|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

2. ДЕВЯТЬ ВОПРОСОВ О ДЕЯНИЯХ МОНГОЛОВ

В середине XIII в. Азия представлялась Европе загадкой, таящей опасность. Римская Церковь, претендующая на роль вселенского государства, столкнулась с силой, также стремящейся к неограниченной экспансии. Кровавой битве мечей предшествовала битва слухов. Однако стремительное и драматическое вторжение монголов в Европу не должно заслонить от нас историю первых интеллектуальных контактов между правящими элитами Востока и Запада.

На Западе братья нищенствующих орденов, последователи св. Франциска и св. Доминика, оказались единственными и наиболее подготовленными к этой миссии людьми. Известно, что IV Латеранский собор в 1215г. санкционировал обновление христианского поведения и чувствования, и это открыло врата осознанию новизны переживаемого времени. Поборниками переоценки ценностей выступили нищенствующие ордена¹¹. Братство францисканцев отличалось от обычного монашеского ордена отсутствием земельных богатств, близостью к мирской жизни и чрезвычайной подвижностью братьев. Церковь, желая предугадать ход и направление мировых событий, именно им доверила столь трудное и рискованное дело, как путешествие в мир другой культуры. Неизвестными были пути и истинное имя народа, к которому они направлялись. Как поведут себя образованные христиане, оказавшись в столь необычных обстоятельствах? С современной точки зрения вопрос заключается не столько в том, что именно предстояло разведать францисканцам. Проблема сложнее и шире: как мировосприятие средневековых людей, тяготеющее к священным авторитетам и избегающее новизны, справилось с проявлением неизвестной стихии?

Первыми из христианских народов Европы столкнулись с неведомыми азиатскими племенами русские. В Новгородской Первой летописи это событие отражено так: «<...> По грехом нашим, придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племене суть, и что вера их <...>» (НПЛ, с. 267). В словах новгородского летописца впервые в неявной форме проступает та сумма вопросов, поиск ответов на которые к середине XIII в. разрешит проблему «неизвестного племени» и изменит границы познанного мира. Каковы скрытые причины расследований, предпринятых первыми путешественниками в пространстве Евразии? Ответ заключен в донесениях францисканской миссии 1245 г.

«Отправляясь по поручению апостольского престола к тар-тарам и другим народам Востока и зная волю Господина Папы и достопочтенных кардиналов, мы решили сперва двигаться к тартарам. Ведь мы боялись, как бы не стала угрожать от них опасность Церкви Божией в ближайшем будущем. И как бы мы ни боялись быть убитыми или навечно плененными тартарами либо другими народами, или подвергнуться почти свыше сил голоду, жажде, холоду, зною, поруганиям и чрезмерным трудам (это все, за исключением смерти или вечного плена, случалось с нами многократно в гораздо большей степени, чем мы сперва думали), однако не щадили самих себя, чтобы иметь возможность исполнить, следуя воле Божьей, поручение господина Папы и чтобы быть в чем-нибудь полезным христианам, либо по крайней мере иметь возможность, достоверно узнав их волю и намерение, открыть их христианам», - писал в прологе своей книги брат Иоанн (LT, Пролог. 2). «Поручение Господина Папы» заключалось в сборе наиболее полных сведений о происхождении, вероисповедании и различных сторонах жизни монголов. Требовалось «все тщательно исследовать и рассмотреть» - подчеркнет папский нунций. Иными словами, перед францисканцами стояла грандиозная познавательная задача: выяснить тайну происхождения и появления монголов на культурном горизонте западного мира.

При контакте двух разных культур с особой остротой и неизбежностью обнаруживается потребность в сопоставлении и сравнении. Парадокс встречи христианского мира с азиатским заключался в том, что неизвестен был язык, пригодный для ведения диалога. «Язык их неведом ни одному из известных нам народов», - писал о монголах Матфей Парижский и добавлял: «Никто из них не знает иных языков, кроме своего, которого не ведают все остальные [народы], ибо вплоть до сего времени не открывался к ним доступ, и сами они не выходили, дабы стало известно о людях или нравах их через обычное общение людей» (Английские источники, с. 136; 138). Живя в мире, где контакты культур и языков образуют исключительно плотную и традиционную структуру, унаследованную чаще всего из далекого прошлого, нам трудно представить себе значительность первой, потрясающей своей неожиданностью встречи двух культур, двух языков и огромность последствий этой встречи.

«Средние века, всегда находившие чувственный образ для своих идей, для изображения зла разноязычия использовали символ Вавилонской башни», - утверждает Жак Ле Гофф¹². Сюжет о трагической судьбе строителей «башни до небес» вошел в большинство всемирных хроник средневековой Европы и не утратил своей популярности до наших дней. После потопа потомки Ноя, говорившие на одном наречии, задумали построить город и башню высотою до небес. «И сказал Господь: <...> Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле» (Быт. 11:1-9). И хотя история о Вавилонской башне призвана была объяснить многообразие культур в реальном мире, ее образу в Средние века придавали зловещий, катастрофический характер. Рангерий Луккский в начале XII в. утверждал: «Как некогда Вавилон умножением языков к старым бедам прибавил еще худшие новые, так и умножение народов увеличивает жатву злодеяний». В Средние века призрак Вавилона возникал как вестник грядущих бедствий и ожидаемой вселенской катастрофы, которую возвестят неведомые племена Азии.

В средневековом мире встреча и сравнение культур реализовывались в категориях «свое - чужое». «Человеческому», осененному крестом пространству Запада, противостояло чужое и враждебное пространство Востока. Слухи о монголах и их стремительный западный поход поставили европейскую элиту перед трагическими и трудно разрешимыми вопросами об истинном смысле божественных символов, предвещающих день Страшного суда. Какую роль при этом играла личность собирателя сведений? И какова была сила традиционных представлений и общепринятых взглядов? Сумма вопросов, державших в напряжении христианский мир, позволяет представить, каким образом личный опыт путешественника смог превратиться в сведения, значимые для целого социума. Видимо, в то время вопрос о месте монголов в картине мира средневекового Запада входил в круг самых тревожных и нерешенных проблем. Что же интересовало европейцев в первую очередь?

В 1245 г. русский архиепископ Петр прибыл в резиденцию папы Римского перед открытием Лионского собора. Открывая собор, Иннокентий IV указал на пять главных бедствий христианского мира, одно из которых - монгольская угроза. Неудивительно, что архиепископ Петр, живой свидетель рокового жребия, нависшего над Европой, «муж честный, набожный и достойный доверия», был тщательно расспрошен политиками и богословами Италии и Франции. Он подтвердил наихудшие опасения курии: монголы готовятся к «жестокой схватке с римлянами и другими латинянами» и им свыше предопределено подчинить себе весь мир. Архиепископ Петр на вопросы о деяниях монголов отвечай в следующем порядке: 1) о происхождении; 2) о вероисповедании; 3) о совершении религиозных обрядов; 4) об образе жизни; 5) о мощи; 6) о численности; 7) о намерении их; 8) о соблюдении договоров; 9) о приеме послов (Английские источники, с. 151 - 153, 180-182).

Иерархия вопросов имеет свою логику: средневековый человек воспринимал мир через призму священной триады, включавшей сотворение мира, земную историю и завершавшейся концом света. В вопросах, заданных архиепископу Петру, главенствует божественная тема, за ней следует глубокий интерес к образу жизни неизвестного народа и в конце вполне практические проблемы. Тема конца света займет особое место в этих расследованиях. Скорее всего, и от брата Иоанна, первого западного посланника к монголам, ждали ответа нате же самые вопросы. Опросник, в котором возвышенное и земное слились в едином познавательном порыве, позволяет проанализировать истинные интересы европейской элиты и приблизить современного читателя к пониманию главной цели путешествия францисканской миссии.

Потрясение, вызванное тем, что в Библии ничего не сказано о монголах, могло повлечь за собой кризис картины мира. Но этого не случилось. Средневековое мировосприятие отличалось цельностью: в любом событии земной истории виделся символ событий священной истории. Вторжения чужеземцев, равно как и природные катастрофы, не были исключением из этого ряда. Все повторялось от начала времен и на все была воля Божья. Чтобы оправдать ужасные ожидания и неминуемые бедствия, требовалось отыскать их прототип в прошлом. Древняя история сливалась с современной перед лицом божественной вечности. Архиепископ Петр, отвечая на вопрос о происхождении монголов, ссылается на «Откровение» Псевдо-Мефодия. Псевдо-Мефодий пророчествовал, что к скончанию времен явятся те, кого изгнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понта Эвксинского (Черного моря), кроме Эфиопии¹³. Откровение Псевдо-Мефодия приобрело свой особый смысл для событий XIII в. «Неслыханная рать безбожных тартар» была признана моавитянами, бежавшими в глубокой древности от лица библейского Гедеона «до самых отдаленных областей востока и севера и осевших в месте ужасном и в пустыне необитаемой, что Этревом называется. И было у них двенадцать вождей, главного из которых звали Тартаркан. От него и они названы Тартарами <...> Они, хотя и были взращены в горах высочайших и почти недоступных, грубые, не признающие закона и дикие и воспитанные в пещерах и логовах львов и драконов, которых они изгнали, все же были подвержены соблазнам» (Английские источники, с. 180-182). И выйдя из-за гор с бесчисленными полчищами, они покорили тюрков, вавилонян и направили своих вождей против Руси, Польши и Венгрии. Благодаря пророческой силе слов Псевдо-Мефодия, соединились пространство и время иной эпохи с XIII столетием, и монголы обрели свое место в священной истории Запада. Временное событие перешло в вечность.

Рукописное наследство, дошедшее до нас от Средних веков, - История, запечатленная в летописях, памятных записях на полях священных книг, отчетах путешественников, - несет в себе представления и ценности, весьма отличающиеся от современных. Язык средневековья был знаковой системой, которая всякий раз особым образом расшифровывалась в зависимости от сферы человеческой деятельности. Монголов в Европе первоначально принимали либо за потомков десяти колен израилевых, ушедших за золотым тельцом и канувших в неизвестность, либо за другие библейские народы, исчезнувшие в древности. «Возникает все же сомнение, - писал Матфей Парижский о событиях 1240 г., - являются ли ими ныне вышедшие тартары, ибо они не говорят на еврейском языке, не знают закона Моисеева» (Английские источники, с. 138). Наиболее распространенное мнение связывало монголов с легендарными народами древности Гогом и Магогом, приход которых возвестит гибель мира. Послы Людовика IX на Восток, рассказывали, по словам Жуанвиля, следующее: «Они осведомились, как татары достигли такого могущества, что перебили и уничтожили столько людей, и позднее сообщили королю то, что узнали. Татары выходцы из обширных песчаных равнин, где ничего не произрастало. Эти равнины начинались у подножья удивительно скалистых гор, что находятся на краю земли, на Востоке, и эти горы, как утверждают татары, никогда не преодолел ни один человек; и говорили они, что там обитает народ Гог и Магог, который должен выйти в конце света, когда явится Антихрист, дабы все разрушить» (Жуанвиль. § 473)¹⁴. Таким образом, христианство вновь обнаружило - но уже за пределами своего опыта - границы воображаемого мира, география которого по-прежнему основывалась на Библии.

Интересно, что европейцам XIII столетия была известна оценка монголами своей экспансии как исполнения божественной воли и своеобразным образом учитывалась при описании азиатского вторжения. «Намерены они весь мир себе подчинить и предопределено свыше, что должны они весь мир за 39 лет опустошить, подтверждая это тем, что как некогда божественная кара очистила мир потопом, так и теперь нашествие их очистит этот мир разрушительным мечом» - свидетельствовал русский архиепископ Петр на Лионском соборе (Английские источники, с. 182). Средневековые люди Востока и Запада в равной мере верили в божественную предопределенность мировых событий. Рашид ад-Дин описывает любопытную ситуацию. После покорения Бухары Чингис-хан заставил явиться все население города на загородную площадь, где обычно совершались праздничные моления, взошел на кафедру мечети «и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал: "О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи - предводители грехов. Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я - кара господня. Если бы с вашей [стороны] не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!"» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С. 205).

Монголы в момент своего появления воспринимались на Западе как одно из проявлений гнева Божьего. Но благодаря хорошо налаженному сбору сведений в течение короткого промежутка времени произойдет демифологизация образа монголов. Наступит период контактов, торгового обмена и даже совместных проектов по освобождению Святой земли, а в XIV в. в Европе уже появятся сочинения, идеализирующие добрые нравы и обычаи кочевников Великой степи¹⁵. Все это свидетельствует об известной условности и переменчивости человеческих оценок, определяемых в конечном счете общепринятым видением мира. В таком случае история диалога двух великих культур представляется взаимным отражением в символических зеркалах. Истинным знаком времени оставались жажда экспансии и интерес к народам, обитающих в чуждых пространствах.

«Казалось бы, христианство XIII века хотело выйти из своих границ. Оно начало заменять идею крестового похода идеей миссии и вроде было готово открыть объятия всему миру», - пишет Жак Ле Гофф. И тем не менее христианская Европа оставалась замкнутым сообществом¹⁶. Оно либо отвергало, либо держало вне своих границ пестрый мир язычников. Нехристианин не был по-настоящему человеком. С появлением на культурном горизонте западного мира нового народа - монголов - встал вопрос о вероисповедании последних. Архиепископ Петр «ответил, что они веруют в единого владыку мира; поэтому, когда направляли к рутенам [русским] посольство, поручили обратиться с такими словами: "Бог и сын его - на небе, Чиркан [Чингис-хан] - на земле"» (Английские источники, с. 181). В донесении другого очевидца о религии монголов сказано, «что они верят, что есть один бог, и имеют свои обряды, которые всеми должны соблюдаться под угрозой наказания» (Английские источники, с. 161). Известия о «едином боге монголов» дали необычайный толчок одному из наиболее любопытных мифов средневекового Запада - легенде о пресвитере Иоанне, таинственном христианском государе, чье могущественное царство европейцы искали в Азии.

Римская Церковь считала, что монголы готовы принять христианство и лишь ожидают повода, чтобы заявить об этом. Запад вплотную подошел к тому, чтобы признать человеческое достоинство обитателей восточных границ мира. Брат Иоанн при первой встрече с монголами на вопрос ханского вестника о цели приезда ответил: «Мы - послы Господина Папы, который является господином и отцом христиан. Он посылает нас как к царю, так к князьям и ко всем тартарам потому, что ему угодно, чтобы все христиане были друзьями Тартар и имели мире ними; сверх того, он желает, чтобы Тартары возвеличились на небе перед Господом. Поэтому Господин Папа увещевает их как через нас, так и своей грамотой, чтобы они стали христианами» (LT, IX. 8). Для столь страстной веры светских и духовных князей Запада в обращение монголов имелись существенные поводы, как реальные, так и мифические. Благоразумный и осторожный брат Иоанн пытался выяснить отношение к этому вопросу «императора Тартар» - великого хана Гуюка, расспрашивая его приближенных. «Говорили нам также христиане, принадлежавшие к его челяди, что они твердо веруют, будто он должен стать христианином; и явный признак этого они видят в том, что он держит христианских клириков и дает им содержание, также пред большим своим шатром всегда содержит христианскую часовню; и они поют всенародно и открыто и звонят к часам, согласно обычаю Греков, как и прочие христиане, как бы велика там ни была толпа Тартар» (LT, IX. 43). Наблюдения западного посла отражают тот факт, что христианство несторианского толка занимало твердые позиции в империи монголов. При великом хане Гуюке большую роль играли несториане Кадак и Чинкай, ведавшие всей ханской канцелярией, и, по всей вероятности, именно, их мнение отражено в отчете францисканца. Рашид ад-Дин (1250-1316) так характеризовал деятельность влиятельных несториан при дворе Гуюка: «Так как в должности атабека при Гуюк-хане состоял Кадак, который был христианином с детства, то это наложило отпечаток на характер Гуюка, <...> и по этой причине Гуюк всегда допускал учение священников и христиан. Когда молва о том распространилась, то из страны Шама, Рума, Осов и Русов в его столицу направились христианские священники» (Рашид ад-Дин Т. II. С. 121).

Кроме божественных категорий (происхождение, вероисповедание, религиозная обрядность) средневековая картина мира включала социальные категории - богатство, собственность, справедливость. История знает крайне мало примеров, когда образ жизни иноплеменников не вызывал бы живого интереса у представителей другой культуры. «Государством своим они управляют справедливейшим образом», - писал брат Андрей Лонжюмо после путешествия к монголам через Переднюю Азию. «Они сурово наказывают [за] преступления, а именно [за] грабежи, воровство, прелюбодеяния, убийства, смертной казнью», - утверждал русский архиепископ Петр (Английские источники, с. 161; 181).

Почти во всех ранних донесениях о монголах подробно описывается, чем питаются кочевники. На первый взгляд, это вызывает удивление. В чем причина пристального интереса именно к этой стороне монгольского быта? Напомним, что с древнейших времен запреты и предписания, связанные с пищей (священной, обыденной и табуированной) служили одним из основных критериев отнесения того или иного сообщества к человеческому племени.

Средневековые авторы, описывая нравы и обычаи древних и современных им народов, делили их на «культурные» и «дикие», причем критерием выступал образ жизни, включавший всевозможные пищевые запреты. Так, составитель «Повести временных лет», стремясь подчеркнуть «правильность» христианских традиций, обращается за многочисленными примерами к византийской хронике Георгия Амартола, излагающей всемирную историю от «сотворения мира» до середины IX в. «Говорит Георгий в своем летописании: "Каждый народ имеет либо письменный закон, либо обычай, который люди, не знающие закона, соблюдают как предание отцов. Из них же первые - сирийцы, живущие на краю света. Имеют они законом себе обычаи своих отцов: не заниматься прелюбодеянием, не красть, не клеветать или убивать и особенно не делать зло. Таков же закон и у бактриан, называемых иначе рахманами, или островитянами; эти по заветам прадедов и из благочестия не едят мяса и не пьют вина, не творят блуда и никакого зла не делают, имея великий страх божьей веры. Иначе - у соседних с ними индийцев. Эти - убийцы, сквернотворцы и гневливы сверх всякой меры; а во внутренних областях их страны - там едят людей, и убивают путешественников, и даже едят, как псы <...>"» (ПЛДР. XI - начало XII в., с. 33). Завершая обзор нравов различных народов, русский летописец добавляет: «Так вот и при нас теперь половцы держатся закона отцов своих: кровь проливают и даже хвалятся этим, едят мертвечину и всякую нечистоту - хомяков и сусликов <...>».

Признание факта существования «чужой» культуры влекло за собой ее сакральное отрицание. Язычники, «не знающие закона божьего», характеризовались обычно как существа, живущие в лесу, словно звери, и потреблявшие в пищу все нечистое. В категорию «нечистой» пищи, как правило, включалось то, что было неприемлемо с религиозной точки зрения той или иной культуры. Например, широко известен запрет на потребление свинины у мусульман. Последнее связано с тем обстоятельством, что в архаические времена предками арабов свинина использовалась в качестве ритуальной пищи при погребальных обрядах¹⁷.

В древнерусских полемических сочинениях против латинян, унаследовавших традицию богословских споров между греками и римлянами, иногда звучали весьма резкие и нетерпимые суждения, построенные на вымышленных пищевых пристрастиях. Игумен Печерского монастыря Феодосии писал, что следует избегать любого общения с лицами латинской веры, даже есть или пить с ними из одного сосуда либо принимать пищу из их рук, ибо «едят они со псами; едят диких коней и ослов и удавленину, и мертвечину, и медведину, и бобровину, и хвост бобров»¹⁸.

Потребление или отказ от разного рода пищи было в глазах внешнего наблюдателя особым тестом, и результаты «проверки» имели иногда роковые последствия. Известен поразительный факт. Прибыв в Новый Свет, европейцы не могли поверить, что на этом континенте уже жили люди. Из Европы посылались десятки ученых комиссий для установления человеческой природы индейцев. Долгое время не было даже уверенности в том, что это люди, а не животные или какое-то порождение дьявола. Таковым было мнение короля Фердинанда, посколько в 1512 г. он ввез белых рабынь в Западную Индию, как называют Новый Свет, с единственной целью: «воспрепятствовать испанцам жениться на индейских женщинах, которым далеко до разумных существ». Одна из наиболее известных комиссий, состоявшая из монахов ордена Св. Иеронима, вынесла туземцам обвинительное заключение: «Они едят человеческое мясо, у них нет правосудия, они ходят нагишом, едят сырыми блох, пауков и червей <...>».

Вернемся к сообщению архиепископа Петра об образе жизни монголов: «Они едят мясо лошадей, собак и других презираемых обычно животных, также, в крайних случаях, человеческое, однако не сырое, а вареное. Пьют кровь, воду и молоко» (Английские источники, с. 152). «Питаются они сырым мясом, также и человеческим, - откликаясь на слухи, писал Матфей Парижский, - <...> они жадно пьют кровь, разрывают на части мясо собачье и человечье и пожирают его» (Английские источники, с. 136-137). Заметим, что во все времена обвинение представителей иной культуры в каннибализме было самым чувствительным, но, как правило, обвиняемые об этом даже не догадывались. На Лионском соборе изучалось и донесение доминиканца Андрея Лонжюмо, папского посланца к монгольскому войску на Ближнем Востоке. Достигнув за 45 дней расположения кочевых ставок, он неожиданно встретился там с христианами-несторианами, которые находились на службе у монголов. Брат Андрей нашел у них почтительный и приветливый прием и пробыл в их среде некоторое время. Может быть, поэтому ответы доминиканца об образе жизни кочевников более реалистичны: «Вооружение у них легкое и [сделано] из кожи. Баллистами они не пользуются, но зато они - отличные лучники. Пища их довольно скромна; ибо вяленое и высушенное мясо лошадей и тому подобных животных они измельчают в порошок и растворяют порошок в воде или в кобыльем молоке и пьют и так насыщаются» (Английские источники, с. 161).

Если же сравнивать мощь монголов с европейскими рыцарями, то, по сведениям архиепископа Петра, «они сильнее и подвижнее нас. Женщины, наподобие мужчин, скачут верхом, сражаются и стреляют из луков <...>. Спят они под открытым небом, не обращая внимания на суровость климата». «О численности он [Петр] не дал точного ответа; однако сказал, что будто бы от всех народов и всех вер многие присоединились к ним» (Английские источники, с. 152, 182).

«Средневековый человек не видел никакого смысла в свободе в ее современном понимании, - пишет Жак Ле Гофф в книге «Цивилизация средневекового Запада.- Свобода - это гарантированный статус <...>. Она могла реализоваться только в состоянии зависимости, где высший гарантировал низшему уважение его прав»¹⁹. Принимая этот взгляд, мы по-иному оценим необычные сведения отважного доминиканца: «Ведь король тартаров домогается только власти над всеми и даже монархии над всем миром и не жаждет чьей-нибудь смерти, но дозволяет каждому пребывать в своем вероисповедании, после того как [человек] проявил к нему повиновение, и никого не принуждает [совершать] противоположное его вероисповеданию» (Английские источники, с. 133). Веротерпимость монголов XIII в. окажется непревзойденной в мировой истории. Отношения же господства и подчинения были нормой средневековой жизни, и право господства принадлежало сильнейшему. В этом не было и грана уничижения. Выше свободы стояло истинное служение, подчинение своей воли Богу, королю либо иному сильному правителю. Не случайно русские книжники именовали монгольских ханов «царями», присвоив им титул правителей некогда могущественной Византийской империи²⁰. Русские князья, как и вожди других стран, вошедших в пределы монгольской империи, стремились упрочить свой новый статус. Не здесь ли кроется смысл следующего события? Зимой 1243 г., когда вернувшиеся из Западной Европы монголы во главе с Бату-ханом расположились в причерноморских степях, киевский князь Ярослав первым из русских князей поехал в ставку монгольского хана за ярлыком на княжение (ПСРЛ. Т. I. Стб. 470). Новгородская летопись так описывает эту встречу: «Батый же почти Ярослава великого честью и мужи его и отпусти и рек ему: "Ярославе. Буде ты старей всем князем в Русском языце". Ярослав же возвратился в свою землю с великою честью»²¹. Стремительные перемены в геополитической карте Евразии вызвали рождение новых связей в масштабе целого континента, и изменившаяся реальность потребовала осмысления. Вселенский Лионский собор 1245 г. вынес постановление о монголах. В этом документе отражен весь ужас Запада перед разрушительной и непредсказуемой силой монгольского натиска. Вразумительные доводы редких свидетелей были опрокинуты волной слепого страха.

Приветствуя распространение христианской веры по всему миру, начинаем мы несказанно печалиться о том, что в этой благородной задаче пытаются нам противостоять, вопреки чувственным и материальным свершениям, причем стремятся всю веру нашу, а также всю мощь ее благодеяния абсолютно стереть с лица земли. Истинно, что нечестивый род тартарский, желая или подчинить себе, или уничтожить христианские народы, уже давно собирал силы. И вот, вторгнувшись в Полонию, Руссию, Венгрию и другие христианские страны, они произвели такое опустошение, что мечам было некогда ни осечься, ни даже передохнуть, но безостановочно сталь обрушивалась на людей и рубила, а потому ныне в этих пределах царит невиданное безлюдье. Но, проникая в другие страны, они не желают и в мыслях опустить мечи свои в ножны ради короткой передышки, а поэтому сеют вокруг вечное опустошение. А впоследствии, вторгнувшись вглубь твердыни и оплота христианства, они безгранично смогут упражняться в своей свирепости. И так, ранее лишив верующих людей земли, ныне пытаются отнять у них саму веру, между тем как, подчиняя себе другие народы, этот род и сам страдает от жестокости предводителей. А поэтому, дабы не смогло осуществиться стремление этого нечестивого рода распространиться [по всему миру], но, наоборот - дабы оно убыло с Божьей помощью - и ход событий пошел бы противоположным образом, необходимо тщательно обдумать вопрос об объединении столпов христианства по всей Вселенной, а также надлежит внимательно исследовать, что же может помешать их продвижению, да так, чтобы они не могли избавиться от этих препятствий мощью своей вооруженной десницы. И по этой причине, полагаясь на совет Святого собора, всем вам напоминаем, предлагаем и призываем вас: внимательно изучите те тропы и пути, по которым они могут проникнуть в ваши земли, защитите их рвами или стенами или прочими сооружениями и постройками и следите, чтобы они были оснащены вооружением, а также находились в надежных руках, и позаботьтесь тщательно об их укреплении, дабы этот народ не мог проникнуть к вам по незащищенным дорогам. Но, возможно, они придут прежде, чем до вас дойдет сообщение апостольского престола об этом, посему вы, заручившись содействием единоверцев, должны иметь достаточно сил, чтобы вместе со всеми людьми выступить против нападений и притязаний этого народа. Мы же, осознавая всю необходимость тех денег, которые будут истрачены вами, дабы воплотить все вышеперечисленное, сами выделяем на такое важное дело немалую сумму, а также, дабы предотвратить этим всеобщую гибель, распределяем по христианским странам пропорциональные доли расходов. И кроме того, ко всем прочим людям, верующим во Христа, пределы которых может затронуть нашествие этого народа, направляем сие послание.

Обратимся к двум последним вопросам Лионского собора: о соблюдении договоров и о приеме послов монголами. Архиепископ Петр имел основания утверждать, что они «вполне соблюдают договоры с теми, кто немедленно им сдается, отбирая из них воинов, ремесленников для различных служб, нисколько не щадя тех, кто ожидает их натиска». «О приеме послов ответил, что благосклонно их принимают, расспрашивают и отпускают» (Английские источники, с. 182).

И все же картина будет неполной, если мы опустим следующую подробность из показаний брата Андрея Лонжюмо: «Упомянутый брат рассказал многое другое, что перешло бы границы достоверного, если бы его авторитет не являлся подтверждением истинности сказанного. Знает он также арабский и халдейский языки, и от него не могло утаиться ничего из того, о чем они говорили» (Английские источники, с. 162). На этом автор хроники прерывает свою запись. Подобная участь ждала многих путешественников, сетовавших на недоверие соотечественников. Не минует она и папского нунция брата Иоанна, который отметит в начале своей книги: «Но если ради уведомления читателей мы пишем что-либо такое, чего в ваших странах не знают, вы не должны из-за этого называть нас лжецами, потому что мы сообщаем вам то, что видели сами или слышали как достоверное от других [людей], относительно которых мы считаем, что они достойны доверия: в самом деле, это очень жестоко, когда человек, сделавший что-нибудь с добрым намерением, подвергается поношению со стороны других [людей]» (LT, Пролог. 4). Именно ему, увидевшему своими глазами неизвестный континент, удастся прикоснуться к живым тайнам Азии и собрать сведения, «переходящие границы достоверного». Францисканцу, первому из европейцев, будет суждено задать вопросы Запада «царю тартарейскому». В свою очередь, Азия столь же пристально следила за Европой и монгольская разведка во многом превосходила европейскую. Об этом писал в 1241 г. английскому королю Генриху III германский император Фридрих II: «Через лазутчиков своих, которых они повсюду высылают вперед, они хотя и не направляемые божественным законом, но все же сведущие в военном искусстве, узнали об общественном разногласии и о беззащитности и ослабленности земель [Европы], и услышав о раздоре королей и распрях между королевствами, они еще более воодушевляются» (Английские источники, с. 195).

Канцелярия великого хана собирала и тщательно проверяла сведения о всех доступных монголам странах и народах. Марко Поло уверяет, что «видел он и слышал много раз, как к великому хану возвращались гонцы, которых он посылал в разные части света; о деле, зачем ходили, доложить, а новостей о тех странах, куда ходили, не умели сказывать великому хану; а великий хан называл их за то глупцами и незнайками и говаривал, что хотелось бы услышать не только об одном том, зачем гонец посылай, но и вестей и о нравах, и об обычаях иноземных» (Марко Поло, с. 51). Новости о Западной Европе для монголов не были исключением. Известен случай, когда для выяснения истины придворные хана использовали прием очной ставки между французским и никейским посольствами (Вильгельм де Рубрук. XXVIII. 10). Монгольскую элиту интересовал тот же круг вопросов, которые волновали европейцев относительно монголов. Вот одно из первых свидетельств, принадлежащее западным купцам. Когда венецианцы братья Поло достигли резиденции великого хана, то последний о многом их расспрашивал, прежде всего «об императорах, о том, как они управляют своими владениями, творят суд в своих странах, как они ходят на войну, и так далее обо всех делах; спрашивал он потом и о королях, князьях и других баронах. Спрашивал он их еще об апостоле [папе Римском], о всех делах римской церкви и об обычаях латинян. Говорили ему Николай и Матфей обо всем правду, по порядку и умно» (Марко Поло, с. 46). Нет сомнений в том, что эти расспросные сведения, как и многие другие, записывались и хранились.

Третьей силой, способной влиять на политический климат в Евразии, был исламский мир. Тайные сведения о европейских посольствах к монголам быстро достигли дворов мусульманских правителей. Восточные миссии Иннокентия IV вызвали беспокойство в Сирии и Египте. Сохранилось несколько писем мусульманских властителей, направленных папе Римскому²². Эмир Хомса Малик аль-Мансур в письме 30 декабря 1245 г. от своего имени и от лица египетского султана Салех-Айюба заклинает Иннокентия IV не доверяться монголам (13 марта 1245 г. папа подписал письмо «царю и народу тартарскому»), «этим исчадиям антихриста, опустошающим мир наподобие злой чумы».

Наступило время великих ожиданий, завершившееся великим разочарованием. Никогда прежде Восток и Запад не вглядывались столь пристально друг в друга, как в середине XIII столетия.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|