|< в начало << назад к содержанию вперед >> в конец >|

ГЛАВА IX
"ЧЕСТНА ПРЕД ГОСПОДОМ СМЕРТЬ ПРЕПОДОБНЫХ ЕГО"

После освобождения с Соловков - ссылка о. Леонида в Пинегу. - Арест его в 1931 г. и полгода заключения в Архангельской тюрьме. - Ссылка в Котлас осенью 1931 г. - Освобождение о. Леонида и переезд в ВЯТКУ в январе 1934 г. - Последний год земной жизни о. Леонида в доме Калинина. - Смерть о. Леонида 7 марта 1935 г.

Итак, пришло, наконец, время, когда о. Леонид должен был отделиться и от тех последних дорогих ему русских католиков, с которыми он был связан на Соловках. Юлия Николаевна видела из окна Анзерского женского барака, как его вели мимо с вещами. "Значит, подумала она, - его отправляют куда-то". Но о. Леонид не смотрел в ее сторону, и не было никакой возможности привлечь его внимание, чтобы хоть взглядами встретиться с ним на прощание.

О. Леонид отправлялся теперь в ссылку. С Соловков его перевезли сначала в Кемь, а оттуда отправили на поселение в небольшую деревню на расстоянии 1 км. от Пинеги. По близости от него оказался, тоже на поселении, другой соловчанин, польский священник Викентий Ильгин. Они часто виделись, и о. Леонид был все это время, до 1931 г., его духовником. О. Ильгину мы обязаны ценными сведениями о жизни о. Леонида в Пинеге.

Он поселился в доме у одного крестьянина, снимая комнату совместно с православным иеромонахом о. Парфением Кругликовым. Бывая в Пинеге, о. Леонид часто заходил к жившему там отставному полковнику царской армии. Однажды он с радостью сообщил о. Ви-кентию, что полковник, на смертном одре воссоединился с католической Церковью, исповедовался у него и приобщился св. Тайн. Примеру его последовала вся семья, жена и взрослые дети; всех их о. Леонид присоединил к католичеству.

Нередко навещал о. Леонид и местного православного протоиерея и пользовался в Пинеге его церковной библиотекой. Он много беседевал с этим старичком, который отзывался об о. Леониде с большим уважением, как о "человеке науки и непоколебимого благородства и простоты". С протоиереем познакомился и о. Викентий. После высылки о. Леонида из Пинеги, протоиерей очень грустил и сказал однажды о. Викентию:

- Подобные люди, полные ревности и Духа Божьего, весьма нежелательны не только для большевицких, но и для православных духовных властей, ибо этот рьяный человек, о. Леонид, может внести большое потрясение в православную церковь.

О себе же самом пинежский протоиерей откровенно признался:

- Если бы о. Леонид остался дольше здесь посреди нас, то очень сомневаюсь, был ли бы я в состоянии удерживать своих овечек в православии, ибо и мои верования немало поколеблены.

О. Леонид не скрывал от о. Викентия, что власти не раз оказывали на него давление, чтобы склонить на свою сторону, подчинить себе, пытались его соблазнить, побуждая изменить отношение к советскому строю. Этого, впрочем, мало кто из пострадавших "церковников" избег в те годы. Особенное внимание власть обращала, конечно, на духовенство, и в частности, на некоторых священников. К числу таковых, по словам о. Викентия, принадлежал о. Леонид, оказавшийся "в этом отношении несокрушимым". "Большевицкие сатрапы, - говорит он, - отлично знали, что в его лице они имеют дело с необычайным воином Христовым. Если они и не применяли к нему особенных притеснений в целях наискорейшего устранения с жизненного поприща, а задерживали его под своим попечительным крылом даже тогда, когда он закончил свой срок и мог уже избавиться от одиночного заключения, то имелось при этом единственно и исключительно в виду полное его истощение, а потом смерть".

Иеромонах Парфений, "заклятый враг" митрополита Сергия и горячий сторонник Патриарха Тихона, назвал однажды о. Леонида, в разговоре с о. Викентием, "пламенным борцом в деле обращения православных":

- Это, сказал он, - католический волк, который может погубить всю православную овчарню!

Но выражаясь таким образом, в тоже время, говоря об о. Леониде как человеке, о. Парфений, не находил слов для восхваления его необычайной мудрости, находчивости, приветливости, смирения, сочувствия горю и нужде ближнего. О. Парфений не раз имел случай наблюдать, как о. Леонид, получая в ссылке материальное вспомоществование от католиков, всегда делился с окружающими всем, что имел, расспрашивая, при этом кто в чем нуждается. Всем было хорошо известно, что он нередко делился последним куском. О. Викентий помнил, также, что одет о. Леонид был всегда более чем скромно. Он не заботился о своем внешнем виде; заплаты на его одежде служили тому доказательством.

Кроме того, о. Викентий отметил особый оттенок сердечности о. Леонида, выражавшийся в его гостеприимстве; для всех окружающих он был всегда в неизменно хорошем настроении, ласков и весел. Слабостью о. Леонида был хороший чай, он любил его. Бывало, как только о. Викентий к нему приходил, он его обязательно потчевал чаем. Он сам приготовлял его, приговаривая, что такого чая, как у него, у других нет, потому что у него чай "с петушком" (о. Леонид, заваривая чай, покрывал чайник покрышкой в виде петуха). Добрый о. Викентий признается, что чай был действительно замечательно вкусный, и гости пили его с большим удовольствием.

Крестьян-католиков в окрестных деревнях не было. Но это не мешало о. Леониду наведываться к православным. В свободное время он нередко засиживался у них и беседовал с людьми старшего поколения. В духовных беседах он поучал крестьян о Церкви вообще и в особенности о католической. Все его хорошо знали, даже дети, бывшие под неусыпным оком учителя-коммуниста. Всякий шел охотно к о. Леониду, чтобы посоветоваться с ним о своих делах. К нему прибегали не только для разрешения разных житейских, но даже и спортивных вопросов. Серьезной темой разговоров было отношение к советской власти. Все находили у о. Леонида совет, уместный и никого никогда не обидевший. "Каждому он умел дать нужный совет, - свидетельствует о. Викентий, -ибо о. Леонид обладал дарами Св. Духа, данными ему от Бога". Нечего и говорить, что о. Леонид широко пользовался теперь своим правом свободно переписываться. Таким путем он поддерживал связь, с кем только мог. "А письма его, - по словам о. Викентия, - были обильны содержанием, исполнены простоты и Духа Божия".

Хозяин, у которого о. Леонид прожил почти два года близь Пинеги, вспоминал потом о. Леонида, как необыкновенного человека, подчеркивая, что таких людей, с таким добрым характером и настроением, "в обычное время очень редко найти". Он открыл о. Викентию и другую слабость о. Леонида, которую тот впрочем и сам знал со времени совместной жизни в Соловецком лагере. Мы приводим здесь дословно его слова, чтобы сохранить задушевный оттенок рассказа:

"Очень он любил баню, но баню русскую, неизвестную нам здесь в .Польше, как и на Западе, а именно: в очень накаленной бане производится род бичевания при помощи орудия из березовых прутьев, так называемого "веника"; и вот приснопамятный о. Леонид очень любил сказанным орудием "попариться" и "попарить" товарища по купанию".

В Пинеге, здоровье о. Леонида, и так уже надломленное, совершенно расстроилось; он вынужден был часто обращаться к врачу. В этом отношении ему посчастливилось, так как врач в Пинежской амбулатории был тоже политический ссыльный, и он оказывал политическим больше внимания и сочувствия, чем вольные врачи. Однако, недуги и немощи не влияли на внутреннее состояние о. Леонида; он оставался неизменно все в том же ровном и ласковом настроении, был полон энергии и жизни. "Физические недомогания не могли его сломить, -говорит о. Викентий, - ибо он был полон духа Христова".

По закону, о. Леонид, как политический ссыльный, не подлежал отправке на принудительные работы. Однако, это не мешало пинеж-скому ГПУ заставлять о. Леонида грузить дрова, рыть канавы. Раз как-то о. Леонид отказался работать. Надо думать, здоровье его было совсем плохо и физическим силам подошел тогда, действительно, конец. За неповиновение властям о. Леонида тут же арестовали и увезли в одном платье в Архангельскую тюрьму, где он оказался в ужасных условиях, даже без подушки и одеяла. Там о. Леонида продержали полгода, пока не пришло, наконец, разъяснение местным властям из Москвы, что они не имеют права принуждать ссыльных к работам. О. Леонида выпустили из тюрьмы и отправили на новое трехлетие в ссылку в Котлас, Вологодской губернии.

Осенью I931 г. он поселился здесь в деревушке Полтаве, в 15 км. от Котласа, в крестьянской избе. Хозяева, старик со старухой, дали ему у себя угол, где за занавеской у о. Леонида была кровать, стол и табуретка. О приготовлении пищи заботилась хозяйка; она.ставила в печку чугунок с продуктами которые ей давал о. Леонид. Под Котласом, как и раньше под Пинегою, о. Леонид служил литургию. В Котласе он причащал многих ссыльных поляков, здоровых и больных. Одна католичка, Екатерина Новицкая, была сестрой милосердия в больнице и в пересыльных бараках. При ее содействии, о. Леониду удавалось под разными предлогами проникать туда и приносить полякам св. Дары.

В Котласе о. Леонида посетил о. Епифаний Акулов. Сделал он это по указанию епископа Пия Неве, пославшего его к экзарху передать ему лично в руки материальную помощь и осведомиться об его состоянии.

После освобождения из тюрьмы, с весны I932 г., о. Леонид начал регулярно переписываться с о. Викентием Ильгиным, которого тем временем перевели из Пинеги вместе с иеромонахом Парфением куда-то в маленькую, захолустную деревню. О. Викентий получал от него два письма в месяц; он вспомнил об этом в следующих словах:

"Письма его были для меня истинной духовной пищей в изгнании, придавали мне бодрости и силы в перенесении всяких тягот и невзгод повседневной жизни".

В Котласе, при все обострявшемся ревматизме, гастрите, подагре, ишиасе, астме, состояние о. Леонида настолько ухудшилось, что в конце 1933 г- власти пустили его на свободу, ограничив ее запрещением проживать в двенадцати городах ("минус 12").

О. Леонид выбрал себе местом жительства город Вятку. Туда он прибыл прямо из Котласа в первых числах января 1934 г. Со станции о. Леонид пришел в дом заведующего железнодорожным складом Андрея Семеновича Калинина. Привел его туда знакомый Калинина, с которым о. Леонид, повидимому, только что познакомился, и сказал ему, что Леониду Ивановичу Федорову было трудно жить в Котласе, и он хотел бы поселиться здесь у него. Дом был его собственный, но сам Калинин имел в нем только одну комнату, в которой жил с женой и тремя детьми. Он не отказался принять о. Леонида, "так как", - говорил он, - "в комнате было еще немного свободного места около окна в углу". ГПУ разрешило о. Леониду поселиться в доме Калинина. О. Леонид предложил платить ему ю рублей в месяц за койку с услугами. И он и жена согласились и обязались оказывать ему все услуги, какие только будет возможно.

Калинин сообщил позже, что он старался как можно лучше ходить за о. Леонидом. Ему казалось, что о. Леонид был доволен; то же самое говорили и окружающие. Раз или два о. Леонид чувствовал себя плохо, но опасного в этом еще не было ничего. Доктор Молчанов никогда не отказывался сделать, что мог, чтобы притти ему на помощь.

Так, тихо и кротко, день за днем, о. Леонид жил у этих добрых людей, пока силы его совсем не оставили. Резкая перемена произошла в его состоянии только в начале марта 1935 г., за два-три дня до кончины. О. Леонид не мог больше есть хлеб, который его хозяева выпекали, не мог пить чай, который когда-то любил. Питался он одним теплым молоком с сухарями. До последнего момента он был в полном сознании. Собирался даже переехать из Вятки в Смоленск или Ярославль. Запасы его подходили к концу, и он не хотел их возобновлять. Сказал об этом Калинину:

- Не буду больше ничего покупать, так как трудно будет везти с собою.

О. Леонид надеялся, что дня через четыре ему станет легче, силы вернутся. Свое недомогание он объяснял влиянием дурной погоды на мучивший его ревматизм. Он заметил по этому поводу:

- В сырую погоду я чувствую себя хуже.

В феврале он все кашлял, не мог никак избавиться от этого кашля. В последние дни доктор Молчанов заходил к нему несколько раз. О. Леонид его очень благодарил за внимание, но по своему обыкновению не жаловался ни на что. Доктор тоже ему ничего не сказал, когда наведался последний раз в шесть часов вечера. Он прописал три рецепта: один на лекарство, а два других - на анализы. Уходя, он все же предупредил жену Калинина, что Леонид Иванович недолго протянет.

В ночь на седьмое марта о. Леонид поел немного сухарей, но не имел больше силы подняться с постели. Седьмого марта, в одиннадцать часов, он попросил дать ему теплого молока. Выпив стакан, он сказал:

- Теперь я посплю по меньшей мере часа два.

После этого о. Леонид лежал неподвижно. Калинин в этот день был свободен. Он предложил о. Леониду купить вина "Кагор", думая, что оно может его подкрепить. О. Леонид ответил:

- Это мне ни к чему.

Жена Калинина топила печь, сам же он стоял подле кровати о. Леонида. А тот продолжал лежать так же спокойно и с открытыми глазами. Жена собиралась итти в город и справилась у о. Леонида, не нужно ли чего-нибудь и ему. Но он все смотрел перед собой и ничего не ответил. Руки его покоились на груди, правая поверх левой. Калинин отошел от постели, и жена подозвала его:

- Уж не умирает ли он?

Калинин поглядел внимательно на о. Леонида и обратил внимание, что тот не моргает больше веками. Вся семья собралась теперь у постели. Калинин снова обратился к о. Леониду:

- Скажи мне, пожалуйста, что нам следует делать? Тебе плохо?

Но о. Леонид опять не ответил и, по словам Калинина, лежал в постели так, словно конец его близился. А они все стояли подле него и смотрели.

О. Леонид продолжал лежать неподвижно, с открытыми глазами и не моргая. Остановилось дыхание. Калинины это сразу заметили. Потом лицо стало бледнеть. Все точно ждали чего-то, стоя у мертвого о. Леонида. Так и простояли, не прикасаясь к нему до второго часа дня. Не знали, что делать. На случай смерти о. Леонид ничего не сказал. Кого им теперь нужно уведомить?

Да, сомнений не было, о. Леонид, действительно, умер. Калинины его омыли и бережно одели в чистое платье. В комнату зашел наведаться кое-кто из соседей.

Дети приоткрыли дверь на улицу. В нее влетел голубь, сделал три круга над телом о. Леонида и вылетел опять в ту же открытую дверь.

Калинин оставил тело о. Леонида у себя в доме, не желая отдавать в мертвецкую при городской больнице.

10 марта, после того как были выполнены все законные формальности, в 8 часов вечера, когда уже стало темнеть, семья Андрея Ивановича Калинина похоронила тело Российского Экзарха, протопресвитера о. Леонида.

Свой рассказ "касательно Леонида Ивановича Федорова", адресованный Красному Кресту, Калинин закончил словами:

- Мы похоронили его, сделав все, что в таких случаях полагается.

О. Епифаний Акулов, приехавший вскоре опять его навестить, не застал о. Леонида больше в живых.

В марте 1935 г. - епископ Пий Неве прислал в Вятку Александру Васильевну Балашову. Она привезла с собою провизии, и лекарств для о. Леонида. Но и она не застала его больше в живых. Повидалась она и с Калининым, выслушала рассказ о так поразившем его случае с голубем и привезла записанное им для Красного Креста епископу Пию, который переслал это известие в Рим. Там его перевели на итальянский язык, но русский подлинник затерялся потом где-то в бумагах.

Молва об о. Леониде стала расти, и к могиле умершего праведника начал стекаться народ. Что сталось с нею впоследствии, нам неизвестно.

|< в начало << назад к содержанию вперед >> в конец >|