокии, царя персов с его приближенными, равно как 25 могущественнейших князей в Руссии, блаженной памяти князя Генриха Польского уничтожили с сорока тысячами людей за один день, как за одно мгновение. Кроме того, они обратили в бегство славного короля венгерского <...>» (Английские источники, с. 156). О том, какую трактовку событиям придавали ученые люди XIII в., повествует архидьякон Фома Сплитский: «Когда в конце концов над венгерским народом была одержана победа и слух о величайшем несчастье быстро разнесся повсюду, почти весь мир содрогнулся, и все провинции охватил такой страх, что, казалось, ни одна из них не сможет избежать нечестивых рук. Говорят, сам римский император Фридрих думал не о сопротивлении, а о том, как бы ему укрыться. Тогда многие ученые люди, изучавшие древние писания, заключали, главным образом со слов Мефодия²³ мученика, что это и есть те народы, которые должны явиться перед пришествием Антихриста. Тогда начали укреплять города и замки, волнуясь, что они хотят пройти до Рима, опустошая все на своем пути» (Фома Сплитский. XXXVII). Согласно свидетельству Фомы Сплитского, появление монголов первоначально трактовалось как предвестие пришествия Антихриста, но вскоре эти идеи уступили место более трезвому взгляду на вещи. Нас же интересуют основные координаты апокалиптической картины. Появление монголов на культурном горизонте христианского мира было воспринято как прорыв запертых до времени сил зла. В сознании европейской элиты историческое событие почти мгновенно перешло в разряд мифологического. Событиям приписывалось сверхценное религиозное значение. «Они - меч гнева господня на прегрешения народа христианского, чему свидетель блаженный Мефодий, который называет этих тартар измаильтянами» (Английские источники, с. 155). Причину этого превращения следует искать в области воображения, питаемого страхами близящегося конца света. Вторжению азиатских кочевников было найдено объяснение и оправдание, соответствующее божественному архетипу небесной кары. Серапион Владимирский порицал современников, не внявших божественным предзнаменованиям монгольского нашествия: «И все равно не раскаялись мы, пока не пришел на нас немилостивый народ, как наслал его Бог; и землю нашу опустошили, и города наши полонили, и церкви святые разорили, отцов и братьев наших избили, над матерями и сестрами нашими надругались. И теперь, братья, все это признав, убоимся страшного этого наказания и припадем к Господу своему с обещанием: да не падет на нас еще больший гнев Господень, да не наведет на нас казни больше прежней» (ПЛДР. XIII в. С. 441-443)²⁴. От века бич Божий периодически испепелял грехи человечества. Грозное событие XIII в. обрело смысл и значение в эсхатологической перспективе христианской истории. Монголы были явлены как последнее предупреждение миру, погрязшему в суете и тщеславии. Они ворвались внезапно, «как молния грозы, которая, мы убеждены, разразилась по слову Божьему, ибо мир запятнан разными позорными делами и охладела любовь во многих», - с горечью восклицал один из земных владык (Английские источники, с. 145).

Те же самые образы используются в «Поучении» Серапиона Владимирского, размышляющего о «погибели Земли Русской» после Батыева нашествия. Используя библейские сюжеты, Серапион говорит о «погибели», посланной Богом на Русь за людские грехи: «Знаем о граде Ниневии: велик был обильем людей, но и полн беззаконья. Как только Бог пожелал истребить его, как Содом и Гоморру, послал Иону-пророка, чтоб предрек он погибель их града. Они же, услыхав, не медля, тотчас отошли от грехов своих <...> умолили Господа, от казни его освободившись, Божию ярость переменили на милость - и погибель избыли <...> Что же мы скажем об этом? Чего мы не видели? Чего не свершилось над нами? Чем не накажет нас Господь Бог наш, желая нас отвратить от беззаконий наших? <...> Видев наши прегрешенья умножившимися, видев нас, его заповеди отвергших, предзнаменований много явив, много страха насылал, много рабами своими поучал - и ничем не смог нас наставить! Тогда навел на нас народ безжалостный, народ лютый, народ, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества детей; воздвигли мы на себя ярость Бога нашего, по Давиду: " Быстро распалилась ярость его на нас". Разрушены Божьи церкви, осквернены сосуды священные, честные кресты и святые книги, затоптаны священные места, святители стали пищей меча, тела преподобных мучеников птицам брошены на съедение, кровь отцов и братьев наших, будто вода в изобилье, насытила землю, сила наших князей и воевод исчезла, воины наши, страха исполнясь, бежали, множество братии и чад наших в плен увели; многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, и величие наше унизилось, великолепие наше сгинуло, богатство наше стало добычей врага, труд наш неверным достался в наследство, земля наша попала во власть иноземцам» (ПЛДР. XIII в., с. 447-449).

«И свершилось то, чем грозил Господь устами пророка: "Навуходоносор - чаша в руках моих; напою из нее кого захочу", - писал о непобедимых азиатских полчищах армянский инок Григор Акнерци, - таким образом, этот безобразный и звероподобный народ не только из чаши, но и осадком горечи напоил нас за множество разнообразных грехов наших, которыми мы постоянно возбуждали гнев Творца нашего. И Он воздвиг их на нас, чтобы наказать нас за то, что мы не соблюли предписаний Его» (Григор Акнерци, с. 5). В мифологической истории азиатского нашествия на христианский мир монголы выступают как слепое орудие в руках Бога.

«Бог хочет, чтобы все спаслись, поэтому иногда Он являет свое человеколюбие и милость, иногда же казнит, посылая беды: голод, смерть, бездождие, засуху, грозные тучи, набеги поганых, пленение городов. И этими бедами Он обращает нас и приводит к себе, поскольку мы не безгрешны», - сказано в Житии Авраамия Смоленского (ПЛДР. XIII в., с. 85). Перечисляя кары небесные, русский инок сливает воедино природные стихии и социальные бедствия, ибо то и другое, по мнению средневекового человека, зависело лишь от воли Бога. Авраамий Смоленский слезно просил Деву Марию избавить Русь от злоумышлении сатаны и всех его демонов, и от всякого раздора и от нашествия поганых: «И теперь, Господи, также уничтожь измаильтянские народы, рассей и разгони их молитвами Пречистой твоей матери, как ветер разносит пыль от гумна, и возвесели избранное стадо новых людей, оставь свой гнев, дай нам милость и избавление» (ПЛДР. XIII в., с. 100-101). В памятной записи за 1244г. армянского переписчика Григора Сисеци сказано: «В горестные и злые времена появились с востока неизвестные варварские племена, которых называют татарами. <...> и никто из правителей не смог устоять против них, так как это была Божья кара за наши грехи» (Армянские источники, с. 70).

Средневековое мышление стремилось разгадать в случайных земных событиях божественные смыслы. Уверенность и надежда обреталась тем, что конкретные факты истории соединялись с божественным промыслом. Ужас истории был преодолим при условии, что история приобщалась к вечности. Библейский миф преобразовывался в мирскую историю, а земное бытие включалось в сферу божественного, тем самым история выходила из своих границ и растворялась в вечности.

Кризисная ситуация с необходимостью порождала собственную мифологию, чья функция заключалась в разрешении кризиса. С момента вторжения монголов на Кавказ и в Европу тема Божьего суда в христианском мире зазвучала с особой силой. «Справедливый и праведный суд Божий вспомнил о беспорядках и несправедливостях в стране, и после длительного терпения и прощения Он дал испить из чаши гнева своего многим племенам и народам, в числе которых были признаны виновными и мы, за что нам воздано было с лихвой», - утешал братьев по несчастью католикос армян владыка Константин (Киракос Гандзакеци. 43). Страшны были удары жезла гнева Божьего, но «поскольку постигшее нас горе - от Господа Бога, которого "велико милосердие" <...> то милосердие его сохранило нас», - заключал владыка Константин (Киракос Гандзакеци. 42). У теологов нет и тени сомнений в божественной предопределенности событий, всколыхнувших Евразию. Истина была дана Богом, задачей авторов был комментарий, заметки на полях священных книг. На долю писателей оставалось лишь толкование фактов бытия. «Страдание» и «горе» ни в коем случае не были бессмысленным испытанием, испытание всегда соответствовало какому-то прототипу, ценность которого не подвергалась сомнению. «Почти всюду мы встречаем архаическую концепцию, согласно которой, - пишет М. Эли аде, - страдание объясняется божественной волей - вмешивается ли она прямо, причиняя страдание, или позволяет сделать это другим силам - демоническим либо сакральным, вызывающим его»²⁵.

В проповедях владимирского епископа Серапиона (70-е годы XIII в.) поражение Руси в войне с монголами предстает как божественное наказание, которое можно отвести, избегая пороков. Серапион полагал, что после искоренения пороков - злобы, ненависти к друг другу, язычества - «гнев Божий престанет <...> мы же в радости поживем в земли нашей»²⁶.

Состояние умов в Средние века характеризует следующий любопытный рассказ. В 1252 г. в Армении «появилась саранча и было ее так много, что, когда она поднималась, от тени ее мерк свет солнечный. Прилетев из областей персидских, она съела в Армении все <...>. Страна впала в ужас <...>. А милосердный Бог скоро послал лекарство против жестоких ран и "тот, кто поразил, тот и исцелил". <...> Мы-то веруем в то, что все делается по промыслу Божьему, который позволяет беде настигнуть страну за грехи ее, но снова исцеляет благодаря милосердию своему, как того желает. Так, Он послал как кару саранчу эту и дал как лекарство и облегчение множество птенцов, уничтоживших саранчу» (Киракос Гандзакеци. 56). Любое бедствие получало свое объяснение в божественном балансе, где силы добра доминируют над силами зла. Христианское человечество расценивало страдание как средство очищения и духовного возвышения.

«Дабы не была вечной радость смертных, дабы не пребывали долго в мирском веселии без стенаний, в тот год люд сатанинский проклятый, а именно бесчисленные полчища татар, внезапно появился из местности своей, окруженной горами, - писал Матфей Парижский в 1240 г. - И, пробившись сквозь монолитность недвижных камней, выйдя наподобие демонов, освобожденных из Тартара, словно саранча, кишели они, покрывая поверхность земли. Оконечности восточных пределов подвергли они плачевному разорению, опустошая огнем и мечом. Вторгнувшись в пределы сарацин, они сровняли города с землей, вырубили леса, разрушили крепости, выкорчевали виноградники, разорили сады, убили горожан и сельских жителей» (Английские источники, с. 137). Только демонические силы могли столь яростно противостоять Природе и Культуре. Воображение средневековых писателей творило иную реальность в попытке разгадать волю Провидения. Для христиан середины XIII в. мировое зло нашло свое воплощение в азиатских ордах. Могло ли быть иначе? Видимо, нет. Появление никому не известного народа, имевшею необычный внешний вид и странные обычаи, говорящего на неведомом языке и непобедимого в своем натиске, не могло восприниматься средневековыми людьми иначе как божественная кара и знамение грядущих бедствий. О том, что это впечатление родилось исключительно в среде книжников и носило кратковременный характер, свидетельствует тот факт, что образ монголов практически не отразился во французском средневековом эпосе²⁷. Пройдет несколько лет, и смелые интеллектуальные путешествия францисканцев развеют мистический страх перед монголами.

В видениях Апокалипсиса и в основанных на них пророчествах конца света нетрудно распознать очень древний сценарий ежегодного умирания и возрождения Космоса, путем повторения акта творения²⁸. В середине XIII столетия пространство Евразии представлялось ареной битвы Царя последних времен с Антихристом. «Ибо претворились в жизнь все пророчества святых, предсказавших задолго до этого напасти, кои должны были случиться и наделе случились с нами <...>» (Каракас Гандзакеци. Пролог). Эти слова армянского историка могли быть сказаны любым писателем христианского мира.

Первые известия о монголах рисовали грандиозную панораму наступления сил тьмы и мрака. «Как будто мраком был объят весь свет, и полюбили люди ночь пуще дня. Страна осталась без обитателей своих, и бродили по ней сыны чужие <...>. И на такую горькую долю обрекли они многие народы и племена, ибо Господь в возмездие за злодеяния наши и прегрешения перед ним, которыми мы возбудили справедливый гнев его, излил на землю всю чашу гнева своего», - оплакивал поражение армян Киракос, побывавший в плену у монголов (Киракос Гандзакеци. 22). «Племя огромное, люди бесчеловечные, закон которых - беззаконие, гнев - ярость, бич гнева господня, безграничные земли проходя, жестоко их разоряет, яростно снося все преграды огнем и мечом» (Английские источники, с. 148) - таков яркий символ вмешательства Бога в человеческую историю. Именно Бог в гневе своем позволил силам хаоса нарушить естественный ход событий. Человек средневековой цивилизации не признавал за историческим событием собственной его ценности. Значимость приобретало лишь то, что соответствовало трансисторической модели: истинной реальностью обладало лишь божественное. Земные события только указывали на скрытый за ними сокровенный смысл. В силу того, что нашествие монголов предвосхищало гибель грешного мира, вселенский пожар, в огне которого, несомненно, возродится новое человечество, а история найдет свой конец, нашествие осмыслялось с помощью символов зла и тьмы. «Всему христианскому миру грозит всеобщее уничтожение», - предупреждал европейских правителей в 1241 г. император Фридрих II (Английские источники, с. 141). История столкновения Востока и Запада в середине XIII столетия писалась на языке Апокалипсиса. Автор «Исторического зерцала» Винцент из Бове утверждал: когда Батый «вторгся в Венгрию, то принес жертву демонам, спрашивая их о том, хватит ли у него смелости пройти по этой земле. И демон, живущий внутри идола, дал такой ответ: "Иди беззаботно, ибо посылаю трех духов впереди деяний твоих, благодаря действиям которых противники твои противостоять тебе будут не в силах", - что и произошло. Духи же эти суть: дух раздора, дух недоверия и дух страха - это три нечистых духа, подобных жабам, о которых сказано в Апокалипсисе» (Симон де Сент-Квентин. XXXI. 149). В «Откровении» сказано: «И увидел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам. Это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя» (Откр. 16:13-14).

Значимость ситуации определялась тем, что неизвестные ранее азиатские племена воспринимались как «спутники Антихриста», чье появление в Судный день предсказано в Священном Писании. Страх и панику в Европе вызывали не столько сами монголы, сколько предвещаемый их вторжением конец света. «Из-за греховных деяний людей и приумножения в мире плевел настигло нас давно предвиденное и предреченное, но словно нежданное-негаданное возмездие», - писал в апреле 1242 г. викарий провинции Польши брат Иордан (Английские источники, с. 157).

У теологов на устах было пророчество «Откровения»: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской» (Откр. 20:7). Особой популярностью пользовались мистические подсчеты времени, направленные на прояснение предсказанного будущего: «Когда же минует год тысяча двести пятидесятый после рождества Девы благой, будет Антихрист рожден, преисполненный демонической силой» (Английские источники, с. 157). Это пророчество было ответом на ужасные слухи о монголах.

«Наступил конец света, и предтечи антихристовы предвещают пришествие сына погибели. И нас смущают откровения святых и боговдохновенных мужей, внушенные им Святым Духом, предостерегавшим их от грядущего», - объяснял появление монголов армянский летописец Киракос (Киракос Гандзакеци. 20). «Предсказание мужа божьего святого Нерсеса относительно племени стрелков и разорения страны нашей армянской ныне претворено в жизнь племенем, называемым татарами: многие племена и народы были стерты ими [с лица земли]» (Киракос Гандзакеци. Пролог).

Картина ужаса обладала каким-то очаровывающим свойством; все послания о монголах начинались с покаяния в грехах, а подробности нашествия рисовались в категориях космической катастрофы. Эпитеты, которыми награждались воинственные племена Азии, свидетельствовали в первую очередь о силе и мощи христианского Бога, чье соизволение допустило неожиданную победу варваров. «Несчастья, издревле в Священном Писании предреченные, по грехам нашим посланные, и поныне не иссякают и ширятся. Ведь некое племя жестокое, бесчисленное, беззаконное, вторглось в соседние с нами пределы и заняло [их] и уже до самой Польской земли дошло, многие другие земли пройдя и народы [их] истребив», - утверждал граф Тюрингенский (Английские источники, с. 139).

Победа сил хаоса над порядком, в глазах средневековых авторов, влекла превращение большей части мира в безлюдную пустыню, в которой даже земля переставала плодоносить. «Первый ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела» (Откр. 8:7). «Не без умысла божьего сохранился варварский народ до сего времени - для порицания и исправления божьего народа. О, если бы не для истребления всего христианского мира», - восклицал император Фридрих II. «Ведь нашествие принесло с собой всеобщее бедствие, опустошение всех королевств и гибель плодородной земли, по которой прошел народ нечестивый, не щадя никого» и намереваясь уничтожить весь род человеческий - (Английские источники, с. 157).

Средневековые писатели довольствовались описанием периодичности событий, включая их в космические ритмы и в астральную неизбежность. «Более того, - утверждает М. Элиаде, - поскольку исторические события зависели от циклов и от положения звезд, они становились доступными пониманию и даже предвидимыми, потому что для них находилась трансцендентная модель; войны, голод, несчастья, вызываемые современной историей, были всего лишь имитацией архетипа, определенного звездами и небесными законами, которым никогда не была чужда божественная воля. <...> Эти новые выражения мифа о вечном повторении ценились прежде всего интеллектуальной элитой»²⁹.

«Страшному суду будут предшествовать три события, - писал Яков Ворагинский в „Золотой легенде", - устрашающие знамения, появление Антихриста и всеобщий пожар. Знамений накануне Судного дня будет пять, ибо св. Лука сказал: „И будут знамения в солнце, и в луне, и в звездах, а на земле уныние народов и недоумение"»³⁰. «Этому разгрому предшествовали явные знамения: земля потрескалась и оттуда вышла черная вода, - писал армянский историк о взятии монголами города Гандза, - а находящееся у самого города очень высокое сосновое дерево упало и вновь встало на свое место, как прежде. Так повторялось три раза, затем оно все же упало» (Армянские источники, с. 24). Это была исключительно иррациональная картина бедствия, без остатка поглотившая те немногие реальные сведения о монголах, что передавались в виде слухов.

«О горе! Они вторглись в пределы [нашей] церкви и стремительно миновав бурные реки и непроходимые леса, они непостижимым образом заняли большую часть могущественного Венгерского королевства, о чем со всей точностью из-за расстояния сообщить не можем», - писал викарий францисканцев из Польши. «Их дерзость, благодаря гневу божьему, настолько возросла, что прелаты, а именно архиепископы, епископы, аббаты, правители и народ в смятении бегут пред разнузданными варварскими вождями, не ожидая ничего иного, кроме смерти» (Английские источники, с. 156-157). Тех, кто не успел бежать, ждала страшная участь. «Их трупами вожди со своими и прочими лотофагами, словно хлебом питались, [и] оставили они коршунам одни кости. Но что удивительно - голодные и ненасытные коршуны побрезговали тем, чтобы доесть случайно оставшиеся куски плоти. А женщин старых и безобразных они отдавали, как дневной паек, на съедение так называемым людоедам» (Английские источники, с. 148). Только рука страха могла вывести такие строки. В Европе оживали самые архаические мифы.

Печать ужаса легла на рассказы свидетелей страшных и удивительных событий. Но признание этого факта не объясняет истинного содержания посланий. Ответ следует искать в истории страха, рожденного Великой чумой VI в., которая укрепила веру в близость и неминуемость Страшного суда. На протяжении всего средневековья представления о грядущих катастрофах обладали наибольшей притягательной силой. В мире, где идея поединка главенствовала в религиозной жизни, ожидаемая битва последних времен владела воображением людей.

Предвестие светопреставления - вторжение монголов казалось особенно явным христианам XIII столетия. «Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это начало болезней», - возвещало Евангелие от Матфея (Матф. 24:7-8). «Внемлите острова и все народы христианской веры, крест Господень исповедающие, в пепле и рубище, посте и рыдании, и плачем возрыдайте, исторгните потоки слез, ибо грядет день Господень, великий и горький чрезмерно, когда явится неслыханное гонение на крест Христа с севера и от моря, когда смятутся умы и опечалятся сердца, лица омоются слезами, а души отягчатся вздохами, [лишь] временами обретая покой. В меру своих возможностей мы сообщаем вам, - смиренно писал герцогу Брабантскому ландграф Тюрингенский, - что бесчисленные племена, ненавидимые прочими людьми, по необузданной злобе землю с ревом попирая, от востока до самых границ нашего владения подвергли всю землю полному разорению, города, крепости и даже муниципии разрушая, не только христиан, но даже язычников и иудеев, никого не щадя, всех равно без сострадания предавая смерти. <...> Людей они не поедают, но прямо пожирают <...>. Даже команы, люди воинственные, не смогли в земле своей выстоять против них, но двадцать тысяч команов бежали к христианам и вступили в союз с христианами; и готовы они сражаться против каждого народа, кроме вышеупомянутого. Что удивительного? Ведь у них страшное тело, яростные лица <...>» (Английские источники, с. 154-155). Как известно, не сюжетами характеризуется культура, а отношением к ним.

Парадокс ситуации заключался в том, что сценарий начавшегося вселенского бедствия предопределял и вопросы и ответы на них. Это был заколдованный круг, рожденный страхом. Время начала и конца мировой истории принадлежало Богу. Казалось бы, в этой ситуации диалог с самими монголами должен был прояснить суть происходящего. И такой случай представился. В 1239 г. некий венгерский епископ имел возможность расспросить двух пленных монгольских лазутчиков (Английские источники, с. 174-176). Вопросы епископа, адресованные монголам, почти не отличаются от тех, что прозвучат на Лионском соборе 1245 г., но ответы или, вернее, понятые епископом объяснения монголов в высшей степени любопытны. «Я спросил, где лежит земля их, сказали они, что лежит она за какими-то горами и близ народа, который называется Гог; и полагаю я, что народ этот - Гог и Магог». В эсхатологических мифах христианства Гог и Магог - воинственные противники «народа божьего». Именно с этими легендарными народами связаны средневековые пророчества о последних днях мира. Запад жил ожиданием прорыва великой Преграды, запиравшей, по воле Бога, нечестивые народы севера.

«Я спросил, как они вышли из-за гор, за которыми были? Они сказали, что предки их до того, как вышли, добрых триста лет и [даже] больше трудились, прорываясь [через] деревья и камни, чтобы суметь выйти». Из древнего предания монголов, записанного персидским историком XIV в. Рашид ад-Дином, следует, что некогда их предки занимали «недоступную местность, крутом которой были лишь горы и леса и к которой ни с одной стороны не было дороги». Далее, как гласит монгольское предание, «когда среди тех гор и лесов этот народ размножился и пространство занимаемой им земли стало тесным и недостаточным <...> то они, не имея другого выхода, расплавили горный склон, состоявший из железной руды, и вышли из той теснины на простор степи» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 1.С. 153-154). Отголосок этой легенды слышал и Марко Поло (Марко Поло, с. 87). В мифологической памяти монголов земля их предков предстает как труднодоступная местность, окруженная непреодолимыми преградами. Вырваться из тесного пространства они смогли, лишь расплавив железные горы. Это предание могло быть воспринято в иудео-христианском мире как зеркальное отражение легенд о Гоге и Магоге, запертых Александром за огромной стеной из бронзы и смолы. Венгерский епископ, задавая вопрос пленным монголам о том, как им удалось «выйти из-за гор», имел в виду преодоление божественной преграды на пути диких племен, возведенной божественным Александром. Ответ монголов о столетиях упорного труда их предков создает впечатление, что библейская легенда о запертых народах, вернулась в средневековую Европу. На самом же деле, такова интерпретация сведений самим епископом. Перед нами один из удивительных парадоксов истории: пространство мирового мифа пересеклось со случайным эпизодом встречи и диалога европейца с монголами. Взаимопонимание стало достижимым только в рамках единой мифологемы. «Я спросил о вере их; и дабы быть кратким, скажу, что они ни во что не верят; однако же буквы у них иудейские, и начали они их учить, когда отправились на завоевание мира. Ибо они думают завоевать весь мир». Собеседниками епископа были образованные монголы, которые смогли начертать свои письмена. Они, несомненно, попытались разъяснить ему содержание центрально-азиатского культа Неба - религиозной доктрины, согласно которой государь, как сын Неба, получил в удел управление всеми землями мира. «Я спросил, кто те, что учат их грамоте; они сказали, что это какие-то бледные люди, которые много постятся и носят длинные одежды и никому не причиняют зла. И поскольку они сообщили о людях этих много подробностей, которые схожи с религиозными обрядами фарисеев и саддукеев, я полагаю, что они - фарисеи и саддукеи». Фарисеи и саддукеи были древнееврейскими религиозными сектами, причем фарисеи более известны как толкователи Божественного закона. Они притязали на особую святость и строго исполняли многочисленные обряды. Их образованность не осталась без внимания средневековых писателей, хотя Иисус Христос внушал Своим ученикам «беречься закваски фарисейской и саддукейской» (Матф. 16: 6, 12). Разумеется, никакого отношения к монголам эти учителя не имели. Пленные лазутчики рассказывали об уйгурах-несторианах, чью письменность монголы заимствовали в 1204 г.: «Я спросил, разделяют ли они пищу на чистую и нечистую? Они сказали, что нет; ведь едят они лягушек, змей, собак, и всех [прочих] животных без разбора». «И пьют они кобылье молоко и [молоко] других неразумных животных и сильно пьянеют». Вопрос о «чистой и нечистой» пище имел исключительно религиозное значение, так как речь шла о сакральной чистоте. Священным Писанием запрещено было употреблять нечистых животных, все мертвое, растерзанное, удавленное (Исх. 22:31; Лев. 17:18; Втор. 14:21). Библейский запрет гласил: «Не ешь никакой мерзости. Вот скот, который вам можно есть: волы, овцы, козы <...> Только сих не ешьте: верблюда, зайца и тушканчика; потому что, хотя они жуют жвачку, но копыта у них не раздвоены: нечисты они для вас. <...> Из всех животных, которые в воде, ешьте всех, у которых есть перья и чешуя; а всех тех, у которых нет перьев и чешуи, не ешьте: нечисто это для вас» (Втор. 14:3-20). Пищевые запреты и предписания, действующие в различных культурах, как правило, не совпадают, и в силу этого соблюдение либо отрицание известных норм позволяло отличать «свое» от «чужого» и враждебного. Сведения о том, что кочевники потребляют запретную, с точки зрения христиан, пищу, призваны были показать Европе дикий, нечеловеческий образ жизни пришельцев из Азии.

Ключевые для Запада вопросы и ожидаемые ответы на них, возникшие от столкновения с неизвестным воинством - о происхождении, вере, обычаях и запретах - предрешены средневековым видением мира, в глубине которого таился призрак Апокалипсиса. Исторические события превращались в мифологические категории. Именно поэтому рождались невероятные слухи о том, что монголы, «в какую бы землю они ни вошли, они уничтожают все население земли, кроме младенцев, которым Чингис-хан печать свою раскаленную налагает на лицо, закабаляя их». Сюжет, в котором владыка диких орд (он же предтеча дьявола) клеймит печатью своих новых подданных, обладал истинной реальностью в глазах средневековых людей, потому что он имел свой прообраз в Апокалипсисе. Речь идет о следующих пассажах: зверь с двумя рогами «сделает то, что всем - малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам - положено будет начертание на правую руку их или на чело их» (Откр. 13:16). И возгласит третий Ангел громким голосом: «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией» (Откр. 14:9-10). Помысли нынешних теологов, зверь с двумя рогами есть лжепророк, он изображает языческих жрецов и чародеев-чудотворцев, сила которых, когда она настоящая, - от дьявола³¹. Интересно, что пленные монголы разъяснили имя-титул «Чингис-хан» как «Царь царей», что было близко к истине. Но и этот ответ был истолкован европейской элитой как свидетельство последней битвы с Антихристом.

В известиях, рождавшихся за пределами христианского мира, средневековое воображение легко стирало границу между чудесным и реальным. Чужие культуры воспринимались через призму символов и древних мифов. Из послания венгерского доминиканца Юлиана папскому легату известно, что во время путешествия по Поволжью в 1237г. брат Юлиан встретил посла монгольского князя, который сообщил ему удивительные вести: «За страной татар обитает чрезвычайно многочисленный народ, телосложением выше и крупнее всех прочих людей на свете, а еще головы у них такие огромные, что как будто вовсе не подходят к своим телам. И вроде бы этот народ собирается покинуть свою страну с тем, чтобы сразиться со всеми, кто пожелает им противостоять и чтобы опустошить все царства, какие только им будет по силам» (Рихард. 4. 10-14). В одном из первых сообщений, переписанных Матфеем Парижским, монголы рисуются существами с большими головами, несоразмерными туловищам (Английские источники, с. 149).

Епископ Вацкий спросил у пленных монголов, каково их войско. Ответ лазутчиков заставляет предположить, что в плену они оказались не случайно, а были специально подосланы, чтобы своими рассказами внушить еще больший страх. Подобным же образом монголы поступили при осаде Киева, когда был взят в плен удивительно осведомленный воин, сообщивший русским князьям имена девяти вождей во главе с Бату-ханом (см. коммент. 37). О войске, которое вторглось в Европу, пленные «сказали, что в длину оно простирается на двадцать дневных переходов, а в ширину - на десять дневних переходов; ведь за войском следует 13 тысяч всадников, защищающих его». Скорее всего, такое пространство занимали разноплеменные орды, включавшие переносные жилища, табуны коней и стада овец. «И кони у них хорошие, но злые, и много коней следует за ними без всадника, так что, когда скачет хозяин, за ним следует 20 или 30 коней». Вернувшись из второго путешествия в Поволжье, брат Юлиан докладывал: «О полной численности их войска я Вам не сообщу ничего, за исключением того, что по всем завоеванным странам они собирают воинов, годных к битве, которых отправляют в сражении впереди себя» (Рихард. 3.12). «Также татары утверждают, - сообщает брат Юлиан, - будто у них такое множество воинов, что его можно разделить на сорок частей, причем на земле не найдется силы, которую можно было бы противопоставить хоть одной из этих частей. А eaie они говорят, что в войске вместе с ними пребывают двести сорок тысяч рабов-неединоверцев, а также сто тридцать пять тысяч отборнейших [мужей] единоверцев, стоящих в строю» (Рихард. 6. 4-5). Эта совершенно легендарная арифметика, как ни странно, подтверждается современными исследователями³². «Пусть остерегаются все, кто это услышит и верит этому», - завершает свое послание венгерский епископ. Навряд ли в Европе нашлись бы люди, сомневающиеся в достоверности известий венгерского епископа. Его послание долетело до берегов Англии и попало во всемирную хронику Матфея Парижского.

Неизвестный ирландский автор XIII в. искал ответ на вопрос о происхождении монголов в пророчествах Иезекииля, где предрекается нашествие народов севера, подобное туче, покрывающей землю, ибо явятся «сидящие на конях, сборище великое и войско многочисленное» (Иез. 38:15). В средневековой истории границы между небесным и земным оказываются стертыми. История мыслилась как вечно длящийся священный миф, но при этом являла собой открытый времени случай. Силой обстоятельств первыми авторами, которые переведут миф о монголах в плоскость хроники деяний, будут францисканцы Иоанн де Плано Карпини и Бенедикт Поляк.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|