Часть первая
Сознание и причинность
Раздел I
Личность и поступок в аспекте сознания
1. Богатство исторического содержания словосочетания actus humanus
Традиционная интерпретация поступка
Прежде чем приступить к размышлениям о соотношении личности и поступка, следует хотя бы вкратце осветить проблему, лишь формально имеющую общезначимый термин. Поступком мы называем исключительно сознательное действие человека. Никакое другое действие под это определение не подпадает. В западной философской традиции нашему слову «поступок» соответствует actus humanus13, откуда даже и в нашей терминологии иногда появляется «человеческий акт». Пожалуй, нет надобности в этом латинизме, коль скоро у нас имеется свое собственное прекрасное слово «поступок». И тем не менее употребление латинизма в научной литературе (прежде всего — в учебной) весьма характерно. Оно указывает на то, что actus humanus в переводе отчасти не соответствует «поступок» (когда говорят «поступок», не надо добавлять «человеческий», ибо только человеческое действие и является поступком).
Сам термин actus humanus не только происходит от agere14, что просто ставит его в один ряд с родственными ему по смыслу «поступком» и «действием», так как agere означает именно «поступать» или «действовать». Оборот actus humanus в западной философской традиции предполагает, кроме всего прочего, определенную интерпретацию поступка — такую именно, которая была выработана на основе философии Аристотеля — в античности и св. Фомы Аквинского — в Средние века. Это реалистическая, объективистская, но в то же время и метафизическая интерпретация. Она следует из всей концепции бытия, а непосредственно — из концепции potentia15 — actus, с помощью которой последователи Аристотеля и св. Фомы объясняют изменчивый, но в то же время и динамический характер бытия16.
В данном случае речь идет о конкретном бытии, каким является человек с присущим только ему действием. Поэтому именно «поступок» в терминологии схоластов определяется как actus humanus, а еще точнее — как actus voluntarius17. Он является конкретизацией свойственного человеческой личности динамизма и поэтому же совершается способом, свойственным свободной воле. Это свойство, на которое указывает прилагательное voluntarius, решающим образом воздействует на саму суть поступка, а также на его принципиальное отличие от действий других субъектов, которые не являются личностями.
В свете всей аристотелевской и томистской концепции бытия слову actus всегда присуще тесное сцепление с соответствующим ему potentia. Оно указывает на потенциальную основу актуализации, в силу чего actus humanus заключает в себе человека как субъекта, который действует, а опосредованно охватывает и его потенциальность как источника действия. Еще точнее это доказывает выражение actus voluntarius простым указанием на власть, которая является динамической основой сознательного действия — основой поступка.
Власть эта — свободная воля. Определение voluntarius говорит еще и о способе реализации поступка, чему до некоторой степени отвечает слово «добровольный», посредством которого мы хотим подчеркнуть, что для актуализации свободной воли препятствий нет.
Поступок как actus personae
Тем не менее термин actus humanus является уже определенной интерпретацией поступка как сознательного действия, тесно связанной с философией бытия. Эта интерпретация по-своему идеальна. В ней содержится вся совокупность опытных фактов и заключается то, что для них существенно и по возможности глубинно. В некотором смысле не может быть другой интерпретации человеческого поступка, ибо, вероятно, нет концепции, которая была бы настолько приспособлена к постижению его насквозь динамического характера, насколько и его сплоченности с человеком как личностью. Представляется также, что все попытки подойти к этой проблематике (со всем тщанием вникнув во всю полноту ее сущностных компонентов и фундаментальных связей) должны — так или иначе — вобрать в себя то философское содержание, которое заключено в выражениях actus humanus и actus voluntarius. Оно лежит и в основе попытки, которую предпринимаем мы в настоящем исследовании (в дальнейшем мы собираемся его расширить и осветить с различных сторон).
Стоит, однако, заметить, что эта историческая концепция скорее предполагает человека-личность как источника поступка, тогда как в избранном нами направлении поисков речь больше идет о выявлении того, что предполагает концепция actus humanus: ибо поступок в то же время является и источником познания личности18.
Сам по себе поступок как actus humanus призван способствовать мыслительной и познавательной актуализации той потенциальности, которая его предопределяет и которая находится у его истоков. Ведь это — потенциальность личностного бытия, сам же поступок трактуется не только как actus humanus, но и как actus personae. В нашем подходе к личности через поступок мы намереваемся сохранить ту основную философскую интуицию, которая представляется незаменимой, когда речь идет о постижении и философской интерпретации всякого динамизма, а стало быть также и динамизма поступка или сознательного действия. Мы хотим как можно полнее и более всесторонне обозначить динамизм, ибо только таким путем можно выявить действительность личности в целом.
И хотя в этом понимании «поступок» означает то же самое, что и actus humanus, все же само слово «поступок» не должно относиться к той же метафизической системе, что actus, оно не содержит, следовательно, и той уже сложившейся интерпретации, которая есть в традиционном латинском термине. Существительное «поступок» связано с глаголом «поступать», «действовать». Поступок — то же, что и действие, свойственное человеку как личности.
Если словосочетание actus humanus указывает нам на то, что деяние — это своего рода «становление» [stawanie się] на основе потенциальности личностного субъекта, то слово «поступок» или «действие» ничего об этом не говорит. Представляется, что оно определяет ту же самую динамическую действительность, хотя в некоторой степени скорее как феномен или как явление, нежели как сущностную структуру, но это, конечно, не означает, что к этой структуре нам доступ закрыт. Как раз наоборот. Слово «поступок» (равно как и «сознательное действие») говорит нам о динамизме, который присущ человеку как личности. И через эту его суть в нем содержится все то, что заключено в термине actus humanus, поскольку, вероятно, философская мысль не выработала пока еще того фундаментального понятия, в котором бы динамизм выражался полнее, чем в понятии actus19.
Сознание и voluntarium
Поступок — это сознательное действие. Когда мы говорим «сознательное действие», то этим выражением констатируем также, что действие совершается по собственной воле и характерным для нее образом. Следовательно, словосочетание «сознательное действие» отчасти соответствует употребляемому в традиционной философии термину actus voluntarius, так как именно действие, присущее человеческой воле, является сознательным.
Таким образом, еще лучше видно, сколь многозначно слово «поступок» (или же его «разговорный» эквивалент «сознательное действие»). Именно видно, что в этом слове сконцентрировались те онтологические смыслы, которые присущи термину actus humanus, и в то же время те психологические смыслы, на которые наводят определения — латинское voluntarium и современное «сознательный» [świadomy]. Слово «поступок» содержит в себе множество смысловых оттенков, которые нам надлежит постепенно извлечь (= ex-plicare20). Такое извлечение будет одновременно и постепенным открытием действительности, которую представляет собой человеческая личность. А потому настоящее исследование и мыслится как своего рода постепенное извлечение [wydobywanie], или «экспликация», поступка с точки зрения проявления действительности личности.
К этому мы предполагаем подойти путем анализа отдельных аспектов, постоянно памятуя об органичной цельности поступка в его соотношении с личностью. Впрочем, все это как раз и входит в понятие аспекта. Аспект не может ни заменить собой целого, ни исключить его из нашего поля зрения. Случись подобное, мы бы имели дело с абсолютизацией аспекта, что всегда ошибочно в познании сложной действительности. А именно таковой являются личность и поступок. Осознание этой сложности и вытекающих отсюда положений в сфере познавательной деятельности не должно нас покидать ни на миг, ни тогда, когда мы будем анализировать личность и поступок в аспекте сознания, ни потом — в аспекте причинности, как и в других аспектах.
2. Попытка выявить сознание в структуре сознательного действия
Возможность и необходимость такого рода попытки
Словосочетание «сознательное действие» выводит нас к аспекту сознания в поступке, хотя этого аспекта еще и не выделяет. Надо бы провести разграничения между «сознательным действием» и «сознанием действия» — тогда аспект сознания открывается как бы сам собой. Благодаря такому разграничению мы получаем непосредственный доступ к сознанию и можем приступить к его изучению, при этом, конечно, никогда не забывая о той функции, какую выполняет сознание как в действии, так и в бытовании личности в целом.
Ведь человек не только сознательно действует, но и обладает сознанием того, что он делает. И даже более — сознанием того, что он делает сознательно. Как видно, одно и то же слово здесь применяется по-разному, а именно в виде прилагательного там, где мы говорим о действии сознательном, и в виде существительного, или субъекта там, где мы говорим о сознании действия. В дальнейших рассуждениях мы намерены сконцентрироваться на сознании действия, а также вследствие этого — и на сознании действующей личности, то есть связать его с личностью и поступком. Только в таком ракурсе мы и будем изучать сознание как таковое. Когда же мы говорим о сознательном действии (не выделяя при этом сознания действия), мы указываем лишь на поступок — и на то его определяемое свойство, которое соединяется с познанием.
Речь идет о таком именно познании, которому поступок обязан еще и тем, что он является voluntarium, то есть что он совершён по собственной воле. Ибо истинное действие воли предполагает познавательную объективацию. Отсюда явствует, что оборот «сознательное действие» прямо не говорит о сознании действия, но зато предоставляет возможность выявить в этой динамической совокупности сознание как таковое и рассмотреть его в виде особого аспекта. Представляется также, что возникает и потребность выявить этот аспект.
Сознательному действию нам предстоит посвятить все наше исследование, между тем как изучение самого сознания действия, о чем речь идет в первом разделе, может представить нам в новом свете полную динамизма систему личности и поступка.
Может (а пожалуй, даже и должен) возникнуть вопрос, почему исследование сознания действия опережает исследование причинности, тогда как именно причинность учреждает сознательное действие как поступок личности. Почему же мы начинаем наш анализ с того, что в действии является вторичным, а не с того, что является главным? На этот вопрос сразу не ответить. Возможно, исчерпывающий ответ удастся получить лишь в ходе самого исследования. В любом случае, проводя вначале анализ сознания действия, мы надеемся лучше подготовиться к анализу причинности, как бы расширить ее поле, а вместе с тем извлечь и более полное представление о поступке как о таком динамизме, который наиболее адекватно выражает человеческую личность как таковую.
При этом совершенно очевидно, что анализ сознания, пусть он и предшествует анализу причинности, в то же время имеет отношение к этой причинности (а одновременно — и ко всему человеческому динамизму) и постоянно ее предполагает.
Мы собираемся изучать здесь сознание не в отрыве, а в тесной связи с динамизмом и причинностью, поскольку и в действительности, и в человеческом опыте сознание действия тесно связано с сознательным действием. Временное исключение сознания в виде отдельного аспекта является методологическим приемом, своего рода вынесением за скобки, что служит лучшему пониманию того, что находится в самих скобках. Потому-то и название данного раздела говорит не о сознании как таковом, но о личности и поступке в аспекте сознания.
Сознание, выраженное через actus humanus
Традиционная интерпретация поступка как actus humanus подразумевает, что сознание в том его смысле, который мы обозначили через определение actus humanus, — это то же самое, что «сознательное действие». В этом же значении «сознание» словно бы целиком растворяется в понятии voluntarium — в динамизме человеческой воли. В такой интерпретации аспект сознания еще не стал ни выделенным, ни исследованным. Меж тем сознание как таковое (сознание в его субстантивном и субъектном значении) вполне может быть выделено в сознательном действии: оно пронизывает собой всю глубинную связь «личность—поступок» и становится ее важным аспектом. Это такой аспект, в котором и бытование личности, и ее действие не только отражаются, но и по-своему создаются. Традиционная концепция actus humanus не столько, может, обходила этот аспект, сколько скорее скрывала его в себе; в ней он был скрыт implicite21 22.
Концепция actus humanus была, как уже упоминалось, не только реалистической и объективистской, но еще и метафизической. Она воспринимала сознание как то, что «внедрено» [wporządkowane], как бы «впаяно» [wtopione] в действие человека и в его бытие, которое является бытием разумной природы. Согласно этой концепции, человек живет и действует «сознательно», тогда как у его бытования и действия нет в сознании своеобразного источника. Не забудем тут, что, ставя эту проблему, мы как можно дальше отошли от тенденции «абсолютизировать» сознание. Речь идет лишь об извлечении (как бы открытии) того sui generis сознательностного аспекта, который содержится в actus humanus.
В понимании схоластов (где речь шла о человеке как личности), аспект сознательности был, с одной стороны, заключен (а отчасти и скрыт) в «рациональности» (обращаясь к определению: «Homo est animal rationale»23 или же «Persona est rationalis naturae individua substantia»24). С другой же стороны — сознательностный аспект заключался в воле (понимаемой как appetitus rationalis25) и выражался как voluntarium. Целью же нашего исследования является извлечение — «экспликация» сознательностных аспектов, извлечение сознания как сущностного и учрежденного аспекта всей той динамической структуры, которую представляют собой личность и поступок.
Человек не только действует сознательно, но и осознает свое действие, а также то, кто действует, то есть, следовательно, сознает свой поступок и себя как личность в их динамической соотнесенности. Это сознание выступает одновременно с сознательным действием, как бы его сопровождая. Но может и предшествовать действию, как и следовать за ним. Оно обладает своей непрерывностью и своей тождественностью, которые независимы от строения и тождественности каждого отдельного поступка26. Любой поступок словно бы настигает сознание, по отношению к нему возникает и заканчивается, оставляя после себя след своего присутствия.
Сознание сопутствует поступку и отражает его тогда, когда он зарождается и когда он совершается, а после того как свершился, все еще продолжает отражать его, хотя, разумеется, уже не сопровождает. Это сопровождение сознания свидетельствует не столько о том, что действие является сознательным, сколько в большей степени, что человек сознает свое действие. А это также приводит к тому, что он действует как личность и (в чем аспект сознания играет особо важную роль) переживает свое действие как поступок. Именно это мы и собираемся здесь постепенно прояснить.
Сознание и познавание
Хотя функцию сознания (если исходить из проведенного выше анализа) и можно определить как познавательную, однако таким образом мы характеризуем эту функцию лишь в общих чертах. Ибо в этой своей функции сознание предстает в виде лишь отпечатка (или, скорее, отражения) того, что в человеке «делается» [dzieje się], а также и того, что человек «действует» [działa] (данное различение особенно важно для дальнейшего исследования поступка: на этом мы специально остановимся в следующем разделе). Сознание является также отпечатком [odbicie], а точнее — отражением [odzwierciedlenie] всего, с чем человек вступает в объектный контакт посредством того или иного действия (в том числе и познавательного), как и в ситуации того, что в нем «делается». Сознание все это отражает. В «нем» в какой-то мере целиком содержится весь человек и весь тот мир, который этому конкретному человеку доступен, то есть тому человеку, который есть я сам. Как же это все «в нем» существует? На этот важный вопрос следует ответить так: все это существует в сознании в характерном только для него виде.
Попытаемся теперь описать этот вид. Чтобы постичь суть совершаемых посредством человека познавательных актов, необходимо вникнуть в предмет, мысленно его объективировать и таким путем «понять». В этом значении познавательные акты имеют интенциональный характер, они обращены к познаваемому предмету и обретают в нем свой смысл бытия в качестве актов понимания или знания. Представляется, что этого нельзя сказать о сознании.
В отличие от сторонников классической феноменологии, мы полагаем, что познавательный смысл бытия сознания (и присущих ему актов) основан не на проникновении в предмет, а на его объективации, которая привносит с собой понимание предмета или схематичное представление о нем27.
А потому интенциональность, характерная для тех познавательных актов, благодаря которым мы получаем понимание предметной действительности в одном из ее измерений, не может служить актам сознания, ибо они лишены интенционального характера, хотя то, что составляет предмет нашего познания, понимания и знания, является и предметом сознания.
И все-таки в той мере, в какой понимание и знание способствуют формированию предмета способом интенциональным (а именно это является основой самого динамизма познавания), в той же мере и сознание ограничено отражением того, что уже было познано тем же способом. В какой-то степени это — понимание уже понятого. Мы придерживаемся того мнения, что подлинно познавательный динамизм, сама деятельность познавания к сознанию не относятся. Если эта деятельность основана на своеобразном установлении значений в их отнесении к объектам познавания, то значения эти устанавливаются не сознанием, хотя безусловно, они устанавливаются и в сознании.
А если так, то трудно усомниться в том, что сознанию служит познавательный характер и даже познавательная функция, хотя и этот характер, и эта функция своеобразны. Этим характером — назовем его «сознательностным» [świadomościowy] — отмечены как отдельные акты сознания, так и вся их актуальная совокупность, которую можно определить как сумму актов сознания или же как их «результирующую», которая чаще всего именуется просто сознанием.
Если отражающее сознание (то есть сознание в функции отражения) представляется тут как бы производной всего процесса деятельности познавания и познавательного отношения к объектной действительности, своего рода его окончательным отпечатком в познающем субъекте, то вместе с тем следует признать, что это отражение или отпечаток возможны лишь тогда, когда мы признаем за сознанием своеобразную способность «высвечивать» все то, что человеку дано каким-либо способом познавательно.
Однако это высвечивание — не то же самое, что действенное понимание объектов и вытекающее отсюда учреждение их значений. Если же и дальше прибегнуть к этому сравнению, высвечивание это является, скорее, удерживанием в нужном свете до тех пор, пока объекты и их познавательные смыслы не отразятся в сознании. Ибо сознанию свойствен тот самый разумный [umysłowy] свет, которому человек обязан традиционным определением animal rationale28, а человеческая душа — определением anima rationalis29.
Несубъектный характер сознания
Предлагая эти размышления, мы, разумеется, ни в коей мере не претендуем на то, чтобы представить сколько-нибудь развернутую и завершенную теорию сознания. Отрицая интенциональный характер его актов, мы, может показаться, противоречим тому, что по этому поводу утверждает большинство современных мыслителей. Но мы тем не менее имеем в виду сознание не как оторванную действительность, но лишь как субъектный смысл того бытования и действия, которое является сознательным (или бытования и действия, свойственных человеку).
Открывая сознание в совокупности человеческих динамизмов как утвержденное свойство поступка, мы пытаемся, однако, понимать его в неразрывности с тем же поступком, динамизмом и причинностью личности. Такой тип понимания или интерпретации сознания (в значении, как сказано выше, субстантивном и субъектном) охраняет нас от признания того же сознания как некоего самостоятельного субъекта.
Признание же сознания в качестве некоего самостоятельного субъекта могло бы открыть дорогу к его абсолютизации, а в последующем в результате этого — и к идеализму, коль скоро сознание-абсолют признается единственным субъектом всех смыслов, которые в конечном счете сводятся к нему же (в таком случае esse = percipi30). Однако подобного рода рассуждения здесь для нас только попутные. Сознание интересует нас относительно личности и ее причинности — именно такое сознание мы стараемся охарактеризовать, говоря о той функции отражения и высвечивания, которая присуща отдельным актам сознания и всей сумме (или результирующей) этих актов.
Следует добавить, что эта сумма (или же результирующая) актов сознания имеет решающее значение для актуальных состояний сознания. Субъектом такого состояния является, однако, не сознание, но человек, о котором мы верно говорим, что он находится в сознании или же без сознания, что он бывает в полном сознании или же не в полном и т.п. Само по себе сознание не является субстанциальным субъектом сознательностных актов, не живет отдельно в качестве сущностного субстрата переживаний и не обладает властью.
Впрочем, подробное разъяснение этого тезиса выходит за пределы тематики данного исследования и относится к психологии или же к соответствующему разделу антропологии. Однако даже из того, что уже было сказано о характере сознания, следует, что оно полностью исчерпывает себя в своих актах, а также в их сознательностной специфике, с которой связано отражение как нечто такое, что отличается от познавательной объективации.
Человек не только познавательно входит в мир объектов и даже обнаруживает себя в этом мире в качестве одного из таких объектов, но еще и обладает всем этим миром в сознательностном отражении, которым он живет наиболее внутренне и личностно. Ибо сознание не только отражает, но и особым образом интериоризирует [uwewnętrznia], делает внутренним то, что оно отражает, предоставляя всему этому место в собственном «я» личности.
Но здесь мы прикасаемся к еще одной и, пожалуй, более глубокой функции сознания, о которой следует сказать особо. А сейчас нам предстоит ответить на вопрос, каким образом эта интериоризация возникает и проистекает из сознания, из той одновременно отражающей и высвечивающей функции, которую мы обнаружили в нем прежде. Во всяком случае, в свете вышесказанного полнее вырисовывается сознание поступка, а вместе с ним — и сознание личности. Мы утверждали, что оно является чем-то иным по сравнению с тем, что свидетельствует о поступке как о сознательном действии. Сознание поступка — отражение, одно из множеств отражений, которые складываются в смысловую совокупность сознания личности. Это вот отражение обладает самим по себе сознательностным характером и не основано на деятельной объективации ни поступка, ни личности, хотя образ и этого поступка, и этой личности в нем наверняка есть.
3. Сознание и самосознание
Обусловленность сознания познавательной потенциальностью человека
Выше говорилось, что сознание отражает человеческий поступок свойственным только ему одному образом (то есть сознательностным), при этом познавательно не объективируя ни сам поступок, ни ту личность, которая его совершает, ни, наконец, весь «мир личности», который каким-то образом соединен и с ее бытованием, и с ее действием. И тем не менее акты сознания, как и их сумма (или результирующая) сохраняют тесную связь со всем тем, что находится помимо них, а особенно там, где речь идет об отношении к поступку, совершаемому посредством собственного личностного «я».
Это отношение устанавливается через смыслы сознания, на которые накладываются значения как отдельных элементов действительности, так и их взаимосвязей. Когда мы констатируем эту смысловую сторону сознания, а одновременно с тем утверждаем, что само по себе оно тех значений не достигает, потому что познавательно не объективирует, мы приходим к выводу, что с сознанием тесно сотрудничает все человеческое познание: способность и умение [sprawność] (16) активного понимания. Сознание обусловлено этой способностью и этим умением, можно сказать, обусловлено всей познавательной потенциальностью, которую мы воспринимаем — вместе со всей философской традицией Запада — как основополагающее свойство человека-личности.
Благодаря способности и достоинству активного понимания мы открываем для себя значения отдельных вещей, и наш ум постепенно овладевает как этими вещами, так и возникающими между ними связями. Ибо понять — не то же самое, что интеллектуально ухватить значение вещей или отношения между вещами. Все это настолько чуждо сознанию, что весь процесс активного понимания не совершается ни посредством сознания, ни благодаря ему.
Значения вещей или связей между ними даны сознанию как бы «извне», как плод знаний, которые человек получает в результате активного понимания объектной действительности и которыми владеет по-разному и в разной степени. Отсюда также и разные категории знаний, устанавливающие и разные уровни сознания, хотя между знанием и сознанием существует значительная разница (с точки зрения интеллектуального формирования как отдельных актов, так и познавательной совокупности).
От всех видов и типов знаний, которые человек получает, которыми владеет и которые предполагают его сознание относительно смыслов, то есть со стороны значений, следует отличать то, что нам хотелось бы здесь назвать самосознанием [samowiedza] (17). Как явствует из самого слова, речь идет о понимании себя самого, о своего рода познавательном проникновении в тот объект, которым я сам являюсь для себя. Можно добавить, что такое проникновение способствует своеобразной непрерывности между самыми разнородными моментами и состояниями бытования собственного «я»31, достигая того, что определяет их изначальное единство через укорененность в том же «я».
Неудивительно поэтому, что самосознание в большей степени, чем какое-либо другое знание, должно быть спаяно с сознанием, ибо его объектом является то самое личное «я», с которым сознание находится в теснейшем субъектном соединении, как об этом будет сказано более подробно в ходе дальнейшего анализа. В этом пункте самосознание теснее всего смыкается с сознанием, но в то же время и особым образом от него отделяется, ибо сознание (при всем своем субъектном соединении с тем же «я») познавательно не ориентировано на него как на объект. Можно даже сказать, что сознание познавательно безучастно к собственному «я» как к объекту.
Нет таких интенциональных актов сознания, которые могли бы объективировать это «я» относительно бытования и действия. Подобные функции выполняются актами самосознания. Именно им обязан каждый человек, объективирующий контакт с самим собой или же со своими поступками. Сознание отражает поступок и его связь с собственным «я» благодаря самосознанию. Без него сознание лишилось бы значимых смыслов, имеющих отношение к собственному «я» человека, который выступает как объект непосредственного познания. В противном случае сознание оказалось бы как будто в вакууме.
Подобного понимания придерживаются идеалисты. Согласно их представлениям, сознание считается субъектом, создающим свои смыслы без учета какого-либо фактора за его пределами.
В связи с этой логикой рассуждений встает вопрос, можно ли само сознание считать реальным субъектом. Или, может быть, оно является лишь производным от самого себя. Впрочем, как мы уже указывали, для нашей работы вопрос этот — попутный.
Открытие сознания — к «я» через самосознание
Благодаря самосознанию собственное «я» действующего субъекта может быть познавательно понято как объект. В результате этого и личность, и связанный с ней поступок в сознании получают объектное значение. Сознательностное отражение, которое является не только чем-то субъектным, но в то же время составляет основу и для «субъективирования» [upodmiotowienie] (о чем впоследствии будет сказано подробнее), ни в коей мере не упраздняет ни объектного значения собственного «я», ни его поступков, ибо постоянно черпает это значение из самосознания.
Слитность самосознания и сознания следует признать главным фактором равновесия во внутренней жизни личности (особенно это касается ее интеллектуальной структуры). Человек является объектом для себя самого как для субъекта, но и в сознательностном отражении он не утрачивает своего объектного значения. С этой точки зрения самосознание первичнее сознания — ведь оно привносит в сознание смысловую связь и с собственным «я», и с его поступком, поскольку само по себе сознание ни по отношению к ним, ни по отношению к чему-либо еще не является интенционально направленным. Равным образом самосознание становится для сознания своего рода границей, за которую процесс сознательностной субъективации выходить не может.
Более того, объективируемый поворот самосознания в сторону собственного «я» и связанных с ним поступков точно так же касается и самого сознания. И оно тоже становится объектом самосознания. Этим объясняется как тот факт, что, когда человек «обладает сознанием» своего действия, он в то же время «знает, что делает», так и тот факт, что «знает, что делает это сознательно». Знает, что он — сознательный, и знает, что действует сознательно. Объектом самосознания являются не только личность и поступок, но в равной степени также и сознание поступка, и сознание личности. Самосознание объективирует это сознание, отсюда в сознательностном отражении объектное значение присуще не всякой бытийности и действию личности, которая является моим собственным «я», но лишь той бытийности и тому действию, которые связаны с сознанием — осознанно и сознательно.
Человек обладает самосознанием своего сознания и таким образом является сознающим сознание своей бытийности и своего действия в поступке. Однако процесс этот не бесконечен; именно самосознание ограничивает отражение. И насколько, с одной стороны, оно предполагает основу в сознании, формируя его смысловую грань, настолько, с другой стороны, очерчивает тот рубеж, благодаря которому сознание в конечном счете и «держится» бытия, подтверждая в нем себя как свое субъективирование [zapodmiotowywanie], а не является приговоренным к какому-то бесконечному «само-субъективированию» [samo-zapodmiotowywanie].
Выше мы отмечали, что само по себе сознание не является ни самостоятельным субъектом, ни властью. В дальнейшем еще полнее предстанет то, что у истоков сознания находится та самая познавательная потенциальность, которой человек обязан всеми процессами понимания и объективирующего знания. Сознание вырастает из этой же потенциальности, словно из единого корня. Оно появляется будто «с тылов» процесса понимания и объективирующего знания, но в то же время возникает еще более «внутри» личностного субъекта. Именно поэтому делом сознания является всякого рода «интериоризация» и «субъективации» (об этом еще речь впереди).
Самосознание как основа самоутверждения
Факт, что не только собственное «я» и связанный с ним поступок, но даже и само сознание того поступка и его связи с собственным «я» могут быть осознанны, — дело самосознания. Когда мы говорим: «Я уяснил себе свой поступок...» или «уяснил себе... что-то еще», тотчас же указывая на актуализацию сознания, мы указываем именно на актуализацию самосознания. Ибо ни поступок (ни тем более «что-то еще») нельзя «уяснить себе» сознательностно, но только интенционально и лишь потом — актом самосознания (или знания в нашем обычном понимании этого слова). Но в данном случае мы выражаемся правильно, поскольку сознание теснейшим образом сплетено с так понимаемым знанием.
Характерно и вместе с тем чрезвычайно отрадно, что в нашем языке употребляются оба выражения. Благодаря этому устанавливается порядок в рассмотрении множества ноэтических [noetycznych] и онтологических проблем. С одной стороны, становится куда более понятной объектность субъекта, а с другой — субъектность того сложного объекта, каким является собственное «я». Вот эту-то субъектность объекта нам и предстоит проанализировать.
Но прежде чем к этому приступить, необходимо еще раз подчеркнуть: если речь идет о сознании поступка, то речь идет не только о как таковом сознательностном отражении, но и об интенциональном самосознании. Я обладаю сознанием поступка, а это означает именно то, что актом самосознания я объективирую свой поступок в его соотнесении с моей личностью. Я объективирую то, что является подлинным действием моей личности, а не чем-то таким, что в ней только лишь делается. Действие это — сознательное (и опосредованно оно voluntarium); оно совершается по собственной воле (и непосредственно оно voluntarium), обладает нравственной ценностью — положительной или отрицательной, являясь хорошим или плохим. Все это вместе взятое, все то содержание поступка, объективированное актом самосознания, и составляет содержание сознания. Благодаря этой объективации мы можем говорить о сознании в объектном значении или об отношении сознания к объектному миру.
О сознании в его объектном значении мы говорим с точки зрения значений разных объектов, которые в нем содержатся и которые обязаны ему и разным их пониманием. Но иначе мы говорим о сознании в значении объектном с точки зрения тех значений, которыми обладает в нем как собственное «я», его бытие и функция, так и все, что так или иначе с ним связано. Этими значениями, а точнее целым комплексом этих значений сознание обязано самосознанию. Благодаря именно этому комплексу значений сознание особенно заслуживает наименования «само-утверждения». Это самосознание способствует формированию самоутверждения.
Место самосознания в совокупности человеческого познания
Обрисовав взаимоотношения между сознанием и самосознанием, двинемся дальше в анализе функции сознания (а преимущественно — самоутверждения) и попытаемся взглянуть в общих чертах на самосознание как таковое. Попытаемся сделать это, забыв на минуту о функции сознания таким образом, как если бы конкретное человеческое «я» было всего лишь объектом своего собственного познания, то есть именно самосознания.
Как следует из вышесказанного, собственное «я» каждого человека представляет собой своего рода точку соприкосновения всех интенциональных актов самосознания. Это такое знание, которое именно в том месте, каким оказывается опредмеченное [uprzedmiotowione] «я», встречается со всем тем, что так или иначе связано с тем же «я» или с ним соотносится. Следовательно, существует, например, нравственное самосознание, которое по сути своей отличается от знания о нравственности или, скорее, этики; подобно тому и религиозное самосознание не зависит ни от каких разновидностей знаний о религии, религиозных и богословских знаний; общественное самосознание — ни от каких бы то ни было знаний об обществе и т.п. Ибо самосознание, сконцентрированное на личном «я» как на своем собственном объекте, проникает вместе с ним во все те сферы, на которые это «я» распространяется. Однако ни одну из этих сфер оно не объективирует для себя лично, но только и исключительно в связи с собственным «я» и относительно него.
Проведенный выше анализ ясно показывает, что функция самосознания противостоит эготически [egotyczno] понимаемому сознанию, в котором оно могло бы (пусть и заместительно) выступать в виде «чистого я», то есть субъекта. Самосознание не имеет ничего общего с тем объективирующим познанием, в котором речь бы шла о «я» отвлеченном и суммарном, а следовательно и о некоей «эгологии» [egologia]. Объектом в самосознании является конкретное, «собственное» «я».
Можно бы определенным образом возразить, что по отношению к нему даже понятия знания обладают, строго говоря, общим объектом32. Между тем самосознание не только имеет своим объектом единичное собственное «я», но постоянно втянуто во все связанные с ним мелочи. Это — потенциальность, лежащая в основе объективирующего проникновения собственного «я» во всю свою конкретность, а вместе с тем и во всю свою детальность, которая не поддается никаким обобщениям. Ведь кроме прочего это является еще и подлинным «знанием о себе» как интегральном целом, ибо оно не довольствуется одной лишь регистрацией отдельных частностей, связанных с собственным «я», но постоянно стремится к обобщениям.
К подобным обобщениям относятся, например, всякого рода воззрения на самого себя или те самооценки, которые присущи одному только самосознанию и только через него возникают. Следует добавить, что эти воззрения (некое целостное видение собственного «я») находят отражение в сознании. А стало быть, в нем находят отражение не только отдельные факты, связанные с собственным «я», но и постоянно увеличивающийся и развивающийся целостный факт, который это «я» представляет. Взгляды на такой факт носят не только характер «самознающей» [samowiedni] теории собственного «я», но и характер оценки, ибо для самосознания, как известно, оценочный аспект не менее значим.
Самосознание не представляет собой какого-то отдельного случая знания о человеке вообще, о том или ином «я», которое оно пытается по возможности многосторонне объективировать. Самосознание — это сам человек — ив онтологическом, и в интенцио-нальном смыслах как объект самосознания. Однако вся присущая самосознанию познавательная деятельность движется исключительно от само-опыта к само-пониманию, а вовсе не к обобщениям о человеке как таковом. В нашем познании существует незаметная, но тем не менее вполне очевидная граница между знанием о человеке вообще и самосознанием или знанием о собственном «я». Если в каком-то из этих двух направлений и искать проход, то, скорее всего, он будет находиться в направлении знания о себе.
Самосознание использует знания о человеке вообще (проистекающие, так сказать, из разных воззрений на человеческую суть), использует также опытные знания о людях, чтобы лучше понимать свое собственное «я». В этом смысле ему не чужд сравнительный метод. Зато самосознание как таковое не пользуется знаниями о собственном «я», чтобы лучше понимать других людей или же человека вообще.
Это последнее относится к знанию о человеке, которое охотно прибегает и к самосознанию, чтобы лучше понимать свой, в свою очередь, объект. Самосознание же задержится перед собственным «я» и не выйдет за пределы единичного познавательного намерения, ибо в собственном «я» оно постоянно обнаруживает новые содержательные ресурсы. Старое adagium33 гласит: «Individuum est ineffabile»34.
4. Двойственная функция сознания
Отражение (отпечаток) и переживание
Анализ самосознания позволяет нам лучше понять сознание в той его функции, которую мы приписали ему выше. Это именно функция отражения: в данном случае сознание не ограничивается простым отпечатком всего того, что в то же время составляет и объект как понимания, так и знания (в особенности же само-понимания и самосознания), но своеобразно все это высвечивает и в таком высвечивании именно и отражает. Мы далеки от того, чтобы лишать сознание присущей ему (то есть сознательностной) познавательной активности35.
И тем не менее все то, что тут было сказано о самосознании, приводит к выводу, что названная функция отражения сознания как бы «теряется» в самосознании, в объективирующих процессах самопонимания, которые направлены на собственное «я» как на объект. Имеет ли в таком случае сознание свой собственный смысл бытия (то есть по отношению к самодовлеющей роли самосознания)? С этим вопросом связан и второй, методологический по своему характеру: каким именно путем мы приходим к такой вот концепции сознания, а в особенности — к данной концепции отношения сознания к самосознанию? Как видим, вопрос этот принципиальный — и с точки зрения уже проведенного анализа, и последующего.
Чтобы ответить на него, следует еще раз напомнить, что в этой работе мы исследуем сознание на основе опыта, который позволяет объективировать весь динамизм человека (а в особенности тот динамизм, о котором нам говорит само название «Личность и поступок»). Следовательно, концепция сознания, как и понимание его отношения к самосознанию, пусть и с опережением, но в то же время предопределяет целостную концепцию человека-личности, которую мы собираемся развить по мере нашего дальнейшего исследования.
Для разъяснения вопроса «сознание-самосознание» решающей в таком понимании представляется проблема объектности и — одновременно — субъектности человека. Сознание — это та «территория», на которой собственное «я», выступая во всей присущей ему объектности (именно как объект самосознания), одновременно переживает во всей полноте свойственную ему субъектность. Таким образом, перед нами предстает другая функция сознания, вроде бы другая его особенность, которая в живой структуре личности дополняет функцию высвечивающего отражения и придает сознанию конечный смысл бытия в специфической структуре личности и поступка.
Как мы уже неоднократно отмечали, сознание не исчерпывает себя в своей высвечивающе-отражающей функции. Это в известной мере — его изначальная функция, хотя в то же время она всего лишь частичная. Главная функция сознания заключается в том, что оно формирует переживание, а это позволяет человеку особым образом испытывать собственную субъектность. И поэтому представляется также, что для понимания действующей личности и поступка, исходящего из личности так же, как переживания (то есть в опытном измерении собственной субъектности), не обойтись без анализа сознания не только в его отражающей функции, в известной степени первичной. Сознание не исчерпывается в этой функции, в отражении поступка в его связи с собственным «я», которая начинается еще извне, но завершается во внутреннем измерении. Зеркало сознания, однако, ведет нас еще больше в глубь поступка и его связей с собственным «я», причем сознание в этой своей роли позволяет нам не только видеть наши поступки изнутри (интроспекция), как и их динамическую зависимость от собственного «я», но и позволяет нам эти поступки переживать именно как поступки, причем собственные.
В этом смысле мы утверждаем, что именно сознанию человек обязан субъективацией предметного мира. Субъективация в какой-то мере тождественна переживанию, в любом случае она проявляется в нем опытно. Если личность и поступок представляют собой определенную действительность (которая в качестве объекта самосознания обнаруживает себя и в своей собственной объектности), то одновременно и сама личность, и сам поступок становятся — благодаря сознанию — «субъективированными» настолько, насколько сознание обусловливает переживание поступка, совершаемого личностью, и насколько оно тем самым обусловливает переживание личности в ее динамически-причинном отнесении к поступку.
А вместе с тем подобным же образом «осубъективляется» [upodmiotawia się] и все то, что представляет собой интенциональный «мир личности». Мы можем рассматривать этот мир как в его объектной значимости, так и на основе сознательностного отражения. В то же время, однако, этот мир, поскольку он становится содержанием переживания, входит в итоге в круг собственной субъектности каждого человеческого «я». Так друг на друга наслаиваются, но одновременно и, незаметно отслаиваясь, отличаются друг от друга, к примеру, горный пейзаж, познавательно отраженный в нашем сознании, и тот же самый пейзаж, переживаемый на основе этого отражения.
Переживание «я» и рефлективная функция сознания
Возвращаясь ко всему тому, что было сказано выше, стоит указать на новую особенность сознания. Речь тут идет об особенности в значении конституируемом, коль скоро ей заметно соответствует еще и новая функция, которая отличается от высвечивающе-отражающей функции, охарактеризованной нами выше. Назовем эту особенность рефлективной [refleksywna] (19), приняв одновременно во внимание то, что она характеризует собой как просто сознание, так и то, из чего состоит, так сказать, актуальное состояние сознания, — своеобразную сумму или результирующую актов.
Это состояние сознания указывает не только на отражение и на все то, что является отраженным на данный момент, но еще и на переживание, в котором по-особому (ибо опытно) проявляет себя субъектность человека как переживающего субъекта. И в этом смысле рефлективная особенность сознания (или его «рефлективность») означает его своего рода естественный поворот в сторону субъекта, поскольку ведет к выявлению субъектности в переживании.
Рефлективность сознания следует отличать от той «рефлексивности» [refleksyjność], которая присуща человеческому разуму в его познавательных актах. Рефлексия предполагает интенциональность тех же актов или их так называемый познавательный поворот на объект. Если деятельность разума назвать мышлением, то рефлексивным оно будет тогда, когда мы поворачиваемся к только что совершенному акту, чтобы полнее схватить его объектную значимость, а по возможности и его характер, развитие и структуру. Таким образом, рефлексивное мышление становится важным элементом в процессе возникновения всякого понимания и всякого знания — наряду с тем знанием о себе, которое мы назвали самосознанием.
Рефлексия, стало быть, осуществляется неотрывно от сознания, служит ему, что становится совершенно очевидным в свете рассуждений о высвечивающе-отражающей функции сознания. Тогда как если говорить о утверждении переживания, то в этом случае самой рефлексии и рефлексивности будет недостаточно. Происходит специальный поворот в сторону субъекта, которому мы обязаны — вместе с переживанием — особым проявлением субъектности переживающего «я». Эту учрежденную функцию сознания мы и называем рефлективной, то есть поворачивающей все на субъект. В этом же смысле сознание является «рефлективным», а не только «рефлексивным».
Этот поворот к субъекту — как функция сознания — отличен от отражения. В отражении (благодаря самосознанию) тот человек, который является субъектом и составляет свое собственное «я», выступает еще и как объект. Рефлективный поворот сознания содействует тому, что объект этот, именно потому, что онтологически является субъектом, переживая собственное «я», переживает одновременно и себя как субъекта. Утверждая это, мы определяем рефлективность как существенно важный, но вместе с тем и совершенно специфический момент сознания.
Сразу добавим, что этот момент заявляет о себе только там, где мы наблюдаем сознание в его тесной и органичной связи с «бытием», с человеком, и в особенности — с человеком, который действует. Но тотчас же разведем понятия: быть субъектом — это одно, а быть познанным (объективированным) в качестве субъекта (что имеет место еще и в сознательностном отражении) — это совсем другое. И уж, наконец, совершенно иное — переживать себя в качестве субъекта своих актов и своих переживаний (последним мы обязаны сознанию в его рефлективной функции). Различия эти имеют огромное значение для дальнейшего анализа, посредством которого мы постараемся приблизиться ко всей динамической действительности личности и поступка, учитывая также и ту субъектность, которая дана нам в переживаниях.
Человек, несомненно, прежде всего является субъектом своего существования и действия, тем субъектом (как бытием определенной природы), именно действие которого имеет свои последствия. Этого субъекта существования и действия, каким является человек, в традиционной онтологии именуют термином suppositum36. Можно сказать, что слово suppositum служит нам для обозначения насквозь объектного субъекта, абстрагируясь от аспекта переживания, а в особенности — от переживания той субъектности, в которой этот субъект является данным самому себе как личное «я».
Слово suppositum абстрагируется затем от аспекта сознания, благодаря которому конкретный человек — объект, будучи субъектом, переживает себя в качестве субъекта, переживает, следовательно, свою субъектность, и это переживание дает ему основание определять себя с помощью местоимения «я». Известно, что это местоимение — личностное: «я» указывает всегда на конкретную личность. Обратим вниманием и на то, что термин «я» заключает в себе гораздо больше, чем термин suppositum, так как объединяет момент пережитой субъектности с субъектностью онтологической, тогда как suppositum говорит только о той второй: о бытии как субъектной основе существования и действия37.
Очевидно, что подобное истолкование понятия «я» как раз и предполагает концепцию сознания, как и ее отношение к человеку — реальному субъекту. Даже более того: именно предполагает рефлективность сознания. Если бы переживание собственной субъектности, которая составляет основу для определения себя как «я», мы оторвали от реального субъекта, которым является это собственное «я», то тогда переживаемое «я» не представляло бы собой ничего, кроме содержания сознания. Потому-то для нашего труда и оказывается принципиально важным этот конституируемый здесь рефлективный поворот сознания к реальному субъекту в целях его совместного утверждения [współ-konstytuowanie] в пределах и с помощью самостоятельного измерения.
В этом плане «я» оказывается реальным субъектом, переживающим свою собственную субъектность, то есть одновременно утвержденным в измерении сознания.
Утверждение «я» как субъекта, существующего за счет переживания собственной субъектности
Из того, что уже сказано, ясно следует (согласно принципам познания, изложенным во вступительном разделе), что здесь ни в коей мере не имеется в виду отрыв переживаемого «я» от его онтологических основ. Сознательностный анализ, который мы тут проводим, может даже послужить еще большей укорененности этого «я» в собственных сущностных основах. Каждый человек, равно как и тот, который является мной, дан и в совокупном, и в простом опыте как индивидуально реальное бытие, как субъект существования и действия (или как suppositum). Вместе с тем каждый дан самому себе и как конкретное «я» — как через самоутверждение, так и через самосознание.
Самосознание утверждает, что то бытие, которое объектно является мной, одновременно составляет мое субъектное «я», коль скоро я переживаю в нем мою субъектность. Следовательно, я не только владею сознанием собственного «я» (на основе самосознания), но и благодаря сознанию (рефлективному) переживаю это мое «я», или переживаю себя как конкретного субъекта в самой своей субъектности. Сознание — не только аспект, но также существенно важный масштаб или реальный момент того бытия, которым являюсь «я», коль скоро оно конституирует его конкретную субъектность в значении переживания.
Если это бытие (а значит и реальный индивидуальный объект) в своей основополагающей сущностной структуре соответствует тому, что в традиционной философии определяют как suppositum, то без сознания это suppositum никоим образом не смогло бы конституроваться как «я». Представляется, что подобным образом сознание включается и в реальную организацию того бытия, каким является человек, насколько мы хотим выявить субъектность этого бытия в его соразмерных пропорциях — ту субъектность, благодаря которой каждый конкретный человек и есть единственное и неповторимое «я».
Пожалуй, стоит еще и с другой стороны задуматься над тем путем, который ведет нас в наших размышлениях на тему сознания от отражения к переживанию. Здесь нам сознание явлено как своеобразный масштаб того индивидуального реального бытия, каким является конкретный человек. Сознание не заслоняет этого бытия и не поглощает его собой. Подобное имело бы место при условии принятия главной предпосылки идеалистического мышления, согласно которой якобы esse — percipi (что означает: это «бытие» является тем же, «что составляет содержание сознания»), но вместе с тем она отвергает любой способ бытования вне сознания38.
Для нас же эта проблема предстает в прямо противоположном значении: сознание, соединенное с бытованием и действием конкретного человека-личности, не только не поглощает и не заслоняет этого бытия и этой динамической действительности, но раскрывает их «до глубин», а через это именно раскрывает и человека в его своеобразной обособленности и неповторимой конкретности. На подобном выявлении основана рефлективная функция сознания.
Можно сказать, что благодаря этой функции человек вроде бы существует по направлению «внутрь», но и одновременно существует в полном объеме своей мыслительной (разумной!) сути. Это бытование «внутрь» осуществляется как бы вместе с переживанием, отчасти с ним отождествляясь. В нашем понимании, переживание не представляет собой никакого рефлекса, который бы проявлялся на поверхности бытования и действия человека. Более того, переживание есть тот присущий актуализации человеческого субъекта вид, которым человек обязан именно сознанию.
Благодаря ему реально и, можно сказать, объективно заключенная в человеке как бытии энергия (энергия, состоящая из многообразной и дифференцированно богатой потенциальности) реально и объективно актуализируется (о чем специально будет сказано в следующих разделах). Необходимо, однако, заметить, что актуализируется она в разрезе, свойственном человеку как субъектной личности. Более того, актуализируясь таким образом, энергия обретает в переживании свою как бы субъектную и своеобразную отделку39. В дальнейшем станет ясно, что не всякая энергия человеческой потенциальности находит свое адекватное соответствие.
Опытное выражение духовности человека
Сознание, пока оно только отражает, пока является отпечатком, сохраняет еще некую объектную дистанцию относительно собственного «я», но зато когда оно становится основой переживания, когда оно утверждает [konstytuuje] это переживание благодаря своей рефлексивности и преодолевает эту дистанцию, оно входит в субъект и уже опытно утверждает его вместе с каждым переживанием. Очевидно, что оно отражает его по-разному и по-разному конституирует: отражает, задерживая благодаря самосознанию свое объектное значение и свою объектную, можно сказать, позицию, зато конституирует в чистой субъектности. Это чрезвычайно важно.
Благодаря той двойной функции, которой обладает сознание, пребывая в границах собственной субъектности, мы не утрачиваем ощущения своего собственного бытия в его реальной объективности. То же, что наши переживания формируются благодаря сознанию, а без него нет человеческого переживания (хотя это и разные проявления жизни, разные актуализации потенциальности человека), по-своему объясняет как содержащееся в аристотелевской концепции и определении человека прилагательное rationale40, так и в концепции и определении Боэция понятие личности: «Rationalis naturae individua substantia»41.
Сознание открывает доступ к духовности человека, предлагает нам определенный на нее взгляд. Духовность человека проявляется в сознании и благодаря ему создает в переживании внутренний опыт его бытования и действия. Основы духовности человека, ее своего рода корни находятся за пределами непосредственного опыта (мы постигаем их путем понимания), сама же, однако, духовность имеет свое опытное выражение, проявляя себя в нем. Доказательством тому служит факт тесного, как бы укорененного соединения свойственных человеку переживаний с рефлективной функцией сознания. Человек мысленно переживает себя и все, что в нем происходит, весь свой собственный «мир», ибо по природе своей сознание разумно, интеллектуально. Оно также определяет в человеке природу его переживаний и некий их уровень.
Сознание поступка и переживание поступка в измерении нравственных ценностей
Каким же образом человек переживает себя в поступке? Мы уже знаем, что он сознает себя «действующим», или субъектным, виновником действия. Как следует понимать сознательностное отражение поступка, если этот поступок выходит за пределы субъектной сферы человека, распространяясь на внешний мир, — проблема отдельная.
Но помимо этого человек переживает свой поступок и в границах собственной субъектности, и это переживание (как и всякое иное переживание) обязано сознанию в его рефлективной функции. Человек переживает свой поступок как действие, будучи его субъектным виновником, а само это действие оказывается также и неким глубинным выражением и проявлением того, из чего состоит его собственное «я», того, чем это «я» просто является.
Свое действие человек отчетливо отличает от всего, что в его собственном «я» лишь «делается». Различение actio42 и passio43 именно здесь находит свое первичноопытное обоснование. Само по себе различение — дело самосознания, и относится оно к сфере значений сознательностного отражения. Но оно протекает вместе с переживанием: человек переживает свое действие как нечто совсем отличное от того или иного действия, происходящего в нем самом.
Только в связи с действием (или поступком) человек переживает также и нравственные ценности «добра» и «зла» («нравственность» либо «безнравственность» — как зачастую ошибочно говорят) и переживает их как «свои» ценности. Он переживает их на основе отнесения, которое одновременно является и ощущением, и оценкой. В любом случае человек не только сознает «нравственность» своего поступка, но и адекватно (а иногда и очень глубоко) ее переживает.
Поступок и нравственные ценности объективно принадлежат реальному субъекту, которым является человек как их виновник и в реальном, и в экзистенциальном плане: они — просто действительность, которая особым способом связана с этим субъектом и от него зависит. Вместе с тем поступок и соответствующие ему нравственные ценности (добро и зло) функционируют (если так можно выразиться) насквозь субъектно в переживании, которое сознание в силу своей рефлективной функции обусловливает, а не только отражает через самосознание, что было бы всего лишь объектным уяснением себе как поступка, так и его нравственной ценности44.
Как видно, обе функции сознания принимают участие в этой, можно сказать, своеобразной драме человеческого «нутра», какой является драматичная борьба добра и зла, которая разыгрывается в поступке, а через поступок — в личности. Стало быть, одновременно с тем и сознание (которое благодаря своей отражающей функции тесно связано с самосознанием) позволяет нам объектно уяснить то добро или зло, виновниками которых мы в данном поступке становимся, и одновременно позволяет нам это добро или зло переживать вместе с собственной причинностью, в чем и выражается рефлективность сознания.
Это переживание, как мы уже отмечали выше, не является какой-то дополнительной, вроде бы поверхностной реакцией поступка или же выражением добра и зла в качестве его нравственных критериев. Нет, здесь идет речь о прямо противоположном — о таком рефлективном проникновении «внутрь», в результате которого и сам поступок, и такие нравственные ценности, как добро и зло, вместе составляют в человеке именно целостную субъектную действительность. Она обретает в человеческой субъектности присущую ей законченность. И тогда человек переживает добро и зло просто в себе самом — в своем собственном «я». А тем самым переживает себя как того, кто является хорошим или плохим. В этом и заключена вся полнота измерения нравственности как субъектной и личностной действительности.
Значение собственного «я» в понимании человека
Эта «полнота измерения» (или измерение переживания) в то же время является и измерением опыта, через который добро и зло как нравственные ценности личности, а вместе с ними — и сама личность и поступок становятся объектом понимания, причем понимания самого глубинного, как о том уже говорилось во вступлении к нашему исследованию. Там была речь об опыте человека и нравственности как основе и источнике понимания человека и нравственности.
Этот опыт и это понимание, безусловно, шире того само-опыта и развивающегося вместе с ним само-понимания, которые заключены в переживании собственного «я». В этих предварительных рассуждениях мы задавались вопросом, можно ли этот самоопыт (или переживание собственного «я»), как и растущее вместе с ним само-понимание (или осознание себя в опоре на самосознание), в их совокупности перенести за пределы его собственного «я» в расширяющийся все время круг опыта человека?
Такая проблема, безусловно, существует. Мы затрагивали ее в рассуждениях о самосознании, и теперь возвращаемся к ней снова. Ибо нельзя отрицать, что, находясь в границах само-опыта и само-понимания, мы находимся в своего рода особо привилегированном и наиболее благодатном месте опыта и понимания человека. А потому, сохраняя всю неповторимую специфику и самосознания (о чем была речь в конце предыдущего раздела), и переживания собственного «я», мы в нашем познании человека будем стараться так или иначе черпать из этого источника само-опыта и само-понимания. Происходит это, наверное, таким образом, что уже на самом выходе мы словно дважды перестраиваемся: выходя из своего «внутреннего мира» за пределы собственного «я» к «человеку» и одновременно идя от этого «человека», мы возвращаемся к своему «я», а следовательно, опять-таки в свой «внутренний мир».
Наше познание человека носит тем самым определенного рода циклический характер. И он в полной мере оправдан, поскольку объектом познания должно быть не только собственное «я», но и человек, но вместе с тем этот человек среди других людей является и «мной» тоже, моим собственным «я».
5. Проблема эмоционализации сознания
Сознательностные и эмотивные начала в человеке
В настоящем параграфе мы предполагаем заняться исследованием весьма конкретной проблемы, но этого не сделать, если не расширить хотя бы контекст. А поскольку расширенный контекст еще будет предметом особого анализа в последующих разделах настоящего исследования, здесь нам придется (как и анализируя целиком сознание), отчасти забежать вперед и коснуться того, что будет нами подробно изучено далее.
Речь сейчас о том особом пределе жизненных ресурсов [żywotność] человека, которые по происхождению — из эмотивных [emotywnych] начал его психики. Известно, что сознательное действие человека (или собственно поступок) может быть связано с этими началами и с их воздействием по-разному, может быть, c ними связано даже и внутри себя. Voluntarium — как существенно важная для поступка активность воли, подвергается с этой стороны разным модификациям. И это, естественно, более всего нас интересует во всем исследовании личности и поступка. Однако в первоначальном нашем наброске мы попытаемся взглянуть на подобные модификации в аспекте (или в измерении) сознания, каким оно было здесь представлено, выделено и выдвинуто на первый план всей совокупностью наших ожиданий.
Сознание отражает собственное «я» человека и его поступок и одновременно позволяет переживать это «я», переживать себя и свой поступок. И в том и в другом случаях в этом участвует и собственное тело. Человек обладает сознанием своего тела и его переживает тоже, переживая при этом собственную «телесность», подобно тому как и собственную чувственность [zmysłowość] или чувствительность [uczuciowość] (21). Эти переживания сопряжены с сознательностным отражением, а потому ими также управляет и самосознание. Его наличие легко обнаруживается по некоей отвлеченности осознаваемого и переживаемого.
Но одно дело — переживать собственное тело, и совсем другое — переживать собственную телесность. Различие во многом зависит от степени мыслительной отвлеченности, которая относится к процессам понимания, а в связи с собственным «я» — и к процессам самосознания. Самосознание создает смысловую сторону сознательностного отпечатка, которая вместе с рефлективной функцией сознания включается в переживание, определяя также и его содержательный характер. В актах самосознания человек, опираясь на само-опыт, воспринимает собственное «я» специфически, но в то же время и целостно.
Если речь идет о понимании тела, то самосознание, а вместе с ним и сознание во многом обязаны отдельным телесным ощущениям. Известно, что ни организм при всей его специфической внутренней структуре, ни также отдельные вегетативные процессы, которые в нем происходят, не составляют — в общем объеме — ни объекта самосознания, ни объекта сознания. Самосознание, а вместе с ним и сознание проникают в организм и его жизнь так далеко, а точнее, так глубоко, как это только могут позволить им чувства. Очень часто, например, в силу того или иного заболевания, которое высвобождает соответствующие телесные ощущения, человек начинает осознавать в себе тот или иной орган тела или вегетативный процесс.
Человеческое тело в целом, а также всё, что с ним связано более или менее непосредственно, является сначала объектом чувств и лишь потом — самосознания и сознания. Понятия «сначала» и «потом» употребляются тут в значении не временнoй последовательности, а естественной адекватности объекта субъектным актам. Переживанию тела больше соответствуют акты ощущений, а не те акты пониманий, из которых каким-то образом выстраивается сознание. И тем не менее человек переживает не только ощущение своего тела, но еще и сознание своего тела.
Мир чувств — это объективно богатый мир человека, который является существом еще и чувствующим, а не только мыслящим. Богатство это в известной степени соответствует как структуре человека, так и мира вне человека. Чувства разнятся между собой не только количественно, но и качественно, и с этой точки зрения они образуют определенную иерархию. Качественно высокие чувства участвуют в духовной жизни человека. В одном из последующих разделов этого исследования мы специально остановимся на человеческой эмотивности как особом свойстве психики.
Известно, что вся эмоциональная жизнь человека оказывает огромное влияние на формирование человеческих поступков. Известно также (этот факт подтверждают многочисленные учебники по этике), что чувства, по мнению одних, интенсивно влияют на наши действия, по мнению других — влияют, ограничивая их, а порой даже и парализуя: это влияние распространяется на то, что составляет саму суть действия и является для него существенно важным, — на voluntarium. Выше мы отметили, что voluntarium — это наличие свободной воли в том действии, которое в то же время является и действием осознанным. В настоящем разделе мы, как уже сказано, и займемся этим сознательным действием (а стало быть, и voluntarium) в аспекте сознания.
Суть эмоционализации сознания
В этом же аспекте мы собираемся проанализировать воздействие эмотивных начал, причем в определенном ракурсе, а не в полном объеме. Речь пойдет об эмоционализации сознания — так мы решаемся назвать это особое воздействие эмотивных начал на сознание действия (что, естественно, не может не иметь и особого значения для всего динамизма личности, для сознательного действия или поступка)45
Суть проблемы заключается в том, что эмоции, эмотивные факты в тех разных видах, в каких они происходят («совершаются») в человеке как субъекте, не только отпечатываются в сознании, но и особым, свойственным лишь им способом влияют на сознательностное отражение различных объектов, начиная с собственного «я» и поступка. Разнородные чувства эмоционализируют сознание, то есть включаются в обе его функции — отражающую и рефлективную, — меняя несколько их характер.
Вначале это обнаруживается в том сознательностном отпечатке, который утрачивает дистанцию относительно эмоции и объектов, охваченных этой эмоцией. Этой дистанцией, как уже известно, сознание обязано самосознанию. Самосознание обладает определенной способностью объективировать также эмоции и чувства, тогда как сознание владеет значением тех эмотивных фактов, которые имеют место в субъекте, благодаря чему и сохраняется эта объективирующая дистанция относительно них самих и тех объектов и предметов, которые охвачены эмоцией.
Сами эмоции в человеке «делаются», но одновременно с тем и сам человек осознает, а с помощью сознания и овладевает ими. Для внутренней интеграции это господство сознания над эмоцией в высшей степени важно. «Сознательностное» господство над эмоцией не может, без сомнения, осуществляться помимо воли, без ее участия. Отсюда на его канве могут создаваться нравственные ценности. Мы стоим перед фактом взаимопроникновения сознания и воли; сознательностное господство над тем спонтанным эмотивным динамизмом, которым обусловливается voluntarium (действие, свойственное воле), в то же время обусловлено и волей.
Эмоционализация сознания возникает тогда, когда в отражении исчезает значение отдельных эмотивных фактов и объятых ими объектов, когда ощущения как бы вырастают над актуальным их пониманием со стороны человека. Это своего рода надлом в самосознании, ибо сознание продолжает отражать те эмотивные факты, которые «делаются» в человеке, хотя оно и утрачивает свое приоритетное и объектное к ним отношение. В этом случае, как известно, объективация оказывается функцией, свойственной самосознанию. Надлом объектного отношения сознания к чувствам и ощущениям, которые «делаются» в человеке, а также и к охваченным ими объектам, происходит оттого, что самосознание перестает объективировать: оно не устанавливает значений и потому не удерживает эмоции в интеллектуальной зависимости.
Почему так происходит? По разным причинам. Чаще всего поводом служит сила (или интенсивность) ощущений, их переменчивость, быстрота смены одного ощущения другим. Но это объясняет лишь одну сторону проблемы, потому что, с другой стороны, надо принять во внимание большее или меньшее достоинство самосознания. Ведь оно в той же мере подчиняется закону достоинства, в какой и всякое знание, и потому может — хорошо ли, плохо ли, — но справляться с собственным объектом (имеется в виду «объектный материал», которым для самосознания являются все факты, связанные с собственным «я», а таковыми оказываются именно эмотивные факты).
Подчеркнем еще раз, что речь тут идет не о самом по себе эффективном «владении чувствами» [opanowanie uczuć], которое находится в компетенции воли (а также и не о соответствующих добродетелях, которые отвечают, согласно аристотелевской концепции (23), нравственным ценностям), но о своеобразном «овладении ощущениями» [zapanowanie nad czuciami] — именно таком, которое входит в задачу самосознания и сознания (связь ощущений с чувствами мы постараемся рассмотреть позже — в специальном разделе, посвященном эмотивной проблематике).
Здесь основополагающую роль играет самосознание, и потому столь важно, какими способностями оно обладает. Представляется, что само по себе сознание, скорее всего, не подлечиняется законам способностей. Не предполагается, что оно может быть более или менее способным, хотя оно может быть более или менее развитым или зрелым. Всю нагрузку той стороны сознания, которая связана с его способностями, берет на себя самосознание. А еще самосознанию требуется работать над тем, чтобы не допустить эмоционализации сознания, то есть добиться того, чтобы сознание не оказалось лишенным объективирующего начала по отношению к совокупности эмотивных фактов.
В субъекте, каким является человек, ощущения подвержены колебаниям. Иногда они оказываются на подъеме — то есть множатся, но прежде всего выигрывают в силе. Между тем в каждом человеке имеется специфически эмотивная динамика, существующая как объективный факт психики. Она характеризуется степенью усиления отдельных ощущений или же целого их набора, их «результирующей» (представляется, что можно говорить и об определенной «результирующей» эмоциональных переживаний в человеке).
Эмоционализация по отношению к двойной функции сознания — отражения и переживания
Если эмоции в определенной степени этого усиления обусловливают нормальное или даже однозначно правильное функционирование сознания, то, преодолев эту степень (переступив порог), сознание подвергается эмоционализации. Вследствие либо излишнего числа или силы чувств (излишнего по сравнению с пороговой степенью), либо недостаточного достоинства самосознания это последнее лишается способности объективировать эмоции и с ними интеллектуально отождествляться. То есть утрачивается смысловая сторона эмотивных по своему характеру фактов. Сначала сознание еще отражает эти факты как «нечто такое, что делается во мне». При большем же усилении или при таком же ослаблении их актуального самосознания сознание продолжает еще их отражать, но только как «нечто такое, что делается», словно бы упраздняя их личную связь с собственным «я».
Главный смысл сознания — собственное «я» — оказывается отодвинутым на задний план, и усилившиеся чувства начинают проявлять себя так, словно их отторгли от той почвы, которая дала начало как их единству, так и множественности и смысловому своеобразию. Самосознание же одинаково объективирует в собственном «я» как то единство, так и ту множественность и смысловое своеобразие отдельных эмоций при нормальном развитии явлений. В моменты же эмоционализации (в особенности, крайней эмоционализации) они падают прямо на сознание, которое, правда, не перестает их отражать, но отражение лишено зачатков какой-либо объективации и понимания, ибо самосознание еще этого не достигло. Человек осознает тогда свои эмоции, но уже не владеет ими с помощью сознания.
Вместе с эмоционализацией в сфере сознательностного отражения происходит эмоционализация переживания. Сознание, как было сказано, не перестает отражать (даже при самом значительном усилении эмоций и чувств мы все еще продолжаем открывать это сознательностное отражение), но оно уже не имеет самостоятельного значения для формирования переживаний в эмоциональной сфере всей внутренней жизни.
Рефлективная функция сознания (которая формирует переживание) сразу же утрачивает свое решающее влияние. Характерно, что при значительном усилении ощущений или при эмоциональном напряжении человек их вообще перестает переживать, он только «живет» ими или, скорее, даже позволяет им жить в себе и собой каким-то первоначально им свойственным и вроде бы безличностным образом. Личностным же является то переживание, в котором тотчас обозначается переживание субъектности собственного «я».
Между тем эмотивные факты типа напряжения — passiones46, хотя и обладают своей собственной первоначальной субъектностью, сами по себе не служат тому переживанию субъектности, в котором личное «я» являет себя как источник переживаний и как центр, господствующий над эмоцией. Все это соединяется с рефлективным воздействием сознания. Иногда этому воздействию мешает само волнение и вторжение ощущений, перед лицом которого рефлективная функция сознания замирает. И тогда человек всего лишь живет своими ощущениями, позволяет им жить в себе в меру их собственной первоначальной субъектности, но он не переживает их субъектно так, чтобы в этом переживании личное «я» выявляло себя в качестве подлинного центра переживания.
Проблема эмоционализации сознания, как видно, — очень сложная и всякий раз чрезвычайно индивидуальная и неповторимая. Бывает, что даже при максимальном усилении эмоций сознание не подвергается эмоционализации в том смысле, о котором тут идет речь, и не перестает господствовать над эмоцией. Но бывает и наоборот, когда эмоционализация сознания наступает при слабом (объективно) движении эмоции. Этих случаев мы тут рассматривать не собираемся. Нас интересует суть проблемы — именно с точки зрения сознания, как и того совместного утверждения личностной субъектности человеческого «я», в котором сознание принимает свое участие, что мы и попытались показать в предыдущем параграфе.
Подлинно человеческими (личностными) являются переживания чувств, и в этом смысле само эмоциональное переживание призвано стремиться к тому порогу сознания, о котором мы говорили выше. При определенной степени усиления ощущений сознание функционирует нормально — как в отношении отражения, так и в отношении рефлективности. Тогда могут создаваться и подлинно эмоциональные переживания во всей их субъектной завершенности, а не только первичные эмотивные факты, которые, конечно, в субъекте существуют, но которым сознание не может предоставить субъекного профиля, свойственного личностному «я». Ибо эмоционализация сознания затрудняет (делает прямо-таки невозможной) свойственную ему самому актуализацию.
Говоря обо всем этом, мы ни в коей мере не собираемся считать уже предрешенным значение ощущений и эмоций для внутренней жизни человека и его нравственности. Этому мы посвятим специальную главу.
6. Субъектность и субъективизм
Неотъемлемость субъектности от действительности личности и поступка
Вышепроведенный анализ усиливает необходимость постановки этой проблемы, а опосредованно даже и требует этого. Речь идет о четком разграничении между субъектностью человека (ее мы тут изучали одновременно с сознанием) и субъективизмом как определенной интеллектуальной позицией, которой мы категорически хотели бы избежать.
Утверждение субъектности человека-личности имеет фундаментальное значение для понимания реализма и, в особенности, объективизма нашего исследования, ибо в действительности человек является субъектом и переживает себя как субъект. Динамическая связь (а точнее — соотнесенность) личности и поступка реализуется именно на этой почве. Без признания субъектности человека нет оснований для того, чтобы охватить эти связи всесторонне.
Решающее значение для подобного утверждения субъектности человека имеет аспект сознания. Благодаря сознанию человек переживает себя как субъект. Переживает и, следовательно, является субъектом сугубо в смысле опыта. Понимание тут возникает прямо из опыта, минуя каких-либо посредников, без умозаключения. Человек переживает и свой поступок как действие, которого он, личность, является виновником. Эта причинность, о которой мы поведем речь в следующем разделе, становится очевидной благодаря переживанию и являет нам себя в аспекте сознания.
Итак, необходимо ближе присмотреться к переживанию (и к той субъектности человека, которая составляет его собственную почву), чтобы воспринять причинность как факт целиком опытный. Понимая субъектность только метафизически и утверждая, что человек как бытие объективное представляет собой подлинного субъекта существования и действия (или suppositum), мы в значительней мере абстрагируемся от самого источника нашей наглядной доказательности, источника опыта. Целесообразнее было бы попытаться скоординировать и соединить оба этих аспекта: первый — аспект существования (человека-личности), аспект сознания (акта в смысле действия или поступка), и второй — аспект переживания.
Уяснить это нам важно не только с точки зрения методологии (о чем уже говорилось в предыдущем разделе), но и с точки зрения объективности. Мы сказали об этом выше, констатируя, что, не обрисовав по возможности полно субъектности человека, мы не сможем обрисовать во всей полноте и динамическую связь личности и поступка, ибо эта связь не только отражается в сознании, словно во внутреннем зеркале бытования и действия человека, но и по-своему благодаря этому же сознанию формируется ее окончательный, субъектный вид. А это как раз и есть вид переживания — переживания поступка и переживания движущего отношения личности к поступку, переживания той нравственной ценности, которая в этом динамическом укладе дает свои ростки.
Всё это — факты объектные, которые, однако, обладают своей объективностью, как и реальностью, исключительно только в субъектности человека. Без полного раскрытия этой субъектности невозможно ни постичь, ни всесторонне и объективно выявить во всей полноте смысл этих фактов.
Добавим, что субъективизм как научная позиция может развиваться и в условиях предельно узкого, одностороннего объективизма. Уберечь от этого может всесторонний анализ объекта во всех его аспектах.
Субъективизм и абсолютизация сознания
В данном случае субъективизм подразумевал бы полнейший отрыв переживания от поступка и сведение к самому содержанию сознания тех нравственных ценностей, которые, образно говоря, пустили ростки и в поступках, и в личности (посредством их причинной зависимости от нее). То, о чем мы сейчас говорим, выше уже было названо абсолютизацией аспекта. Эта интеллектуальная процедура (или редукция), связанная с подобной абсолютизацией опытного аспекта, знаменует именно ту философскую позицию, какую представляет субъективизм, а в последующей перспективе — и идеализм.
Данный аспект, несомненно, и является тем сознанием, которое при наличии субъективистски мыслительной позиции подлежит абсолютизации, а тем самым, следовательно, и перестает быть аспектом. До тех пор пока сознание понимается как аспект (что мы и пытались показать в этом разделе), оно лишь служит полнейшему уяснению субъектности человека (особенно — в его внутренней связи с собственным поступком). Зато как только сознание перестает восприниматься аспектно, оно перестает также пониматься как субъектность человека и его поступка и само становится заменителем субъекта.
Субъективизм трактует сознание как совокупный и исключительный субъект — субъект переживаний и ценностей (если речь идет о сфере нравственных переживаний). Но, к сожалению, и те переживания, и в равной мере те же ценности при таком подходе, при такой философской позиции перестают быть чем-то реальным, оставаясь лишь содержанием сознания: esse — percipi47. Наконец, и само сознание при этом должно утратить всякую реальность, оставаясь всего лишь представляемым субъектом сущности. Субъективизм всегда ведет к идеализму.
Можно даже сказать, что сам путь пролегает через чисто сознательностный характер актов сознания. В свое время мы уже отмечали, что и акты, и то сознание, которое целиком в них заключено, сами по себе вроде бы нейтральны по отношению к реальному объекту и даже к собственному «я» как реальному объекту. Они ничего не объективируют, но только отражают. Все, что в них есть, — только содержание, а своей объективностью и реальностью они обязаны самосознанию.
Граница между объективизмом и реализмом в концепции человека (в нашем случае речь идет о совокупности «личность—поступок»), таким образом, пролегает в признании самосознания. Сознание, интегрированное самосознанием, помимо своего сознательностного характера сохраняет еще и объектное значение, а вместе с тем занимает и объектную позицию в субъектной структуре человека. В этом смысле и в этой позиции оно является только ключом к субъектности человека, но зато не является основой для субъективизма. Сознание является ключом к субъектности человека благодаря тому, что обусловливает переживание, в котором человеческое «я» непосредственно (опытно) обнаруживает себя как субъекта.
На подходе к анализу человеческой причинности
Представляется, что теперь, когда все это мы уже прояснили, можно, оставив в стороне аспект сознания, перейти к рассмотрению причинности. Впрочем, это не помешает нам и в дальнейшем пользоваться уже полученными результатами, которые могут нам помочь в предстоящем исследовании динамизма, присущего человеческой личности. Этот динамизм (в частности причинность как существенный момент динамического результата поступка личности) не только реализует себя в поле сознания, но и сознанием же проникает в глубь личности (как это мы постарались показать в данном разделе). Своего рода исключение аспекта сознания (как бы вынесение его за скобки) привело к тому, что еще очевидней стало наличие в поступке личности, как и та его специфическая функция, какую выполняет сознание, формируя своеобразную субъектность личности, в которой силой причинности проявляется поступок.
Причинность имеет иную специфику. Очевидно, однако, что специфику человеческой причинности нельзя понять в отрыве от сознания. Каждое из них по-своему определяет личность и поступок.