|< в начало << назад к содержанию вперед >> в конец >|

ГЛАВА III
"ЗДЕСЬ ТЕРПЕНИЕ И ВЕРА СВЯТЫХ"

О. Иосиф Белоголовый и его письмо к Папе Пию XI. - Приглашение о. Экзарху прибыть на Могилевские торжества 13 мая 1922 г. - "Вернулась Уния!" - Мысли о. Леонида о белорусском церковном движении. - Его молитва о соединении Церквей. - "Дьявольские опыты". - Вторая поездка о. Леонида в Могилев. - Закрытие церкви на Бармалеевой улице. - Тайные богослужения "как в катакомбах".

Еще в 1917 г. о. Леонид подружился с о. Иосифом Белоголовым, профессором канонического права в Петербургской католической Духовной Академии. Ему было тогда 35 лет. Обращала на себя внимение его изысканная интеллигентность, большой ум, разносторонняя образованность; в своей специальности он был совершенным знатоком. Отлично владея русским языком, он изучил и правильно понял психологию русского народа.

О. Иосиф принадлежал к тем интеллигентным кругам Белоруссии, целью которых была борьба за духовное возрождение и обновление их народа. Чуждый узкого национального шовинизма, он видел возрождение Белоруссии в ее проникновении католической культурой, но не польской, а национально-белорусской, развивавшейся когда - то на почве св. Унии. Русское католическое дело, его задачи и характер проповеди восточного католичества были очень близки его чуткому славянскому сердцу. О. Иосиф понимал все это по-восточному и сам был готов, если бы это потребовалось, принять восточный обряд. Неудивительно, что на этой почве он близко сошелся с о. Леонидом.

Митрополит Эдуард Ропп вполне доверял о. Иосифу и назначил его деканом (благочинным) в Могилев, с правами своего делегата. Однако, смелость и решительность, с которой о. Иосиф принялся за проведение церковных мероприятий, и борьба, которую он повел бескомпромиссно за дорогие ему идеалы, повели к тому, что он нажил себе много врагов. Устранить о. Иосифа в те времена им было нетрудно. Достаточно было обвинить его в контр-революции. Большевицкие власти, действительно, быстро откликнулись на донос. О. Иосифа арестовали и посадили в тюрьму, где он просидел больше года под постоянной угрозой расстрела, перенес сыпной тиф и другие болезни. Просто чудом избежав смертной казни и выпущенный из тюрьмы в таком состоянии, что от него оставалась только жалкая тень - кости и кожа, он был вычужден после этого скитаться четыре месяца почти без крова и пищи. От всего пережитого, его нервы совершенно расстроились, он потерял память и стал неврастеником.

Однако, глубокая вера и железная воля помогли о. Иосифу воспрянуть духом и стать на ноги. Он вернулся в Могилев, сделался там снова деканом и быстро снискал себе уважение и любовь у своей паствы. Тем не менее его откровенно - белорусская политика продолжала вызывать к себе враждебное отношение, в особенности со стороны польского клира. В этом была главная причина неладов о. Иосифа с петроградской курией, видевшей в нем беспокойного и тщеславного человека.

О. Леонид хорошо знал своего друга. Обвинение его в тщеславии он считал сильно преувеличенным. О. Иосиф был по своей натуре своего рода "спортсменом", готовым всегда добиваться успеха во что бы то ни стало. Правда, при этом он был непрочь иной раз и немного похвастать. Слабыми сторонами его характера о. Леонид считал скорее резкость и раздражительность, несколько повышенное самолюбие и светскость с примесью тонкой, холодной иронии.

В начале мая 1922 г., О. Леонид встретился в Москве с о. Иосифом после долгой разлуки и в беседе с ним рассказал откровенно о своих затруднениях в проповеди и распространении русского католичества. О. Иосиф быстро вник в суть дела и написал письмо Папе Пию XI. В нем он ясно подчеркнул необходимость отстранить поляков от русского католического дела и передать его целиком в руки экзарха. Это письмо настолько характерно для о. Иосифа и так хорошо выражает понимание им восточного католичества, что мы приводим его здесь в переводе дословно (подлинник на французском языке):

Могилев, I9-V-I922. СВЯТЕЙШИЙ ОТЕЦ!

События последнего времени в России настолько подвинули вопрос воссоединения православных с католической Церковью, что я позволяю себе обратиться к Вашему Святейшеству с этим письмом, чтобы в мере моих сил посодействовать тому великому делу, над осуществлением которого работали лучшие представители Святейшего Престола.

Родившись в Петербурге, я вращался всегда в русской православной среде и изучал с большим интересом психологию и чувства этого родственного мне по крови народа. Может быть нет на свете другого народа, у которого религиозные чувства были в такой мере сплетены с его национальной жизнью и историческим прошлым, как у русского; для русского народа, его "православная вера" не что иное, как мистическое представление о национальной жизни и историческом прошлом.

Из этого можно вывести заключение, что для привлечения этого народа в лоно католической Церкви необходимы такие миссионеры, которые не только хорошо говорили бы по-русски, но и были способны делить с этим народом его жизнь, слившись вполне и безраздельно с его чувствами и надеждами, и которые не были бы ему ненавистны-, ни по национальным соображениям, как поляки, ни в силу укоренившегося предубеждения, как иезуиты. Задача эта не под силу иностранному миссионеру, в особенности поляку, вследствие чувства взаимного недоверия.

Помимо этого, атмосфера, в которой протекает жизнь Могилевской архиепархии, так отравлена отсутствием в ней точно определенных канонических актов, заменяемых произвольными действиями лиц, принадлежащих даже к наивысшей иерархии, что никакая миссионерская работа не может здесь развиваться методично, следуя твердо установленной и ясной идее. Так например, приходские книги для записей, даже заведенные после опубликования кодекса, совсем не согласованы с тем, что он предписывает. Назначения и переводы клириков делаются, не сообразуясь с предписанным в кодексе, а иногда и с явным нарушением его. Поляки произвольно вмешиваются в русские дела, не считаясь с проистекающими из этого вредными последствиями, и пытаются заниматься проповедью католичества в то время как их собственные приходы находятся в плачевном состоянии и в них отсутствует какая-либо приходская жизнь. Они или незнакомы со всеми энцикликами, постановлениями и традициями Святейшего Престола в отношении Востока вообще и России в часности, или же относятся к ним с пренебрежением.

Недавние попытки ввести биритуальную (двухобрядовую) иерархию ясно показывают, что авторы этого странного проекта даже не подумали ни об его пагубных последствиях для русской миссии, ни просто об его канонической несостоятельности.

Русская миссия может быть осуществлена только русскими католическими силами, хотя и малочисленными до настоящего времени, но происходящими из самого сердца России, плоть от плоти и кость от кости этого народа. Латинский клир может только оказывать помощь этим миссионерам, следуя их указаниям, но не предпринимая никогда ничего от себя motu proprio, (не действуя по собственному побуждению). Католическая Церковь, столь мощная благодаря единству своих действий, обладающая божественной благодатью, должна быть на высоте своего положения также и в этом вопросе. Вселенская, и в то же время применяющаяся к национальному характеру каждого народа, чтобы не быть ему чуждой, католическая Церковь должна показать себя дружественной и русскому сердцу, считаясь с тем, что для русского даже самый прекрасный поляк останется всегда поляком, т. е. человеком совершенно неприемлемым для русского религиозного сознания.

Вот почему, признавая свою ответственность перед св. Церковью, я осмеливаюсь открыто высказать Вашему Святейшеству то, что думаю о воссоединении православных с католической Церковью, считая, что не смею молчать в данный момент, когда от лойяльного и правильного осведомления Святейшего Престола зависит весь успех католического дела в России.

Единственной практической мерой, чтобы обезпечить успех русской миссии, было бы во-первых: подтвердить энциклику "Orientalium dignitas" и соответственные акты Конгрегации Пропаганды, т. е. обязанность всех православных, переходящих в католическое вероисповедание, сохранить восточный обряд, и не допускать перехода русских в латинский обряд, так, чтобы не существовало даже выражения "русский латинского обряда"; во-вторых - сосредоточить управление миссией в России исключительно в руках русского экзарха, утвержденного в его сане блаженнопочившим Папой Бенедиктом XV. Всякое иностранное вмешательство, особенно же польское, должно быть исключено, и без разрешения экзарха, sub poena excommunicationis latae sententiae, (т. е. под страхом отлучения церковным решением), никто да не смеет действовать иначе, хотя бы это и служило распространению католической веры в России. Только иностранные миссионеры, допущенные экзархом, как отвечающие этой цели, могут получить право участия в миссии, и только теми методами распространения веры, которые дозволены экзархом; только с его разрешения могут издаваться и употребляться в России книги и журналы. Очень важно, чтобы люди, методы и литература подлежали цензуре той единственной организации, которая может быть сведущей в этом деле.

Если Ваше святейшество благоволит признать мое осведомление достойным Вашего благослонного внимания и потребует более точных доказательств того, что я утверждаю, то я сочту себя счастливым удовлетворить этому требованию.

Позволяю себе обратить внимание Вашего Святейшества на спешность решения этого вопроса, так как:

1) Православные требуют и хотят услышать голос Святейшего Престола,

2) Польская пропаганда стала уже опасной и вредной, сея соблазн и утверждая недоверие к католичеству,

3) Открытие границы даст свободный доступ многочисленным польским и другим миссионерам, что совершенно погубит дело или приостановит его на многие годы.

Вскоре после московского свидания, о. Иосиф Белоголовый телеграфировал о. Леониду в Петроград, прося его непременно приехать в Могилев к и июню н. ст. Хотя железнодорожный билет и стоил тогда 15 миллионов рублей, о. Леонид немедленно собрался в дорогу и ii-ro утром был уже на месте. Там он узнал, что 13 июня в Могилеве устраивается грандиозное празднество в честь св. Антония Падуанского, чудотворный образ которого находится в местном католическом соборе. О. Леонида встретили в Могилеве очень торжественно, как "униатского владыку". Он отслужил две литургии в самом Могилеве и одну в местечке Софийск, в 25 км. от Могилева. Во время пребывания там о. Леониду пришлось много беседовать с представителями интеллигенции, и он сказал у них четыре проповеди.

Так как к 13-му июня в Могилев приходят из окрестных деревень кр'естные ходы, то вскоре в городе собралась толпа около двадцати тысяч человек с хоругвями и иконами и с пятью священниками. О. Иосиф сделал, кажется, все для того, чтобы пребывание о. Экзарха в Могилеве было обставлено как можно торжественнее. Повсюду подчеркивалось полное равенство восточного обряда с латинским. Как старший по сану и прелат Римской Церкви, Экзарх был центральной фигурой всех торжеств. Во время латинских богослужений он сидел на особом возвышении, благословлял фимиам, и латинские священники преклоняли перед ним колена, прося благословения, когда надо было выйти на проповедь. Удивление народа, увидевшего "православного попа", окруженного такими почестями, было немалым. Однако, когда все разъяснилось, удивление сменилось большой радостью:

- Вернулась уния!

Эта радостная весть переходила из уст в уста и пришлась по сердцу как православным, так и католикам. Православное духовенство тоже оценило по достоинству это событие и выступило с разными "слухами" об о. Леониде:

- Он контр-революционер! (Это было тогда самым действительным средством, чтобы натравить на нежелательное лицо "государственную" власть):

- Он польский иезуит, присланный сюда для уловления православных через унию!

Все тут было, как выразился о. Леонид, "чин чином". Однако ничто не могло ему помешать. Когда он служил вторую литургию 18 июня (в том году на этот день было перенесено празднование Тела Господня), то в церкви, переполненной до отказа, были почти одни православные. Это не укрылось, конечно, от православного епископа Варлаама, у которого в тот же день была в храме лишь небольшая группа старух и ребят. Возревновав о православии, епископ Варлаам предал анафеме всех посещавших "униатские богослужения". Однако цели он этим путем не достиг. Еще на первой литургии о. Леонида, 13 июня, присутствовали два православные протоиерея и один диакон. На обеих его литургиях прислуживал православный псаломщик в стихаре, который одолжили для этого случая из православной же церкви. Оттуда были и певчие. Хором управлял славившийся в Могилеве православный регент Грайко. В Софийске, на богослужении о. Леонида, пели даже два православные хора, присутствовал один православный священник, а часы и Апостола читал ... православный диакон. По дороге в Могилев некоторые католические процессии проходили через православные деревни. Православный народ выходил католикам навстречу с хоругвями и крестами; население стлало по дороге полотна, выносило для благословения хлебы.

13 июня на Могилевском кладбище была торжественная служба, на которую все двинулись крестным ходом после литургии о. Леонида в соборе. О. Леонид присутствовал на богослужении в полном облачении и митре, при чем ему было устроено сидение "чуть ли не выше престола". Наряду с католиками, тысячи православных заполнили кладбище. О. Александр Сак, настоятель в Фащевке, сказал по-белорусски проповедь на тему о Соединении Церквей. Он "говорил просто, захватывающе, трогательно, но, - по словам о. Леонида, - пожалуй уж слишком агитационно...".

Интерес к церковному единству дошел до того, что 18 июня, после литургии, которую служил о. Леонид, к нему явилась депутация от местной православной интеллигенции, чтобы поблагодарить за службы и проповеди и попросить "осчастливить еще раз своим приездом и не забывать, что все жаждут скорейшего восстановления унии".

"Одним словом, - заметил по этому поводу сам о. Леонид, - колоссальное впечатление, громадный сдвиг: многие говорят, что они уже теперь стали снова униатами, так как уния вернулась... Если бы хоть парочку наших образованных священников, как пошло бы святое дело"!

Из латинских священников дали свое согласие на переход в восточный обряд о. Александр Сак, о. Антоний Ярмолович (прекрасный молодой священник, викарий о. Белоголового) и еще о. Концевич, литовец, человек "с совсем русской душой". О. Леонид указал им, что все они должны сплотиться около о. Белоголового, поддерживать его и приискивать новых ревнителей воссоединения православия с католичеством. О. Леонид решил непременно съездить еще раз в Могилев, рассчитывая, что о. Белоголовый соберет к тому времени вокруг себя ревнителей церковного единения из среды латинского духовенства. Тогда, думал он, можно будет всем вместе устроить совещание и решить, что делать дальше.

Так же около того времени некто Владимир Андреевич Голынский, настоящий белорусе, человек очень .благочестивый и добрый, изъявил желание О. Леониду стать священником восточного обряда. Предлагал себя о. Леониду, тоже в качестве восточного священника, еще один русский, латинянин, настоятель костела, хорошо знавший психологию русского народа и понимавший особенный характер проповеди восточного католичества. Тем не менее, о. Леонид отнесся к этому священнику с осторожностью. Он считал, что из него выйдет полезный работник в деле соединения Церквей только при условии, если он попадет в хорошие руки.

Свои выводы из собеседований с белоруссами о. Леонид изложил в письме к митрополиту Андрею, содержащем отчет о могилевских днях, знаменательных и для самого о. Леонида:

"Теперь Вашему Высокопреосвященству предстоит не малый подвиг. Нужно во что бы то ни стало назначить для белоруссов в России, находящихся в губерниях Могилевской, Минской, Витебской и Смоленской и в других местах, какого-нибудь особенного латинского представителя, однако отнюдь не с титулом Апостольского викария, что страшно оскорбило бы православных, которые думают, что Апостольские викарии назначаются только для языческих стран. Нужно представить Св. Престолу крайнюю необходимость располячить католическую Церковь в России. Если раньше, при царском режиме, подобного рода располячивание могло быть использовано царским правительством в целях распространения схизмы, то теперь этой опасности не существует. Конечно, поляки, чтобы не лишиться своего преобладания, продолжают доказывать, что католичество держится в России только благодаря им, но теперь это только смешно. Наоборот, попытки задушить наростающее белорусское движение могут привести к весьма печальным результатам... Сам преосвященный Иоанн Цепляк сознает, что управление громадной архиепархией, своими размерами превышающей всю Западную Европу, непосильно для одного человека, и писал в Рим о разделении ее на отдельные епископства. Для белорусских католиков должен быть свой особенный епископ. Но это должен быть не только белорусе по происхождению, но и по убеждению и по своим культурным стремлениям, а также и по своим безусловно дружественным отношениям к св. Унии, который прежде всего заботился бы о восточных, а потом уже о латинянинах, ибо успех нашей миссии всецело зависит от отношения к нам латинского клира. Единственным таким человеком является пока о. Белоголовый, и, если он не дорос до епископства, то необходимо во что бы то ни стало дать ему должность администратора белорусских епархий. Я думал сначала склонить его, чтобы он согласился быть Вашим восточным представителем в Белоруссии, но он справедливо указал мне на то, что латинское представительство гораздо важнее.

- Если я буду назначен восточным представителем митрополита Андрея, - сказал он, - то поляки сейчас же назначат другого представителя, который будет мне все портить и восстанавливать против меня население.

Поэтому восточное представительство нужно дать, как мне кажется, ему же только тогда, когда он будет совершенно независимым администратором Белоруссии, тем более, что духовенство, которое я видел на празднике св. Антония, просило меня ходатайствовать, чтобы преосвященный Иоанн Цепляк дал о. Белоголовому обширные делегатские полномочия. Епископ уже согласился на мои просьбы и обещал написать митрополиту Роппу, но, принимая во внимание его крайнюю нерешительность и слабость воли, нужно действовать-помимо него.и представить дело в Риме во всей его важности, добиваясь полной независимости белорусских епархий от Могилевской архиепархии. Кафедра Могилевского архиепископа должна быть .перенесена в Петроград, где она всегда фактически и находилась, и должен быть совершенно уничтожен бессмысленный титул "Могилевской" архиепархии. Я постараюсь, конечно, чтобы белорусское духовенство само приняло в этом участие и хлопотало в Риме; нужно было бы устроить и ходатайство, ло возможности, всей белорусской интеллигенции, о чем я буду стараться в следующий приезд в Могилев...".

Как видим, пережитое за эти дни в Могилеве, навеяло о. Леониду ряд мыслей о дальнейшем развитии его миссии и о том, что и как, шаг за шагом, для нее нужно было делать. Плодом могилевской поездки явилась и молитва о соединении Церквей, написанная о. Леонидом. Такая молитва, по его мнению, должна быть краткой, ясной и всем доступной, приемлемой как для католиков, так и для православных. Как внелитургическая, она должна быть написана высоким русским слогом, так как церковно - славянский язьш стал понятен только немногим. Сообразуясь с этим, о. Леонид предложил митрополиту Андрею принять следующий текст, который в наши дни стал широко известен, как

МОЛИТВА О. ЛЕОНИДА ФЕДОРОВА О СОЕДИНЕНИИ ЦЕРКВЕЙ

"Призри, милосердый Господи Иисусе, Спаситель наш, на молитвы и на воздыхания грешных и недостойных рабов Твоих, смиренно к Тебе припадающих, и соедини нас всех во единой, святой, соборной и апостольской Церкви. Свет Твой незаходимый пролей в души наши. Истреби раздоры церковные, дай нам славить Тебя единым сердцем и едиными устами и да познают все, что мы верные ученики Твои и возлюбленные дети Твои. Вла-дыко наш многомилостивый, скоро исполни обетование Твое, и да будут едино стадо Твое и един Пастырь в Церкви Твоей, и да будем достойно славить имя Твое святое всегда, ныне и присно и в бесконечные веки. Аминь".

Говоря об этих церковных торжествах и том движении к единству, какое они порождали в среде верующих, нельзя никак упускать из виду общий, поистине жуткий, мрачно-демонический фон, на котором описанные светлые события развивались. В том же Могилеве, о. Леонид был свидетелем, как на улице сжигались религиозные книги. Это был лишь небольшой "фрагмент" повального уничтожения богословских библиотек.

Не только весь правительственный аппарат в России был уже прочно в руках пособников сатаны, но были и случаи открытого преследования молящихся. Тёмными силами из множества явлений этого рода, упомянем здесь для примера одно, переданное Ю. Н. Данзас со слов ее духовника, доминиканского патера, а впоследствии епископа Амудрю, так что достоверность его не подлежит сомнению. Одна набожная прихожанка жаловалась р. Амудрю, что ей мешает молиться нечто "непреодолимое". О. Амудрю дал ей для молитвы специально освященные четки. Через несколько дней она вернулась к нему и принесла эти четки совсем исковерканными; крест оказался скручен спиралью. Юлия Николаевна была тогда очень осторожна в суждениях о сверхъестественности разных "дьявольских опытов", как называл эти явления о. Леонид. Она высказала ему однажды, что тут большую роль играет собственное воображение, галлюцинации и т. п.

- Какая тут галлюцинация, - сказал он в ответ, - у нас в Каменицком монастыре после подобного "опыта" большой медный кувшин оказался втиснутьш в другой, меньшего размера, что никакими человеческими силами нельзя было сделать!

Однажды, - это было вскоре после возвращения из Могилева, - уже под вечер, о. Леонид поднялся из своей квартиры к сестрам "Общины Св. Духа" для обычной беседы. Такие беседы происходили у них тогда каждый день и продолжались час-полтора. В этом месяце они были посвящены главным образом разъяснению текстов Ветхого Завета, их символическому и христианскому толкованию. О. Леонид раскрывал им, как ветхозаветный символизм преломляется в христианском сознании. Он особенно задерживался на книгах Бытия, книге Царств, на Пророках. О. Леонид знал их великолепно, говорил всегда без подготовки, цитируя тексты на память. Он не только знал эти книги, но и любил их. Говорил он всегда интересно, увлекательно, положительно переживая христианское толкование Ветхого Завета.

Этот раз Юлия Николаевна обратила внимание, что о. Леонид говорит как-то вяло, скучно. Видимо, он был не в ударе, словно чем-то расстроен. Как обыкновенно, о. Леонид сидел на стуле за столом, на который ставилось Распятие. Вдруг он вздрогнул, словно увидел что-то страшное, и замолчал. Сестры заметили, что о. Леонид смотрит влево от себя в угол. Лицо сразу побледнело, стало серо-зеленым, и весь он как-то осунулся. Сестры невольно тоже покосились на угол, но ничего не заметили. Силясь скрыть свое состояние, о. Леонид, видимо со страшным усилием, пытался продолжить беседу. Однако слова его были лишены всякого содержания. Он говорил, опустив глаза, нагнув голову, точно боялся снова увидеть поразившее его. Продолжая и дальше говорить что-то бессвязное, о. Леонид стал исподлобья поглядывать в угол. Потом он постепенно выпрямился, глубоко вздохнул. Повидимому, то, что его страшило, теперь оттуда исчезло.

Сестры были в недоумении. Башкова хотела было встать, помочь о. Леониду, думая, что ему нехорошо. Но он сделал в ответ на это повелительный жест, говоривший:

- Сидите спокойно!

Кое-как о. Леонид все же закончил беседу и затем ушел к себе. Тогда сестрам стало ясно, что он увидел нечто совсем необыкновенное, но не смели расспрашивать.

Через несколько дней, по окончании литургии в церкви на Бар-малеевой, о. Леонид, выйдя в ризницу для разоблачения, сказал прислуживавшей ему Ю. Н. Данзас:

- Если бы иметь твердое убеждение, что Господь благословляет наше дело!

Затем, приоткрыв дверь в алтарь, он добавил, понизив голос до того, что его даже трудно было узнать:

- Тогда, у вас, в углу, я увидел его: серый столб, голова, глаза горят, смеется, показывает язык...

Семь лет спустя, вспоминая этот случай в самых трагических условиях, какие себе даже трудно представить, когда о. Леонид, мог думать, рассуждая по-человечески, что все рухнуло и весь труд его жизни как-будто ни к чему, он добавил к только что сказанному:

- Я понял тогда, что он над. нами издевался, что наше дело обречено...

После "дьявольского опыта", о. Леонида стала тяготить мысль, что его работа, весь его труд, пропадет бесплодно. В 1922 г., узнав об отступничестве о. Сергия Соловьева, вернувшегося в православие, о. Леонид даже не выдержал, разрыдался и долго убивался, повторяя:

- Я не достоин, я ничего не могу сделать, меня одолевает дьявольская сила...

Мысль о человеческом ничтожестве, а главное - о своем собственном, терзала о. Леонида. С годами она делалась у него все тяжелее, усиливая непомерно его крестную ношу. Этому много способствовало разочарование почти во всех людях, которых он приближал к себе во имя общего дела. Чего только стоило ему разоблачение Сусалева в провокаторской деятельности!

Недели через две после разговора с о. Леонидом в ризнице, Юлию Николаевну рабзудил звонок во втором часу ночи. Она встала с постели и вышла открыть. В квартиру быстро вошла бледная, взволнованная Подливахина:

- Только что услышала стук в квартире о. Леонида, пошла туда. Вхожу и вижу: весь кабинет в полном беспорядке, о. Леонид лежит ничком на полу. Я не могу его поднять, идемте туда. Случилось что-то ужасное.

Обе бросились вместе вниз в квартиру о. Леонида. То, что увидела Юлия Николаевна в первой комнате, подтверждало слова Подливахиной. Все тут было, как говорится, вверх дном. На полу лежал неподвижно ничком, в глубоком обмороке, о. Леонид, совершенно одетый; видимо он еще не ложился. Его подняли общими усилиями, уложили в постель и стали приводить в чувство. Подливахиной представился случай применить свои медицинские познания. Она растирала о. Леонида спиртом, била его по ладоням. Понемногу он пришел в себя, но плохо сознавал, что с ним делается. Глаза были мутными, говорили о его полном изнеможении. Затем, почти сразу, он впал в тяжелый сон.

Юлия Николаевна оставила его спать и вернулась осмотреть кабинет. Там был полный хаос: иконы - сорваны со стен, сброшены со стола, раскиданы по полу. Четки о. Леонида - разорваны, рассыпаны по всей комнате. Большой медный крест (24 X 14 см.) с гравированным изображением Спасителя, свернутый какой-то сверхъестественной силой в спираль, тоже валялся на полу.

На другой день о. Леонид был сам не свой, но о происшедшем в ту ночь никому не сказал ни слова и впоследствии. На поправку креста и четок понадобилось несколько дней. Четки были из черного дерева и аметистов и потребовали тщательной переборки. Крест пришлось дать перековать. После этого его положили на стол, а четки повесили у изголовья кровати, не сказав ничего. Крест о. Леонид сохранил, но. четки, которыми он раньше так дорожил, употребляя их только в торжественных случаях, вскоре получила в виде подарка одна его прихожанка.

В приведенных фактах тоже не приходится сомневаться. Достоверность их Юлия Николаевна подтвердила присягой. Через свидетельницу "дьявольских опытов", к подлинности которых она относилась с большой осторожностью, нам дано заглянуть здесь в ту "невидимую брань", которая шла не только в самом о. Леониде, но и вокруг него, оставляя даже, как в данном случае, вещественные доказательства, словно бесы и вправду взбесились. В этом была, несомненно, непосредственная реакция и на апостольскую деятельность о. Леонида и на процесс освящения, совершавшийся в его душе, который силам ада тоже не мог быть неприметен. Окружающие, конечно, ценили о. Леонида, поскольку были способны его понимать. Но "зверь из бездны" конечно, видел яснее на нем печать избранника. Нужно ли удивляться, что он воздвигал на него такую брань?

Вторую поездку в Могилев о. Леонид совершил не в сентябре, как сначала предполагал, а уже в ноябре. Он был там 14 ноября и торжественно праздновал память св. Иосафата. Он нашел хорошо подготовленной "Униальную почву" за протекшее время. Движение успело уже разростись настолько сильно, что не хватало только священников и собственной церкви, а для последней, конечно, и денег. Архиепископ Цепляк соглашался отдать белорусским униатам пустовавший латинский храм св. Антония, но для ремонта его и приведения в восточный вид требовалось по меньшей мере ioo миллиардов рублей. Где было их взять среди всеобщего обнищания? Тем не менее, о. Леонид находил необходимым постараться сделать здесь все, что возможно, так как сдвиг в Могилеве не мог не отразиться на всей Белоруссии. У митрополита Андрея не было пока кандидата, которому он мог бы доверить это дело. Поэтому о. Леонид просил его распространить временно полномочия Российского Экзарха и на Белоруссию, так как иначе там ему нельзя будет ничего предпринять для униального дела.

О. Александра Сака удалось устроить в Могилеве, но о. Леонид не возлагал на него много надежд.

"Прекрасный человек, но крайне неустойчивый, скоро загорается, но так же скоро потухает, терпения мало, иногда напоминает Дейбнера. Ему самому понятно, что дело нельзя так вести и хочется год-другой посидеть у иезуитов или у других монахов, чтобы научиться выдержке, но пока что он кидается из стороны в сторону".

Так написал о нем о. Леонид владыке Андрею. Но самым замечательным из всего, что оказалось в Могилеве ко времени второго приезда туда о. Леонида, было настроение уже упомянутого епископа Варлаама. Он больше не анафемствовал, жил теперь на покое и даже открыто заявил о своем сочувствии Унии. Лозунг ревнителям в Могилеве дан был такой:

- "Православие распалось - вернемся к нашей старой вере!" Главным руководителем и душой униатского движения в Белоруссии остался декан о. Иосиф Белоголовый. Петроградская курия относилась к нему попрежнему недоброжелательно и с недоверием, считая белорусским сепаратистом.

В Петрограде о. Леонида ждали новые испытания. Причиной их на этот раз был не сам зверь из бездны, а его слуги. Вот, что они тут надумали сделать.

21 ноября, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы была литургия в церкви на Бармалеевой улице. На другой день о. Леонид отслужил здесь еще раз обедню. Она была последней в этой церкви. После службы, Юлия Николаевна, по обыкновению, вернулась к себе домой на Подрезову и около девяти часов вышла из дому, направляясь на службу. На углу Малого проспекта она увидала о. Леонида между двумя милиционерами. Они вели его из дому, вероятно в участок. У Юлии Николаевны мелькнула мысль об аресте. Она быстро повернулась, обежала дом, одним из переулков вышла на Малый проспект и пошла этой группе навстречу. Юлия Николаевна посмотрела прямо в глаза о. Леониду. Взгляды их встретились. О. Леонид отвернулся от нее, как-будто от незнакомой, и словно про себя произнес вполголоса:

- Санктиссимум...

Юлия Николаевна поняла, что грозит обыск церкви, а значит возможно и осквернение, святотатство... надо спасти Св. Дары... Не раздумывая, она побежала на Бармалееву улицу. Ходьбы до церкви было всего несколько минут. Ключ от входной двери она всегда носила при себе, так как на ней лежала обязанность прибирать и отапливать церковь. Вбежав в подъезд и заперев за собой дверь, Юлия Николаевна кинулась в церковь.8 Терять времени было нельзя. Уже слышались удары милиционеров в дверь, а затем последовал взлом. Юлия Николаевна быстро вошла в алтарь через северные двери, положила земной поклон перед престолом, сорвала плат с аналоя, открыла дарохранительницу, вынула из нее ковчежец со св. Дарами, завернула его в антимине, а антиминс - в плат, все вместе свернула, спрятала под платьем на груди и кинулась через южные двери в церковь. Милиционеры входили в нее, и Юлии Николаевне удалось в последний момент прошмыгнуть незамеченной за шкафом и спрятаться в квартире Дейбнера. Пройти из алтаря через ризницу она не могла, так как дверь оттуда была всегда заперта, и ключ от нее имел только о. Леонид.

В квартире Дейбнера не оказалось никого. Юлия Николаевна благополучно пронесла свою ношу и по черному ходу вышла во двор, а оттуда на улицу, выбежала за угол на Малый проспект и остановилась в недоумении.

- Что делать дальше? Стала обдумывать:

- Куда нести? Куда скрыть? Нести к о. Леониду рискованно. У него можно ожидать обыска. Может быть пойти к другому католическому священнику и сдать ему св. Дары?

Все же Юлия Николаевна решила сначала пойти осторожно к о. Леониду взглянуть, что делается у них теперь на Подрезовой. Действовать надо было с большой осмотрительностью. Дом был полон жильцов, среди которых находилось немало коммунистов. Во дворе и вокруг дома постоянно шныряли соглядатаи.

Юлия Николаевна вошла осторожно во двор и увидела о. Леонида. Стоит бледный, взволнованный, видимо тоже не знает, что ему предпринять :

- Итти ли в церковь или ждать здесь Юлию Николаевну?

Его только что выпустили из участка, обязав подпиской о невыезде из города. Юлия Николаевна указала на грудь. О. Леонид понял ее, вздохнул облегченно, тут же перекрестился и сделал знак следовать за ним. Они молча поднялись на квартиру Юлии Николаевны. В приемной комнате о. Леонид принял от нее св. Дары, положил все принесенное на временный престол, стоявший в углу, и сказал:

- Понимаете ли вы, чего вы удостоились?

Тут же о. Леонид потребил св. Дары и потом долго молился.

"История" повторилась...

"Земные власти" опять опечатали Церковь Св. Духа на Бармалеевой улице... И опять не обратили внимания на то, что в церкви дверь за шкафом ведет в квартиру Дейбнера. Шкаф снова выполнил ту же роль - прикрыл дверь, и она осталась незамеченной и не опечатанной.

Однако теперь пришлось серьезно учесть радикальную перемену власти. Шкаф придвинули вплотную к двери, так что прошмыгнуть за ним незаметно в квартиру, как это только что удалось Юлии Николаевне, нельзя было больше. Со стороны квартиры Дейбнера, дверь завалили старыми чемоданами и всякой домашней рухлядью. Предстояли две заботы: спасти от безбожных властей священные предметы, находившиеся еще в церкви и совершать богослужение в другом помещении. Квартира "католического попа" Дейбнера была под сильным подозрением и за нею следили; хранить что-нибудь там было бы по меньшей мере неблагоразумным. Поэтому пришлось разработать целый план, куда, как и когда вынести и попрятать священные предметы.

Прежде всего, чтобы проникнуть в запечатанную церковь, нужно было сначала "разобрать", а потом снова "заделать" вход в нее из квартиры о. Дейбнера. В этом "криминальном" предприятии был широко использован спортивный характер Юлии Николаевны и ее физическая сила. Предметы выносили из церкви она и Мария Иосифовна Дейбнер. Постепенно их "порассовывали" у разных наименее "подозрительных приверженцев" католической веры. Часть предметов попрятали у Елены Михайловны Нефедьевой, а часть - у одной верной литовки с русской фамилией "Соловей". Один "комплект" священных сосудов запрятали в дровах на кухне у Ю. Н. Данзас. В общем, почти все удалось вынести из церкви и припрятать так хорошо, что большевики ничего не нашли, несмотря на многократные обыски, произведенные у всех русских католиков.

Для служения решили обставить приемную комнату в квартире Ю. Н. Данзас, тем более, что митрополит Андрей уже дал разрешение о. Леониду служить у себя дома. В правом углу, рядом с окном, выходившим на Малый проспект устроили престол ("он" появился во время вечерней беседы в левом углу, рядом с тем же окном). Там, перед св. Дарами, горела неугасимая лампада. Когда не было службы, престол загораживался ширмойt так что постороннему, входившему в комнату, ничего "подозрительного" не бросалось в глаза.

Здесь находилась теперь "катакомбная" кафедра Российского Экзарха. Сюда он приходил каждый вечер склониться коленопреклоненно перед престолом и оставался так иногда часами в молитве. Однажды он сказал Юлии Николаевне:

- Когда чувствуешь себя удрученным, величайшая радость, какую Господь может нам даровать, это позволить остаться так у престола: прижать к нему лоб, почувствовать здесь присутствие единственно Подлинного. Тогда не только мир овладевает душою, но исчезает ощущение тела, встает та единая действительность, которую не воспринимаешь чувственно.

Сначала о. Леонид служил только "тихие" обедни, т. е. без пения. Посторонних на них не бывало. Под Рождество решили торжественно отслужить всенощную в квартире Ю. Н. Данзас. Предупредили об этом человек двадцать, верных прихожан о. Леонида. Собирались они для молитвы в дом, как настоящие заговорщики, по одиночке, входили разными подъездами. Расходились по всем домовым лестницам, проскальзывали мало по малу, проходя через разные квартиры. Сообщники у них имелись на всех этажах, благо дом был большой, квартир в нем было много. В итоге все пробрались незаметно в квартиру Данзас. Дверь им отворяли по условному звонку или стуку. Да, " история " повторялась, хотя и в гораздо более суровой форме. Тогда распоряжалась покойная Н. С. Ушакова, теперь,- Ю. Н. Данзас. Обе они отдавали святому делу все, что только могли.

Первую всенощную пели едва слышно, боясь привлечь внимание соседей. Все сошло благополучно. Ободренные этим успехом, верующие стали собираться на службы Экзарха по воскресеньям и большим праздникам, принимая те же меры предосторожности. Эти тайные службы, "как в катакомбах", производили на всех молящихся незабываемое впечатление. Тем не менее, не избежали доноса. Сделали его, повиди-мому, "бдительные" соседи.

В Крещение, 6 января 1923 г., уже после Причастия, раздался резкий звонок, хорошо знакомый подневольным обывателям в советской России. Так звонит только полиция (хотя она и называлась милицией: но посещения ее в таких случаях бывали много хуже и неприятнее, чем полиции в царское время: не откроешь на звонок, взломают дверь).

Пришлось немедленно открыть. Вошли четыре представителя "советской власти":

- Что тут происходит?

Скрыть невозможно: ладон, свечи, иконы, о. Леонид у престола в полном облачении... Юлия .Николаевна ответила:

- Молимся, товарищ.

- Как так?

- Да имеем право, закона не нарушаем. Нас меньше двадцати человек, малолетних нет. Все по закону.

В то время "сборища" свыше двадцати человек уже запрещались; присутствие на богослужении малолетних считалось бы "совращением". Все это строго каралось законом. В данном же случае закон был явно на стороне молящихся и их защищал. Представители власти это учли:

- Все это поповские хитрости!

Постояли немного, потоптались. Потом ушли, ворча и дальше и бормоча что-то о хитростях.

О. Леонид, стоявший все время у престола, даже ничего не заметил. Два-три человека из прихожан, видимо, испугались, перестали приходить. Службы эти, до последовавшего вскоре ареста о. Леонида (23 февраля 1923 г.), тем не менее продолжались. Чтобы прекратить их, власти применили уже другие меры, против которых сослаться на закон было нельзя.

|< в начало << назад к содержанию вперед >> в конец >|