|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

III
2. Система оцерковленного государства и ее последовательное развитие от Константина Великого до последних Палеологов. — Цезарепапизм и папизм неприложимы к Византии

Другим реальным признаком византинизма была своеобразная система взаимных отношений Церкви и государства. В противоположность государственному абсолютизму Рима, Византия провозгласила идею соподчинения целей государства и Церкви, теснейший союз между этими двумя учреждениями при юридической независимости того и другого. В византийском законодательстве Церковь всегда отличалась от государства как особый общественный организм, имеющий особую, отличную от государственной, задачу, признавалась учительницей веры и установительницей церковных канонов, имела право церковного управления и суда по церковным делам, причем власть императора не простиралась на сферу церковных отношений — на изложение догматов веры, учреждения богослужения и богопочтения, на установления церковных канонов. Законодательное полномочие, соединенное со званием и положением императора, обнаруживалось по отношению к церковным делам лишь в праве провозглашать догматы веры, исповедуемые Церковью, за общеобязательные в государственном смысле и возводить церковные правила в значение государственных законов; точно так же и другие два полномочия церковной власти — право суда и управления — принадлежали церковной власти jure divino,²³ а не уполномочию власти государственной. Даже больше. В вопросе о взаимоотношении Церкви и государства Византия не только ограничила принцип всемогущего и всепоглощающего государства (quod principi placuit, legis habet vigorem),²⁴ но и на первый план выдвинула идею Церкви, провозгласила превосходство церковного канона над гражданским законом, власти церковной над светской, учения церковного над принципами общественно-политической жизни. По византийскому воззрению, государство лишь постольку выполняет свое назначение, поскольку оно проникается духом церковного учения, поскольку оно оцерковляется. Византии именно принадлежит историческая заслуга провозгласить идею оцерковленного государства, раскрыть возвышенное учение о том, что государство должно усовершить принцип справедливости, каким оно живет, по руководству высшего принципа любви, каким живет Церковь, — должно быть теократической монархией, в которой государственный принцип становится действенным лишь в той мере, в какой проникается учением Церкви, а носитель светской власти не может стоять впереди представителя власти церковной.²⁵

С задатками отмеченной системы взаимоотношения Церкви и государства история знакомит нас уже на первых порах возникновения византинизма. Историк Евсевий Кесарийский свидетельствует, что император Константин Великий, достигнув единодержавия, смотрел на себя как на «служителя Божия», получившего власть от Творца для того, чтобы «воспитываемый под его влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону и, под руководством Высочайшего Существа, возрастить блаженнейшую веру».²⁶ При встрече с представителями Церкви на I Вселенском соборе император Константин, по свидетельству историка Руфина, сказал им: «Бог поставил вас священниками и дал вам власть судить мои народы и меня самого, поэтому справедливо, чтобы я подчинился вашему приговору: мне и в голову не придет быть судьей над вами».²⁷

В законодательстве Юстиниана содержится более ясная характеристика указанной системы взаимоотношения Церкви и государства. В предисловии к шестой своей новелле Юстиниан говорит: «Два величайших Божиих дара даны людям от Всевышней благости — священство и государственная власть: одно имеет попечение о предметах божественных, другое управляет и заботится о делах человеческих. Но оба, происходя из одного и того же начала, совместно благоустрояют человеческую жизнь. Поэтому у царей нет более важной заботы, как о благоустроении священства, которое со своей стороны служит им молитвой к Богу».²⁸ Таким образом, здесь различаются две сферы отношений — духовная и светская, при равенстве их прав и тождестве источника происхождения, находящегося в благости Всевышнего. Но более полное развитие теории оцерковленного государства наблюдается уже в последующее время, особенно в царствование Македонской династии.²⁹

Из эпохи этой династии (Македонской) мы имеем замечательный юридический памятник — Эпанагогу, происхождение коего связано с именами основателя династии — императора Василия (867-886) и знаменитого патриарха Фотия. В Эпанагоге содержатся общие определения власти царской и патриаршей и изображается полная картина государственного строя Византии и отношений Церкви к государству. Сущность правовых воззрений Эпанагоги состоит в следующем. Церковь и государство — один сложный и нераздельный организм. Государство — материя, Церковь — форма. Верховным Законодателем-Судьей и Правителем церковно-государственного организма является Сам Господь Иисус Христос. Его наместники на земле — царь и патриарх, из коих первый управляет телом, а второй — душой, но оба они суть τα μέγιστα και 'αναγκαιότατα μέρη της πολιτείας.³⁰ В частности, царь есть законодатель, высший правитель и судья людям. Конечное назначение царя — творить добро, посему царь и называется благодетелем (ευεργέτης); самая природа царской власти извращается, когда царь ослабевает в совершении добрых дел. По отношению к Церкви царь есть хранитель благочестия и правоверия, точный исполнитель и покровитель церковных догматов и канонов; он должен среди всех отличаться ревностью о Боге. Но вся вообще власть царя находит свой предел в религиозном и нравственном законе, установленном Верховным Законодателем и Судьей — Христом. Высоко по Эпанагоге и положение Византийского патриарха. Будучи равным царю членом церковно-государственной организации, патриарх вместе с тем есть живой и одушевленный образ Христа, делами и словами выражающий истину. Его назначение состоит в спасении вверенных ему от Бога людей, в жизни во Христе и сораспинании миру. Патриарх управляет Церковью на основании канонов, причем ему принадлежит исключительное право толкования этих канонов. Он должен безбоязненно свидетельствовать об истине даже пред царем, а последний, устанавливая и толкуя законы, не должен противоречить церковным канонам и вообще обязан иметь предел своей законодательной власти не только в догматах, но и в канонах.³¹ Таким образом, Эпанагога, устанавливая дуализм власти в одном сложном церковно-государственном организме, возглавляет его идеей о Христе как Верховном Законодателе и Судье, изображает идеал царской власти на основе учения святоотеческого,³² намечая ее истинную природу в зависимости от исполнения нравственного закона, а предел этой власти указывает в каноне, который ео ipso ставится выше закона гражданского.

Несомненно, Эпанагога была действующим в Византии законом и оказала свое влияние на строй местной церковно-государственной жизни.³³ Ее постановления были внесены потом в большой и малый синопсисы Василик, а также в Синтагму Матфея Властаря (XIV в.), сохранившую за собой значение действующего юридического руководства вплоть до падения Византии. При этом эпоха Комнинов и Палеологов развила и усовершенствовала начала Эпанагоги и еще более одухотворила систему взаимоотношения Церкви и государства. Выражением истинной политики Комнинов могут служить следующие мысли императора Иоанна II (1118-1143), изложенные в письме к папе Гонорию II: «Во всем моем управлении я признавал две стороны, совершенно отличные одна от другой: первая есть власть духовная, которую Верховный Первосвященник мира, Царь мира, Христос, даровал Своим ученикам и апостолам как ненарушимое благо, посредством которого они, по Божественному праву, приобрели власть вязать и разрешать всех людей; вторая же — светская власть, управляющая делами временными и владеющая, по Божественному установлению, одинаковым правом в своей сфере, согласно заповеди Господа: кесарю воздадите кесарево. Обе эти власти, господствующие в мире, раздельны и различны, но действуют в гармоническом соединении, восполняя одна другую».³⁴ А Византия эпохи Палеологов мыслилась уже вселенским церковно-государственным телом, со Вселенским патриархом и вселенским царем во главе. Патриарх занимает место Христа, Которым и посаждается на владычнем престоле, — есть преемник чести апостолов, блюститель Божественных законов и канонов, вселенский учитель для всех христиан; его власть имеет вечное значение. И вселенский царь — самодержец, высочайший и святой, пекущийся о внешнем строительстве Церкви, имеет великую честь и занимает высокое место во вселенской церковно-государственной организации; он выше всех поместных князей и государей, есть господин и начальник вселенной, защитник и поборник всей Православной Церкви, так как и на нем почивает благодать Божия. При всем том царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою и невозможно их отделить друг от друга. Такие положения прекрасно раскрыты и мотивированы в грамоте (1393 г.) Константинопольского патриарха Антония IV к русскому великому князю Василию Димитриевичу.³⁵

Одновременно и церковные каноны получили преимущественное значение и силу в сравнении с государственными законами и в случае столкновения с ними имели перевес на своей стороне.³⁶ Вообще, последние века существования самостоятельной Византии были периодом и наивысшего господства канона, духовенства и Церкви вследствие ослабления власти гражданской и упадка имперских сил в государстве. Перед самым падением Константинополя патриарх Иосиф (1416-1439) говорил императору Иоанну Палеологу: «Церковь должна идти впереди императорской власти или рядом с ней, но отнюдь не позади».³⁷

Разумеется, система оцерковленного государства, допускавшая равенство власти царя и патриарха и взаимное их восполнение, совершенно исключала принципиальную возможность цезарепапизма, о котором любят говорить — в отношении Византии — западные писатели, утверждая, будто византийский царь совмещал в своем лице и достоинство первосвященника, был не только главой государства, но и Церкви, узаконял не только гражданские постановления, но и каноны. Говорить о цезарепапизме как системе взаимоотношения Византийской церкви и государства, значит не понимать права и истории Византии, игнорировать юридические определения и факты, приписывать частным и временным явлениям смысл общий, принципиальный. Несомненно, с цезарепапизмом мы встречаемся в истории Византия, но это было лишь нарушение юридической и канонической нормы, злоупотребление отдельных лиц, явление временное и случайное. Так, император Лев III, виновник иконоборчества, был и родоначальником цезарепапиз-ма. «Царь, — провозгласил Лев в своей Эклоге, — есть и епископ Церкви, его воля — канон для Церкви, а царский закон, или канон, есть откровение самого Бога».³⁸ Что же? Как Церковь отнеслась к этому новшеству? Она вступила в упорную и продолжительную борьбу с цезарепапизмом иконоборцев и нанесла новым идеям полное поражение. Эпанагога, явившаяся после торжества Православия и получившая значение действующего права, не сохранила в себе и следов законодательства иконоборцев. Так было в истории Византии и всякий раз, когда системе оцерковленного государства угрожала чуждая ее духу доктрина цезарепапизма: Церковь вступала с ней в борьбу и таким путем утверждала свое первенство и автономию (например, при Льве VI и Михаиле Палеологе).

С другой стороны, нет научных оснований говорить и о папизме византийских патриархов. Историческая жизнь не всегда идет ровным и гладким путем, в ней иногда бывают уклонения от принятых начал, допускаемые отдельными личностями под влиянием внешних обстоятельств, частных или партийных интересов и т. п. Но такие уклонения не оправдываются руководящими началами, которые, в свою очередь, нисколько не теряют в своем достоинстве от частных их нарушений. В византийском законодательстве дуализм власти так решительно был установлен, а представители власти духовной настолько прониклись церковным учением о Божественном происхождении двоевластия в государстве, что, при свете этих бесспорных данных мысль о византийском папизме является тенденциозным недоразумением. Нет, не о подчинении себе царской власти заботилась высшая церковная власть Византии, а о том, чтобы, оставаясь верной учению Христа, церковным догматам и канонам, сообщить дух Церкви государству и обществу, возможно больше приблизить государство к Церкви, преобразовать его по началу любви Христовой, создать Царство Божие на земле...

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|