Юрис Рубенис
ЛЮТЕРАНСТВО В ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ: "ПОЛИТИКА ХРИСТИАН" ИЛИ "ХРИСТИАНСКАЯ ПОЛИТИКА"
Перемены последних 5-6 лет в Восточной Европе, в том числе и в государствах Балтии (Эстонии, Латвии и Литве) полностью изменили структуру общества и пропорции между основными обществоконституирующими элементами. В определенной мере можно говорить о формировании нового общества, новых общественных конвенций, и христианские конфессии заинтересованы найти новое место в обществе. Но какое? Думаю, что сейчас большинство людей как на западе, так и на востоке, которые в этом заинтересованы, знают, какую роль Церковь играла или была вынуждена играть в коммунистическом прошлом. Вопрос, который не вполне ясен христианским конфессиям в Восточной Европе или по которому имеются самые противоречивые мнения: какое место Церковь должна занять в государстве сейчас?
В основе наших размышлений я использовал опыт лютеранских земельных Церквей в Балтийских республиках. Здесь, конечно, мы должны усмотреть между ними разницу. Если Эстония является фактически лютеранской страной, то в Латвии имеется три основных конфессии (католичество, лютеранство, православие), а в Литве среди общего числа христиан лютеране составляют незначительное меньшинство. Надо заметить, что на фоне секулярного общества лютеранские Церкви, которые в Эстонии и в Латвии до войны были государственными Церквями и оставили сильный след протестантской этики на государственном устройстве, ныне стали Церквями меньшинства.
Лютеранство утвердилось в регионе Балтии одновременно с победой Реформации и г. Рига (столица Латвии) стал одним из важных центров лютеранства. Позднейшие переделы Балтии между Швецией и Польшей, а потом и Россией определили конфессиональные границы, и Балтия, а особенно территория Латвии, стала очень своеобразным и уникальным регионом соприкосновения различных культурных типов2. Так, через Латвию проходит граница между северной и южной Европой - здесь встретилось католичество юга Европы с лютеранством севера, а также граница между западным и восточным религиозно-культурным типом: между "западными" конфессиями - католичеством и реформированным католичеством (лютеранством) и восточным православием. Перекрещивание обеих выше названных культурных границ делает Латвию очень интересным объектом для изучения практического экуменизма и взаимного влияния разных христианских парадигм, поскольку все конфессии научились жить вместе в сбалансированном мультикультурном обществе.
Балтийские Церкви, как и другие восточноевропейские Церкви из-за агрессивного распространения коммунистической идеологии и оккупации со стороны СССР, были на сорок с лишним лет оторваны от общеевропейского богословского развития. Агрессивная среда, где Церковь должна была защищаться и сохранить свою идентичность, создала своеобразное богословие и церковную практику. Как известно - внешняя опасность делает Церковь консервативной, потому что только в такой форме возможно пережить гонения и полную рациональную неопределенность. В послевоенные годы лютеранская Церковь в Латвии была особой мишенью коммунистического режима3, поскольку прежде она являлась государственной Церковью. Почти все богословские контакты с западом были перерезаны, довоенные активные связи со скандинавскими странами и Германией - парализованы, но стали возможны и поощрялись связи с востоком4. Сегодня очень интересно наблюдать, что в практику лютеранской Церкви проникли элементы католического и православного богословия, что является результатом взаимного влияния трех конфессий в замкнутом пространстве (ярким примером этого является очень сильная, на фоне европейского лютеранства даже непонятная оппозиция против рукоположения в духовный сан женщин).
1. Фазы отношений Церкви и общества в Балтийских государствах (1987-1993 гг.): "политика христиан"
Политика является актом человеческого разума и поэтому, как говорит Гельмут Тилике, "нет такой концепции мирового устройства или изменения мира, которая была бы однозначно легитимирована как христианская'"5. В политике всегда выступают интересы партий, рас, народов, групп и социальных классов. Но политика идеализируется, когда общество встает на путь освобождения от гнета, оккупации и порабощения. Поэтому Церковь играла видную роль во многих освободительных движениях в восточноевропейских странах.
В начале "перестройки" самые социально активные конфессии в Эстонии и Латвии, которые участвовали в создании оппозиции, а потом - новых парламентов, были лютеранские Церкви. Как я вижу, Церковь в последние годы прошла через три фазы общественного контекста. В начале, из-за участия в формировании оппозиции и борьбы за новое демократическое общество, Церковь пережила короткий период огромной, даже массовой популярности. Но так же быстро, как Церковь пришла в моду, она вышла из моды, конечно, завоевав много важных позиций. Видный эстонский богослов Томас Паул это формулирует так: "Прежний восторг о Церкви прошел, кульминация была в 1990 году. [...] Политическое сотрудничество с национальными силами способствовало тому, что Церковь на короткое время была очень популярной, ее престиж был поднят даже слишком высоко. Но так не может быть все время. Церковь должна стать смиренней. И священники не святые, люди наблюдают их жизнь под увеличительным стеклом"6. Короткий медовый месяц, основанный на общих политических интересах Церкви и общества, когда все от Церкви исходящее было интересно и экзотично, быстро прошел. Наступила вторая фаза, где Церковь и секулярное общество обнаружили разницу в интересах. Созданное демократическое общество вдруг оказалось не таким, каким его хотела видеть Церковь. Да, Церковь получила свободу, но также свободу получило все остальное - порнография, культ силы, культ денег и т. д. Появилось множество новых религиозных групп с запада, которые, по сравнению с историческими конфессиями были лучше подготовлены для эффективной пропагандистской работы, которые имели деньги и хорошее техническое оснащение7. Церковь ожидала "защиты" со стороны общества, но демократическое общество должно было гарантировать равные свободы для всех. Церковь испробовала даже "силовые приемы", призывая к запрету "сект", но это воспринималось как проявление воинствующего клерикализма и делало Церковь в глазах общества малосимпатичной. Со временем также выяснилось, что иногда политические силы, сотрудничающие с Церковью, следуя своим интересам, представляли концепции, далекие от христианства; оказалось, что не Церковь влияет на политиков, но политики пытаются использовать Церковь в своих интересах. К тому же со временем общество узнало, что и Церковь имеет свое прошлое, что многие священники сотрудничали со спецслужбами, и это отняло у Церкви монополию быть "совестью общества". Церковь пробовала активно влиять на политику, несколько лютеранских пасторов были избраны в парламенты Эстонии и Латвии. Участие в политике означало принимать "условия политической игры". Поскольку пасторы были без политического опыта, то их действие в парламентах не имело большого веса, а подчас приносило Церкви ущерб. Этот опыт утвердил в другой - аполитичной части клира и прихожан убеждение, что Церковь вообще, должна дистанцироваться от любой политической активности. Но в сущности Церковь только вновь убедилась, что она важна для общества не тогда, когда пытается дублировать политические институты, но когда является самой собой.
И только совсем недавно мы вошли в третью фазу церковного развития в общественном контексте, которое определяется готовностью к долгой, терпеливой и постоянной работе по христианизированию общества. И здесь оказались очень полезными многие богословские принципы реформации.
2. Служение как принцип христианской Церкви: "христианская политика"
После крушения одной господствующей идеологии, самое плохое, что может сделать Церковь - это попытаться сесть на ее место. Здесь мы подходим к важному вопросу - роли Церкви в государстве, отношений Церкви с государством. И именно здесь очень актуально звучат слова Мартина Лютера, когда он говорит о принципе "господства Христа", которое дано как пример для Церкви, а именно: "Этот Господин (Христос) не ложится бременем, как другие правители, на своих подчиненных, но он сам несет нас и мы лежим на его плечах"8. Исходя из этого принципа, Рудольф May пишет: "Христос правит тем, что он служит; он приходит к бедным, больным, страждущим от бесправия. Он ведет к решению проблемы, которая остается нерешенной между людьми: проблемы вины. Он ее решает тем, что вину виновных берет на себя, ради них страдает и дает им прощение, свободу и новую общность. Его метод правления состоит в том, что Он обращается к человеку и руководит его Своим Словом и Духом. Его правление не пользуется никакими другими средствами. Но только таким способом - через влияние на сердце и совесть человека - правление Христа есть и остается намного действенней, чем если бы оно пользовалось орудиями власти"9.
Служение Христа, поставленное в пример Церкви, служение, по-настоящему способное преобразить мир, имеющее сильнейший социальный резонанс - это участие Церкви в страданиях людей. Церковь не имеет никаких других функций, как служение этому правлению Христа. Только Церковь, как служащая Церковь, способна переменить внешний мир. В государственном измерении это значит, что жизнь со Христом и в христианском общении свободна от господства. Здесь господин только Христос, представленный словом, достигающим сердца и совести людей. Лютер ясно говорит "нет" духовному порабощению людей тоталитарными и другими идеологиями, которые претендуют на "всего" человека. Поэтому невозможно торжество Церкви ни с одной, даже самой "христианской" идеологией. Бог сам, по убеждению Лютера, выступает со своим Словом и духом за свободу человека. Вера - это дело каждого отдельного человека в его отношениях со Словом Господним. Невозможно заставить ни одного человека верить, и, как говорит Лютер, никто не имеет права заставлять других силой верить или не верить10. Христианскими являются только те политические решения, которые основываются на принципе Христовом служения: опыта сострадания и Божьей милости, которую человек не может заслужить. Лютер убежден: единственная основа для существования Церкви и содержания ее миссии в мире - Евангелие. Церковь должна быть местом, где становится услышанным Слово Господне, Евангелие о милости Бога вопреки "общечеловеческим" отношениям, в которых нет ни милости, ни прощения. Только осознавая это, Церковь становится неизменимым институтом для человека и общества.
Значит, задача Церкви не в борьбе за власть в государстве, но в распространении духовной власти Христа. Церковь должна привыкнуть к мысли, что она никогда не вернется в гомогенное общество средних веков, но будет жить в современном мультикультурном мире, где только в честном соперничестве идей она может достичь свою цель.
За последние годы Балтийские лютеранские церкви достигли очень многого: вновь воссозданы в послевоенные годы, ликвидированные приходы (например, в 1985 году в Латвии было 205 лютеранских приходов, а сейчас - 285), сделано много в сфере образования - в Латвии и Эстонии вновь открыты богословские факультеты при государственных университетах (в Риге и Тарту), в средних школах учащиеся имеют возможность знакомиться с религией, Церковь имеет свои газеты, журналы и издательства, а также возможность создавать передачи на радио и телевидении, в армиях, тюрьмах, больницах действуют капелланы, эстонский парламент открывает свою работу молитвой11 и т.д.
Раньше в лютеранских церковных кругах Эстонии и Латвии имелась склонность к реставрированию прежней роли государственной Церкви, но опыт Швеции и Германии показал, что вместе с преимуществами (в основном - экономического характера) государственная Церковь теряет значительную часть свободы. Однако очень важно, как пишет Вольфганг Триллхаз, чтобы Церковь имела "мужество критиковать. Все, происходящее в государственной сфере, затрагивает членов христианской Церкви"12.
Но Церкви восточной Европы имеют не только потери прошедших лет, но и очень важный экзистенциальный опыт, который еще следует тщательно изучить. По моему мнению, здесь можно найти многое для формулирования и понимания роли Церкви в современном мире. Европейским Церквям психологически трудно осознать, что фактически, реально во многих местах они стали Церквями, охватывающими меньшинство населения. Многие современные богословы размышляют о том, как реанимировать прошлое влияние и роль Церкви в обществе. Именно здесь многое можно осмыслить из опыта восточноевропейских Церквей: что значит жить и выжить гонимому меньшинству. Возможно, для Церкви это является важным опытом для обновления и нового эффективного начала - пройти через уничтожение ее как общественно-религиозного бюрократического института и снова найти фундамент в личной вере, которая является единственным путем к преобразованию человека. Возможно, в каком-то фигуральном смысле восточноевропейские Церкви прошли через опыт, который предстоит преодолеть (возможно, в других формах) другими Церквями. Трудный опыт прошлого помогает восточноевропейским Церквям по-другому относиться к надеждам на "мессианскую роль" свободного рынка и секулярного демократического общества. Трудности прошлого помогли увидеть сущность Церкви не в ее видимых структурах, а в мистической глубине.
Как нам видится будущее? Ясно, что мы живем в мире девальвированных слов и Церковь не сможет многого сделать только словами. Бесспорно, что легче сказать ''Господи, Господи", нежели исполнить "волю Отца". Но никогда культовое почитание и поклонение не может заменить живого общения с Господом, через следование Ему. Из Церкви только говорящей она должна стать Церковью делающей. Церкви не следует в наше время стремиться ни к открытой религиозно-политической теократии или к другой форме захвата власти. Ее назначение - деятельная диакония в любой форме. Говоря словами Ганса Кюнга: "Община веры, которая упускает из виду то, что она призвана к самоотверженному деятельному служению обществу, людям, группам и даже своим противникам, теряет свое достоинство, все свои притязания и право на существование, так как она отказывается от следования Иисусу. Однако та община веры, которая постоянно осознает, что не она, но Царство Божие должно прийти в 'силе и славе', такая община в своей незначительности обретает подлинное величие, ибо она знает, что она велика без применения власти и насилия, что она лишь в очень обусловленной и ограниченной мере может рассчитывать на одобрение и поддержку влиятельных людей, что ее существование постоянно игнорируется обществом, пренебрегается и лишь терпится или даже считается нежелательным, достойным сожаления или вообще упразднения, что ее деятельность постоянно осмеивается, считается подозрительной, не одобряется и подавляется, однако превыше любой другой силы над ней властвует непостижимая сила Бога и что она сама может быть целительной для народов и сердец людей. Если бы Церковь правила только мирской силой, она утратила бы всякое значение для мира. Однако когда ее сила заключается в кресте Воскрешенного, тогда слабость Церкви становится ее силой и она может шествовать своим путем без страха утратить свое лицо. Ей обетовано, что если она отдаст жизнь, то она обретет ее"13.
Говоря другими словами, Церкви нужно решиться сделать шаг от "политики христиан" к "христианской политике", важно перенести центр тяжести от человека к Богу, от антропоцентризма к теоцентризму. Только это делает Церковь по-настоящему действенной, это ее будущее в Балтии и других восточноевропейских странах. Это базис для сохранения мира между людьми разных интересов, народов и государств. И это, конечно, задача на одной конфессии, а всех христианских конфессий, готовых принять ответственность за людей, с которыми мы вместе призваны жить в этом мире.