| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
а. Попытки поглощения Востока
Если такое умонастроение, стоящее за этими словами папы, всегда было бы живо как на Востоке, так и на Западе, то никогда бы не произошло раскола. Когда вселенская Церковь в принципе состоит из двух хотя и единых в основном частей Церкви, из которых каждая не только может, но и должна иметь свое своеобразное характерное лицо, тогда возможно единство в свободе. Если же идеалом становится абсолютное единообразие во всем, в том числе и в обряде, в литургическом языке, в каноническом праве, в иерархической структуре, в духовности, или способе излагать не поддающуюся обоснованию божественную истину веры человеческими словами, то есть в богословии, то единство могло бы осуществиться только насильственным подавлением всех других народов одной этнической группой, господствующей в Церкви, т.е. за счет утраты кафоличности. Такое единство было бы утопией, противоречающей самой внутренней сущности католической Церкви.
Католическая Церковь, когда она вследствие выделения Востока в результате раскола XI столетия, фактически ограничилась преимущественно латинским Западом, в основном единообразным, подверглась опасности считать такое аномальное и само по себе нездоровое состояние единственно правильным. Возникла идеальная картина единой Церкви, унифицированной до самого последнего предела, которая должна была поглотить через усвоение все инородные элементы и, когда это не было возможно, удовольствоваться тем, чтобы их терпеть. Истинной кафолической Церковью с этой точки зрения, была Церковь латинская, которая видела в других Церквах нечто вроде странного к ней придатка. От такого образа мысли, однажды действительно возобладавшего в Церкви, до речи, произнесенной папой Павлом VI, о которой мы говорили выше, пролегал долгий путь. Более пространные объяснения читатель найдет в другой нашей работе (W. de Vries: R от und die Patriarchate des Ostens. Freiburg i. Br. 1963). Здесь же будут сделаны только краткие ссылки на отдельные стадии этого развития.
Папы никогда не упускали из вида цель восстановления единства между Востоком и Западом. Однако средства и пути для достижения этой цели в разные времена на Западе представляли себе по-разному. Когда в 1204 г. крестоносцы, вместо того, чтобы освобождать Гроб Господень, завоевали христианскую Византийскую империю и основали Латинскую империю в Константинополе, то это, казалось, был момент, когда можно было устранить раскол и привести греков в послушание Святому Престолу. Даже и Иннокентий III, который хотя и резко осудил зверства, совершенные крестоносцами при взятии Константинополя, питал эту надежду, которая оказалась иллюзией. Папа видел в переходе Империи от греков к латинянам Промысл Божий, таким путем восстанавливающий единство Церкви. Для него поставить латинского патриарха на кафедру в Константинополь означало привести непокорный патриархат в послушание Римскому Престолу. Он попыталься провести унию практически, потребовав от греческих епископов присяги на послушание папе. Те, кто не хотел дать такой клятвы, должны были уйти. Епископов, готовых принести такую клятву, папа подчинил латинскому патриарху и латинским архиепископам. Таким образом, от традиционной автономии греческой патриархии ничего не осталось. Своему легату-кардиналу Иннокентий дал инструкцию в таком духе: "Греческая Церковь должна быть перестроена... в благочестии и чистоте веры согласно установлениям Всесвятейшей Римской Церкви". Иннокентий вначале совершенно серьезно думал о том, чтобы в скором времени ввести у греков латинский обряд. Он писал латинскому императору, что Империя теперь принадлежит латинянам, и что поэтому было бы вполне уместно, что и "священный обряд" ("ritus sacerdotii") был бы приравнен к латинскому образцу. Однако, позднее, он все же принял иное решение и стал ратовать за терпимость к особым обычаям греков, хотя и против своей воли, проявляя недоверие к еретикам. IV Латеранский собор 1215 г. провозгласил основной принцип терпимости: "Мы намерены терпеть их обычаи и обряды, насколько это возможно в Господе. Однако мы не хотим и не можем пойти им навстречу, когда дело идет о вещах, подвергающих опасности спасение душ и противоречащих церковному благосостоянию". К этому времени Запад уже больше не проявлял уважения к праву греков иметь собственное духовное своеобразие. Поэтому уния могла быть только насильственной, не имевшей шансов на сохранение. И фактически эта уния снова прекратилась сама собой с крушением Латинской империи (в 1260 г.).