|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава II

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ОБЩИНА РУССКИХ КАТОЛИКОВ²⁷

Своеобразие деятельности отцов Буа и Борена в Петербурге зак­лючалось в том, что они создали общину русских католиков. С одной стороны, члены этой общины не порывали с православной традицией, в чистоте сохраняли славянский обряд, проповедова­ли на русском языке, целиком ощущали себя гражданами право­славной России и верными подданными царя; с другой стороны, они находились в полном общении с папой Римским, которого считали преемником апостола Петра, главой Вселенской Церкви и — помимо примата папы — принимали такие элементы като­лического вероучения, как догматы Филиокве и о непорочном зачатии Девы Марии.

Предтечи идеи русского католицизма

Николай Толстой и обращение Владимира Соловьева

У истоков движения русских католиков стоял также священник Николай Толстой²⁸, совершивший чин присоединения Владимира Соловьева к Католической Церкви. Вопреки распространенному мнению, он приходился родственником не писателю Льву Толсто­му, а поэту Алексею Толстому (1817—1875) и Софье Петровне Хитрово, племяннице графини Софьи Толстой. Отец Николая Тол­стого, Алексей, был церемониймейстером императорского двора.

Николай почувствовал призвание к священству, и в 1893 году его мечта осуществилась — нижегородский епископ совершил его пресвитерскую хиротонию. Толстой поступил в Петербургскую ду­ховную академию и вскоре подружился с Владимиром Соловьевым. В духовной академии он чувствовал себя неуютно. Во время путеше­ствия на юг о. Николай обратил внимание на то, что латинские влия­ния на церковные обряды чувствовались даже в Киеве; в Константи­нополе его постигло сильное разочарование при виде того, с каким нерадением совершают богослужения греки. Толстого тянуло к Като­лической Церкви. Он был знаком с настоятелем московского храма св. Людовика аббатом Вивьеном. Еще в бытность Толстого офице­ром Вивьен давал ему читать апологетические труды, которые, впро­чем, совсем Толстого не заинтересовали. Однажды Вивьен познако­мил о. Николая с приехавшим в Москву итальянским доминикан­цем о. Ваннутелли, двоюродным братом двух кардиналов Ваннутелли. Он с величайшим почтением относился к православию и не считал Православную Церковь схизматической. Кроме того, Толстой смог увидеться с барнабитом о. Тондини²⁹, человеком более образованным, чем Ваннутелли, и обладавшим в большей степени, чем тот, даром убеждения. Наконец, в Москву приехал епископ Журдан де ла Пассардьер³⁰, осуществлявший попечительство над французскими католи­ками, жившими в России. Этот иерарх испытывал большие симпатии к православию, почитал православных святых и часто молился за пра­вославными богослужениями. Он посоветовал Николаю Толстому формально присоединиться к Римской Церкви, считая, что оставаться "католиком в душе" недостаточно. "Но, — ответил тот, — я вовсе не хочу пополнять ряды Шуваловых, Гагариных, Мартыновых, перешед­ших в латинство и навсегда потерянных для своей отечественной Церкви"³¹. Пассардьер сказал, что такого перехода никто и не требо­вал — о. Николай мог оставаться женатым священником и продол­жать служить России, в восточном обряде.

В конце июля 1894 года, когда аббат Вивьен был на каникулах, монсеньор Журдан де ла Пассардьер в присутствии викария, аббата Лемонье, сказал Николаю Толстому: "Напишите ваше исповедание веры, чтобы я передал его Святому Отцу". Толстой написал по-французски: "Я, нижеподписавшийся, священник Нижегородской епар­хии такой-то, твердо верую и исповедую все, чему верует и учит Святая Католическая и Апостольская Церковь Римская, а именно относительно исхождения Святого Духа от Отца и Сына, первород­ного греха и чистилища, непорочного зачатия Пресвятой Девы Ма­рии и верховенства Петрова преемника, папы Римского. Признаю все бывшие в св. Церкви вселенские соборы и принимаю их уче­ние, наипаче же Флорентийский, Тридентский и Ватиканский. Отри-цаюся всех осужденных ими ересей и расколов и признаю непогре­шимое учительство верховного архиерея викария Христова, которо­му обещаю в делах веры и нравственности полное повиновение. Обещаюсь оставаться до самой смерти, чего бы мне этого ни стоило (coute que coute), верным и послушным сыном Святой Католичес­кой Церкви и святого Римского Престола". Затем он прочел этот текст в присутствии двух свидетелей. Документ был подписан им самим и обоими свидетелями — аббатом Лемонье и секретарем монсеньора Журдана де ла Пассардьера аббатом Аделином. Про­изошло это на Малой Лубянке, в квартире аббата Лемонье.

О переходе Толстого в католичество стало известно, и в Рос­сии начали относиться к нему с подозрением. О. Николай уехал за границу. 8 декабря (н. ст.) 1894 года, в праздник Непорочного Зачатия, он прибыл в Рим, а на следующий день, 9 декабря, Лев XIII удостоил его частной аудиенции. Толстой открыто признал себя католическим священником и совершил литургию в своем обря­де. Посол Извольский от лица обер-прокурора Синода Победонос­цева поставил его в известность о том, что он запрещен в священнослужении. Несмотря на это, Толстой решил совершить богослу­жение в катакомбах в присутствии большого числа молящихся. Некоторое время спустя он получил от нижегородского архиерея бумагу о запрещении в служении. Извольский обратился к Льву XIII с просьбой также применить к Толстому меры канонического прещения. Вместо этого папа, затребовав из Синода его дело, постано­вил разрешить Толстого от несправедливого запрещения, выдал ему celebret и предоставил право исповедовать, принимать в католиче­ство желающих присоединиться, причащать латинян под двумя видами и миропомазывать. Вице-прокурор Святейшего Синода Саблер уведомил о. Николая о вызове его на духовный суд к нижего­родскому епископу. Для того чтобы избежать решения суда о раз­воде, Толстой вернулся в Россию и стал готовиться к защите.

На суде Саблер задал ему вопрос: "Каким чином вас приня­ли?" — "Никаким; меня не перекрещивали, не перемиропомазыва­ли, не пересвящали..."³²

В Москве, в квартире Владимира Соловьева, Толстой основал подобие прихода. Когда наступило время Великого поста, на второй его неделе Соловьев говел, исповедовался о. Толстому и причас­тился за литургией.

В этой связи писалось, что, будучи верным своим принципам и признавая обе Церкви истинными, Соловьев только лишь про­возгласил свое знаменитое исповедание веры, которым завершает­ся введение в его книгу "Россия и Вселенская Церковь"(Париж, 1889. С. VI—VII): "Как член Истинной и досточтимой право­славной Восточной или греко-российской Церкви<...> я признаю верховным судьей в деле религии... апостола Петра, живущего в своих преемниках и не напрасно слышавшего слова Господа: "Ты, Петр..." и т.д. На самом деле Владимир Соловьев провозгласил исповедание веры Тридентского собора и каноны I Ватиканского.

В связи с тем, что перед смертью Соловьева причастил Боже­ственных Тайн православный священник, степень его конфессио­нальной причастности к католичеству вызывала сомнения. Нико­лай Толстой направил в редакцию "Русского слова" письмо, кото­рое было опубликовано 21 августа 1910 года, а 9 сентября 1910 года появилось на страницах "L'Univers". Поскольку присоедине­ние Владимира Соловьева к Католической Церкви все еще подвер­галось сомнению, свидетели этого события выступили в печати с заявлением о том, что произошло 18 февраля (ст. ст.) 1898 года в часовне, устроенной Николаем Толстым в квартире Соловьева на Остоженке, во Всеволожском переулке. "После исповеди перед о. Толстым Владимир Сергеевич в нашем присутствии прочел Ис­поведание веры Тридентского собора на церковно-славянском языке, а затем за литургией, совершавшейся о. Толстым по греко-восточ­ному обряду (с поминовением Святейшего Отца Папы), причастил­ся Св. Тайн. Кроме нас при этом достопамятном событии присут­ствовала еще только одна простая русская девушка, находившаяся в услужении в семействе о. Толстого, имя и фамилию которой восстановить в настоящее время оказалось, к сожалению, невоз­можным. Публично принося наше настоящее свидетельство, мы полагаем, что им должны раз и навсегда прекратиться сомнения по вышеозначенному поводу". Подписи: священник Николай Алексе­евич Толстой, княжна Елена Васильевна Долгорукова, Дмитрий Сер­геевич Невский (СПб. 1914. Вып. II.).

В своих воспоминаниях Толстой писал: "Я был очень растроган тем, что мне выпало счастье принять исповедание веры и совершить присоединение к Католической Церкви моего учителя, который сам привел меня к ней". Вскоре о присоединении Соловьева к католиче­ству стало известно полиции. Толстой был вынужден снова покинуть пределы России. Ему удалось пересечь границу благодаря протекции Наталии Ушаковой. Особо примечательным представляется свиде­тельство, которое мы находим в книге "Жизнь и творческая эволю­ция Владимира Соловьева", написанной его племянником о. Сергием Соловьевым. "Мне лично этот факт был всегда известен, — утвержда­ет Сергий Соловьев, — я слышал о нем от моего отца и от Новского. Вскоре после причащения Соловьева Толстому пришлось в переоде­том виде, в брюках Новского и в шубе Соловьева, убегать за границу. Помню, как Владимир Соловьев, придя к нам, рассказывал за обедом: "Сейчас я, надев на отца Толстого мою шубу, отвез его на Николаев­ский вокзал". В Петербурге Толстой получил заграничный паспорт через иностранных послов и морем отплыл в Рим". Лев XIII предоставил ему еще одну аудиенцию.

Николай Толстой у парижских ассумпционистов

"<...> Тогда против меня оказались все. Родные — православ­ные, требовали отречения от веры и от священнического сана. Еди­новерцы мне чужие, католики, требовали, чтоб я немедленно ехал за границу и отрекся бы от семьи. Я не мог сделать ни того, ни другого. Жеребцов³³ меня ругательски ругал за мое возвращение, посы­лал своего управляющего наблюдать за мной, что я делаю в посаде. Вивьен, который приезжал меня исповедывать, был того же мнения и настаивал на моем отъезде.

Все католические патеры возмущались моим возвращением в Россию и обвиняли меня чуть ли не в ренегатстве. Могли лк они понять, что у меня в душе?

Между тем, странное дело, православное духовенство, за ис­ключением очень немногих, относилось ко мне с нескрываемым сочувствием.

По приезде в Посад я посетил своих лаврских знакомых. Не­смотря на мой статский костюм, меня все принимали, как своего. В Гефсимании предложили благословить трапезу. Там же один иеро­монах снял с себя только что полученный наперсный крест и, на­дев на меня, сказал: "Тебе подобает его нести, как пострадавшему за православную веру!" В тот же день некоторые посадские жите­ли мне тоже поднесли крест, латинского образца, думая, вероятно, что я стал латинским ксендзом. Я принял крест, но успокоил их, что в латинство не переходил, и они тому порадовались. Но оба эти креста счел я за знаменье того, что мне впереди предстоит еще более тяжелый крест, чем тот, который я перенес. И этот крест не замедлил своим появлением.

Меня вызвали в жандармское правление и объявили, что начато дело о разводе. Потребовали подписку, что я отказываюсь от детей...

Я принял решение вернуться за границу".

Здесь следы Николая Толстого теряются. Впрочем, можно поверить исправлению архивариуса русских фондов ассумпцио-нистов в Риме, который переправил (на основании почтового штемпеля) дату на письме Толстого со 2/14 февраля 1896 года на 2/ 14 февраля 1897 года. Судя по содержанию этого послания, дела у о. Николая в феврале 1897 года шли не так уж плохо. Он писал генеральному настоятелю ассумпционистов о. Пикару: "Не имея никаких сведений о том, что произошло после моего отъезда в Россию, я осмеливаюсь спросить Вас, существует ли славянская часовня и смогу ли я по возвращении взять на себя обязанности священника русских униатов в Париже. Мне хотелось бы так­же узнать, не вызовет ли это неудобств, если я вернусь с семьей и поселюсь вместе с ними в Париже".

Уехав за границу — куда, нам неизвестно, — Николай Толстой вернулся в Россию вскоре после того, как вступил в действие мани­фест о свободе совести от 17 апреля 1905 года. Однако о. Николай не имел непосредственного отношения к организации общины рус­ских католиков, которая была основана некоторое время спустя в Петербурге. К рассказу о ней мы сейчас и переходим.

Община русских католиков

Священникам, пришедшим в Католическую Церковь столь разными путями, было не так просто найти общий язык. Великой заслугой Наталии Ушаковой является то, что она смогла сохранить единство общины и позаботилась о ее материальном обеспечении в годы войны и в тяжелое время революции. Кроме того, что Ушакова была поистине неутомима в своих трудах по созданию и сохранению католической общины, нам известно о ней сравни­тельно немного. Она была кузиной Петра Аркадьевича Столыпина, который 9 мая 1906 года стал председателем Совета министров; Солженицын без колебаний называет это назначение настоящим чудом в русской истории. По причине дружбы, которую Столыпин всегда питал к своей кузине, это назначение является также чудом и для нашей истории. Как говорится в одном польском исследова­нии³⁴, Наталия Ушакова, внучка киевского генерал-губернатора ге­нерала Драгомирова, своим обращением в католичество была обязана тайному иезуиту о. Пыдынковскому, который интересовался также о. Алексием Зерчаниновым, перешедшим в Католическую Церковь с помощью о. Фульмана (в своих письмах Неве называет его Фюрманом), служившего тогда священником прихода ссыль­ных поляков в Нижнем Новгороде, а позже стал епископом Люб­линским. Наталия Ушакова скончалась от рака желудка летом 1918 года, примерно в то же время, что и мать Леонида Федорова.

Нелегко было двум ассумпционистским монахам возгревать духовную жизнь столь разношерстной группы, вызывавшей своей подчеркнутой русскостью и приверженностью восточному обряду враждебное отношение поляков и неминуемо — настороженность православных. Пользуясь поддержкой некоторых кругов русской аристократии, они старались держать Святой Престол в курсе по­ложения этого ядра русских католиков. Их донесения попадали в Рим или обычным путем — с письмами, адресованными о. Эмма-нюэлю, — или же через людей, отправлявшихся за пределы Рос­сии. Чаще всего отцы использовали свои каникулы в Европе для того, чтобы приехать в Рим и лично проинформировать обо всем статс-секретаря кардинала Мерри дель Валя.

В феврале 1908 года о. Борен составил для статс-секретариа-та очень четкое донесение о силах общины и перспективах даль­нейших действий³⁵. К "силам" он относил троих уже известных нам священников — Алексия Зерчанинова, Иоанна Дейбнера, Ев-стафия Сусалева. Борен упоминает также о. Веригина, совершав­шего служение в русских часовнях в По и Биаррице; он был личным другом князя Белосельского, который доставил доклад Борена в Рим. Наконец, о. Федоров — будущий архимандрит и мученик, о котором Борен сказал в 1908 году: "Это сила для буду­щего".

Все эти священники находились в каноническом подчине­нии у митрополита Андрея Шептицкого. Однако митрополит, жив­ший в Лемберге (Львове), в Австрийской Галиции, не являлся рус­ским подданным и не мог официально осуществлять юрисдикцию на территории России, тем более что Святой Престол был связан с Россией конкордатом. В 1907 году Шептицкий совершил тайную поездку к петербургским католикам, но об этом стало известно полиции. Правительство было возмущено и заняло враждебную позицию по отношению к этой маленькой общине.

В Докладе говорится также о двух священниках, которые на­зывают себя "сочувствующими". Это иезуит о. Урбан, который на­ходился в Петербурге всего шесть месяцев, но подпал под польское влияние. "Мы позволяем о. Урбану, — пишет Борен, — ополячи­ваться сколько ему угодно, а сами все больше и больше работаем с русскими". Другой сочувствующий — о. Штерн: для этого немец­кого бенедиктинца обряд имеет прежде всего археологическую ценность; он проповедует восстановление обряда в таком виде, каким он был в IV веке. В Риме о. Штерк сопротивлялся "русской идее": по его мнению, не следовало допускать создания Католичес­кой Церкви славянского обряда; верных, принимавших католиче­ство, следовало латинизировать. Исключение, считал о. Штерк, можно было предоставить для священников: они могли бы служить в своем обряде, но при этом не получали бы приходов.

В большей степени, чем священники, потенциал группы со­ставляли миряне. Помимо Наталии Ушаковой, это были князь Белосельский, княгини Елена Долгорукова и Мария Волконская, сест­ра помощника председателя Думы, жившая, однако, в Риме, девицы Гончарова и Яновская (студентка университета), а также г-жи По­темкина, Федорова (мать будущего экзарха Леонида). Есть и сочув­ствующие — граф Бобринский, князь Оболенский, который 15 ок­тября 1905 года сменил Победоносцева на посту обер-прокурора Святейшего Синода, но спустя два года по причине своих либераль­ных взглядов и терпимости вынужден был покинуть этот пост; наконец, Хомяков — брат председателя Думы.

Много препятствий создают поляки, которые плетут интриги, стараясь показать себя в глазах Рима "народом-мучеником". Они считают, что славянский обряд отдаляет от Рима и приближает к схизматикам. "Поляки, — отмечает о. Борен, — ловкие дипломаты и опытные интриганы".

Что касается отношения русской прессы к восточному обря­ду, то оно чаще всего враждебно. Пресса обрушивается на галиц-ких униатов, требующих восстановления Каменецкой кафедры, уни­атской Холмской епархии, а также — провозглашения Львовского митрополита униатским патриархом.

В конце доклада говорилось о финансовом положении общи­ны и о той помощи, в которой она нуждалась. Помощь эта была бы, во всяком случае, более оправданна, чем "та, которую получают от Конгрегации пропаганды монахини, занимающиеся воспитанием юных светских барышень и при этом не только никого не обраща­ющие в католичество, но даже не дающие основы катехизации". Весной 1908 года князь Белосельский отвез этот доклад в Рим. Он остановился у своей племянницы, княгини Волконской. О. Борен просил устроить князю аудиенцию у Пия X и у статс-секретаря кардинала Мерри дель Валя. Все это должно было ос­таться вне поля зрения двух русских послов, один из которых — при Святом Престоле — Сазонов, возможно, даже имел прокатолические симпатии. "Устройте ему встречу с кардиналами Ваннутелли и Бениньи, — продолжает о. Борен в письме о. Эмманюэлю. — Рамполла слывет чрезмерным полонофилом; полагаю, так оно и есть. Было бы хорошо, если бы Белосельский повидался и с ним".

Признание общины автономной миссией

Внимательно изучив доклад Борена и информацию, регулярно по­ступавшую в Рим от митрополита Андрея Шептицкого, секретарь Конгрегации по чрезвычайным делам кардинал Гаспарри назна­чил, от имени Пия X, о. Алексия Зерчанинова главой миссии, непос­редственно подчинив его Святому Престолу. Вот перевод латинс­кого текста этого документа, датированного 22 мая 1908 года³⁶:

"В последнее время католики греко-славянского обряда из числа подданных Российской империи, ныне весьма многочислен­ные, неоднократно обращались к Святому Престолу с просьбой о назначении для их общины духовного руководителя (moderator), придерживающегося того же обряда, что и они.

Я, нижеподписавшийся, секретарь Конгрегации по чрезвычай­ным делам, уполномочен заявить: руководствуясь заботой о вер­ных чадах Вселенской Церкви, Святой Отец счел разумным удов­летворить это справедливое прошение и благоволил учредить пост начальника миссии ad nutum Sanctae Sedis, подчиняющегося не­посредственно Апостольскому Престолу, который бы окормлял верных греко-славянского обряда — клириков и мирян — прожи­вающих на территории Российской империи.

Своей апостольской властью Верховный Понтифик поручает исполнение этой обязанности дорогому сыну Алексею Зерчанино-ву, священнику, отмеченному строгостью жизни, ревностью о спа­сении душ, верностью учению Церкви и благоразумием.

Его Святейшество изволил предоставить о. Зерчанинову сле­дующие полномочия durante munere:

1. Принимать в лоно Церкви бывших еретиков и раскольни­ков.

2. Освящать часовни греко-славянского обряда.

3. Освящать чаши и священные сосуды для совершения Евха­ристии в его обряде.

4. Исповедовать верных чад Церкви.

5. Во время Великого поста освобождать верных от воздержа­ния четыре дня в неделю, но так, чтобы пост неукоснительно со­блюдался по средам, пятницам и субботам.

В заключение Его Святейшество просит о. Зерчанинова блю­сти в чистоте каноны греко-славянского обряда, никоим образом не допуская его смешения с латинским или каким-либо иным, и следить за тем, чтобы это правило строго соблюдалось всеми кли­риками и мирянами, ему подчиненными.

Подписано: Пьетро Гаспарри (Конгрегация по чрезвычайным церковным делам)''.

В начале мая 1908 года Буа и Зерчанинов были приняты пре­мьер-министром России. О. Алексий рассказал Столыпину, в каком положении находится католический священник славянского обря­да: вскоре после своего обращения он в течение длительного пери­ода находился под арестом. Став католиком по убеждению, он не собирался переходить в латинский обряд. Католическая Церковь не только благословляла восточный обряд — она предписывала строго его придерживаться. Такое положение никоим образом не было предусмотрено законодательством Российской империи.

О. Буа представил проблему в более общих чертах. Столы­пин слушал с интересом и заметил, что создателей славянской католической общины можно было заподозрить в скрытом прозе­литизме. Однако он обещал обсудить возможности решения этого вопроса с обер-прокурором Синода и начальником департамента иностранных исповеданий.

После этой встречи брат Столыпина, редактор "Нового време­ни", опубликовал в своей газете, поддерживавшей политические идеи премьера, две статьи, весьма благосклонные к русским като­ликам. Отцы отправили перевод статей в "La Croix", которая напе­чатала первую статью 9 мая, а вторую — 31 мая 1908 года. В споре о праве русских католиков на существование, считал журналист Столыпин, следовало выделить богословский и политический ас­пекты.

С точки зрения богословия у католиков и православных об­щее прошлое. Западная Церковь почитает русских святых вплоть до Сергия Радонежского. Русская Церковь празднует 9/22 мая перенесение мощей святителя Николая из Мир Ликийских в Бари. Ни одна, ни другая Церковь не является Церковью во всей ее пол­ноте. Прав Соловьев, который, ссылаясь на Иннокентия III, говорит, что Восточная Церковь есть по преимуществу Церковь Духа Свя­того.

С точки зрения политики можно сказать: наконец предоста-вилась возможность лишить польских шовинистов их излюблен­ного оружия — "монополии на католичество" в Российской импе­рии. Теперь русский, который пожелает перейти в католичество, сможет сохранить свои национальные особенности, включая обряд и язык. Именно так живет петербургская община.

"La Croix" сопроводила статью богословским комментарием, вдохновителем которого был Борен. В нем говорится об отноше­нии Католической Церкви к понятию церковной полноты: Рим признает Православные Церкви Церквами и желает встречи и вос­соединения с ними на соборе. II Ватиканский собор частично вы­полнит это пожелание и провозгласит — почти что словами Боре-на, — что Церковь Христова осуществляется в Католической Цер­кви, но полнота церковная не исчерпывается католиками.

Положение общины оставалось двусмысленным. С одной сто­роны, Святой Престол поручил быть советником о. Зерчанинова настоятелю санкт-петербургской доминиканской общины и капел­лану австрийского посольства о. Шумпу. Шумп был австрийским подданным, и это давало повод считать, что таким образом сохра­няется юрисдикция над русскими католиками другого австрийско­го подданного — митрополита Андрея Шептицкого. С другой сто­роны, летом 1909 года, во время своего визита в Рим, глава ассум-пционистской общины о. Буа был назначен советником Зерчанинова. Об этом свидетельствует официальное письмо статс-секретаря кардинала Мерри дель Валя генеральному настоятелю ордена ассумпционистов о. Эмманюэлю Байи от 27 июля 1909 года (регистр. № 38775), в котором определяется роль о. Буа³⁷. Вот перевод с итальянского этого письма:

"Вашему Преподобию хорошо известен тот живой интерес, который испытывает Святой Престол к зарождению и росту общин католиков греко-славянского обряда и к возможности покровитель­ствовать этому движению в целях распространения католицизма в России. Именно поэтому Святой Отец, по достоинству оценивая зас­луги возглавляемой Вами конгрегации в деле служения Востоку, и особенно славянским народам, изволил поручить члену этой конгре­гации, благочестивому священнику отцу Жану Буа, оказать содей­ствие недавно созданной в Петербурге общине русских католиков. С этой целью Его Святейшество поручил о. Буа вступить в связь с руководителем и членами этой общины с тем, чтобы помогать им советами, способствовать сохранению чистоты греко-русского обря­да, не допуская его смешений с латинским, и оперативно, регулярно оповещать Святой Престол обо всем происходящем.

С другой стороны, Верховный Понтифик намеревается напра­вить в свое время о. Буа определенную денежную субсидию с тем, чтобы он использовал эти средства по своему усмотрению на благо дела, сообщая о расходах непосредственно Святому Престолу.

Мы надеемся, что Вы, досточтимый отец Настоятель, поможе­те столь важному для дела русских католиков начинанию и вся­чески поддержите его своими мудрыми наставлениями.<...>"

Принятое Римом решение придало миссии о. Буа официаль­ный характер, но нисколько не облегчило его взаимоотношений ни с общиной русских католиков, ни с поляками латинского обряда. Первые чувствовали себя оскорбленными тем, что над ними был поставлен священник-иностранец, к тому же — латинского обряда; вторые с явной недоброжелательностью отнеслись к тому, что Свя­той Престол вообще признал католическую общину славянского обряда. Что уж говорить о враждебности со стороны православ­ных, опасавшихся создания пропагандистского центра русских уни­атов, которых они считали волками в овечьих шкурах!

Являясь официальным советником, о. Буа регулярно направ­лял кардиналу Мерри дель Валю доклады о жизни общины". В первом докладе от 25 августа 1909 года он сообщал, что вручил администратору епархии монсеньеру Денисевичу письмо из Рима, в котором говорилось о необходимости сохранить за русскими католиками право следовать восточному обряду. Даже внутри са­мой общины Буа заметил соперничество между Зерчаниновым и Сусалевым. Последний имел какие-то дела с полицией и нанес визит православному митрополиту Антонию. О. Буа составил так­же набросок сметы — по его расчетам на нужды общины следо­вало выделить от 5500 до 6000 франков. Например, для Зерчанино-ва и Сусалева Буа предлагал установить месячное жалованье в размере 60 рублей: 720 х 2 = 1440; о. Дейбнер, как отставной чиновник, получал пенсию и в жалованье не нуждался.

В другом докладе от 12 октября 1909 года о. Буа подробно описывает переговоры Н. Ушаковой с премьер-министром Столы­пиным. Ушакова послала Столыпину письмо с просьбой признать общину русских католиков как старообрядческую³⁸ — ей каза­лось, что это лучший способ отмежеваться от "официального пра­вославия". Столыпин послал ей ответ с нарочным. На конверте стояла печать и личный гриф премьера. Вернувшись, нарочный бросился в ноги министру: он потерял письмо. "Я не уверен, что он сказал правду, — говорил потом Столыпин своей кузине, — возможно, письмо было похищено или отправлено кому-то друго­му: у меня много врагов, которые весьма заинтересованы в облада­нии такими документами — они готовы на все, лишь бы очернить меня в глазах императора или в прессе". Столыпин предполагал, что это дело рук партии "истинно русских", люто ненавидевшей премьер-министра.

После пропажи письма Столыпин телеграммой вызвал Ушако­ву к себе. Председатель Совета министров сказал своей двоюрод­ной сестре: "Вы, конечно, не староверы, потому что признаете папу, а это к настоящим староверам не имеет никакого отношения. Под таким названием вас никогда не признают. Вот что я вам посове­тую: через несколько месяцев будет назначен латинский архиепис­коп (Столыпин назвал сестре его имя); мы попросим его создать русский приход в его юрисдикции. В ожидании этого существова­нию часовни на Полозовой улице ничто не будет грозить".

Премьер-министр посоветовал Ушаковой повидаться с началь­ником департамента иностранных исповеданий Харузиным, кото­рому и позвонил в ее присутствии. В разговоре с Ушаковой Хару-зин проявил определенную осведомленность. "Вы старообряд­цы?" — "Да, но мы признаем власть папы". — "Тогда вы католики". — "Да, но славянского обряда". — "Латинская Цер­ковь его отвергает". — "Вы плохо осведомлены". — "А вы, вы осведомлены хорошо?" — "Да, я встречалась с Львом XIII и знаю кардинала Мерри дель Валя". Тогда Харузин предложил то же решение, что и Столыпин. Ушакова ответила, что это поставило бы русских католиков в полную зависимость от польской иерархии.

В своем докладе о. Буа писал, что верит в искренность Сто­лыпина; он считал, что премьер-министр настроен благоприятно по отношению к русским католикам; их община для него — оружие против поляков. Но Столыпин опасается западно-украинского вли­яния: не без горечи напомнил он Ушаковой о визите униатского митрополита Андрея Шептицкого.

Могилевская курия согласилась признать общину русских католиков, но при условии подчинения общины этой курии (в край­нем случае Могилев был согласен на назначение зависимого от него епископа), тогда как Рим решил вопрос в пользу полной авто­номии славянской общины. Означало ли это, что латинская архи­епархия заранее обсудила такой вариант с русским правительством? Департамент иностранных исповеданий потребовал от монсеньора Денисевича сведения о Зерчанинове и Сусалеве. Затем, 8 сентября 1909 года, в день Рождества Богородицы, в часовню нагрянула полиция.

В своем третьем докладе от 25 октября 1909 года о. Буа пишет, что "решение, принятое Римом относительно юрисдикции монсеньора Шептицкого, встречено здесь весьма сдержанно, осо­бенно о. Дейбнером, который был рукоположен митрополитом". Три священника (Дейбнер, Зерчанинов и Сусалев) сообщили Шеп-тицкому, что они продолжают оставаться его духовными чадами. С другой стороны, едва успел вернуться из Сибири викарий ва­кантной Могилевской кафедры Цепляк, — капитульный викарий Денисевич попросил его выяснить у Буа, действительно ли тот получил в Риме чуть ли не епископские полномочия. Монсеньор Цепляк был недоволен тем, что вот уже год о. Алексий Зерчани­нов имел полномочия superior missionis — начальника миссии, подчиняющегося непосредственно Риму, а ему об этом даже не сообщили. В субботу, 17 октября 1909 года, Цепляк посетил ча­совню на Полозовой и заявил, что отныне община русских като­ликов находится в латинской юрисдикции. О. Зерчанинов со­гласился: он устал от постоянных замечаний о. Буа и Наталии Ушаковой по поводу употребления таких элементов латинского культа, как розарий и поклонение Святым Дарам, которые он хо­тел сохранить.

19 октября (ст. ст.) о. Буа встретился с монсеньером Цепля-ком. Их разговор ничего не прояснил. По мнению Буа, положение было таково: Цепляку и Урбану удалось настроить Дейбнера, Зер-чанинова и Сусалева против него, Буа, и они сами направили в Рим просьбу отменить независимость их юрисдикции. Чтобы вполне удостовериться в этом, Буа поехал в Лемберг к Шептицкому. Впос­ледствии кардинал Мерри дель Валь сделал ему выговор за эту поездку. Очевидно, Ватикан не хотел, чтобы получила огласку двой­ная игра: Пий X под строжайшим секретом поручил Андрею Шеп­тицкому юрисдикцию над русскими католиками восточного обряда, в то время как в официальных письмах, посланных статс-секрета-риатом Лембергскому митрополиту в 1908 году, утверждалось, что Шептицкий не имеет никаких полномочий на территории России. На праздник Рождества Христова 1909/1910 года петербургскую общину посетил прибывший из Лемберга о. Леонид Федоров. О. Зерчанинов строго соблюдал богослужебный устав (доклад от 25 января 1910 года).

1/14 июня 1910 года о. Буа отправил свое последнее офи­циальное сообщение. Поскольку на Могилевскую кафедру был назначен новый архиепископ — Винцент Ключинский, — община попросила встречи с ним, чтобы объяснить свое положение. Епис­коп пожелал принять одну только Ушакову, которой и заявил, что не располагает по данному поводу никакими инструкциями из Рима. Эта недоброжелательность по отношению к русским католикам, по мнению о. Буа, была вызвана исключительно тем, что епископ не имел юрисдикции над ними. Вообще, Буа считал, что настала пора провести серьезные изменения в управлении общиной: о. Алексий Зерчанинов, по его мнению, не справлялся со своими обязанностя­ми, два остальных священника также не подходили на это место. Буа настаивал на том, чтобы община русских католиков была пе­реведена в личную юрисдикцию монсеньора Ключинского и что­бы впоследствии к новому архиепископу обратились с просьбой открыть славянский приход в подходящем для этого помещении. В том же докладе о. Буа подчеркивал, что большинство в Думе и Государственном совете занимает реакционную позицию. В политике это проявилось в присоединении к России Кольского полуострова, бывшей части Великого Герцогства Финляндского, автономии которого, таким образом, был нанесен удар, и в учреж­дении в западных губерниях земств — это был способ русифици­ровать окраины Польши. В области религии реакция выразилась в отказе доминиканцам в открытии монастыря в Петербурге, а редемптористам — в продлении их пребывания в Польше.

В то время как о. Буа официально занимался делами общины русских католиков, Борен внимательно прислушивался к событи­ям политической жизни России. Он регулярно посылал в "La Croix" корреспонденции из Санкт-Петербурга. Конечно, депеши агентства "Гавас" приходили в Париж гораздо быстрее, но у статей Борена были свои преимущества: он умел серьезно анализировать собы­тия и часто верно предугадывал развитие политической и религи­озной ситуации в России. Обширная личная переписка Борена содержит много подробностей, которые он не решался излагать в статьях, подписанных "L. B." (Льевен Борен) — Льевен было его монашеское имя. Так, 8 июня 1909 года он отмечает: "Вчера Дума проголосовала за закон о праве перехода из одной религии в дру­гую; теперь этот закон должен быть обсужден в Совете и утверж­ден императором. Любой гражданин, достигший 21 года, имеет пра­во переходить из одной религии в другую, если она не запрещена уголовным кодексом (имеются в виду изуверские секты). Лица от 14 лет до 21 года имеют право менять вероисповедание с согласия родителей или опекунов. В Думе разгорелась борьба по поводу того, можно ли позволить переходить из христианства в язычество, так как существуют опасения, что многие русские в некоторых областях перейдут в мусульманство, "чтобы иметь право на много­женство". В сущности, это отступление от христианства и цивили­зации перед лицом безрелигиозности".

Борен, посвятивший все свои помыслы будущему ассумпцио-нистов в России, предлагал руководству конгрегации назначить монаха-ассумпциониста на немецкий приход, который был признан русскими властями, но не имел постоянного священника. На эту роль, по мнению Борена, прекрасно подошел бы немецкий поддан­ный эльзасец о. Сезер Кайзер, опубликовавший на немецком языке книгу "Миссии ордена Успения" и занимавшийся среди немецких католиков сбором средств в пользу миссий в Турции. Но о. Эмманюэль, потерявший к тому времени всякую надежду на успех ассумпционистской миссии в России, оставил это предложение без внимания.

Конец автономной русско-католической миссии

В конце марта Рим принял официальное решение прекратить миссию, порученную о. Жану Буа 27 июля 1909 года, что следует из письма кардинала Мерри дель Валя от 20 марта 1911 года (регистр. № 49620)³⁹:

"Преподобнейший Отец, имею честь сообщить Вашему Высо­копреподобию, что Святой Отец, стремясь более совершенно — в той мере, насколько это позволяют нынешние условия, — осуще­ствлять управление католической общиной греко-славянского об­ряда, счел подобающим временно подчинить ее юрисдикции монсе-ньора Ключинского, архиепископа Могилевского, как представите­ля Святого Престола. Таким образом, завершилась миссия, доверенная о. Жану Буа, о которой я сообщал Вам в письме от 27 июля 1909 года. Пользуясь случаем, благодарю Ваше Преподобие за тот вклад, который внесла возглавляемая Вами конгрегация в дело вышеназванной общины".

В этот же период правительство развязало настоящую травлю католических священников. Церковные власти требовали от Нико­лая Толстого дать разъяснения относительно своей конфессиональ­ной принадлежности, и он опубликовал в "Новом времени" статьи против латинства и прозелитизма, которым, в частности, якобы за­нимались латинские священники в Москве и Петербурге. Москов­ский вице-декан о. Верчинский — действительно иезуит — был выс­лан из страны. Та же судьба постигла о. Бартело, викария прихода св. Людовика в Москве. 16 мая 1911 года полиция допросила о. Буа. Полицейские чины проявили интерес и к о. Борену, у которого выясняли, когда и как он приехал в Россию, занимался ли он субсиди­рованием, каковы его материальные ресурсы и т.д.

В августе того же года капеллан французской колонии в Ки­еве о. Эврар также получил предписание покинуть Россию. Ему удалось лично увидеться с премьер-министром, прибывшим в Киев для встречи царя Николая II, который должен был присутствовать на открытии памятника Александру II. В Киеве Столыпин пал жер­твой покушения, о чем будет сказано позже.

Что касается двух петербургских ассумпционистов, то смерть Столыпина, казалось, никак не ухудшила их положение. Наталия Ушакова, которая поистине была их добрым гением, имела связи и с новым премьером, Коковцовым. Наметилось даже некоторое улуч­шение обстановки: новый начальник департамента иностранных исповеданий Менкин, заменивший на этом посту Харузина, казал­ся более либеральным и более деловым человеком⁴⁰. До этого он служил в Люблине и занимался вопросами Холмщины — предме­та вечных споров между русскими и поляками. Почти все католи­ческое население этой области составляли бывшие униаты. В июле 1912 года департамент иностранных исповеданий передал через монсеньора Ключинского, в личной юрисдикции которого находи­лись русские католики, бумагу для о. Иоанна Дейбнера, в которой признавалась русская католическая часовня, а о. Дейбнер назна­чался ее настоятелем. Ему было поручено вести метрические за­писи рождений, крещений, браков, смертей. Тогда община — несмотря на несогласие Ключинского и Цепляка — приобрела новое поме­щение по адресу: ул. Бармалеева, 2. Расходы были оплачены жив­шей в Риме княгиней Марией Волконской.

Поляки ставили им в упрек иконы, молитву за благоверного государя, пропуск Филиокве (пропущенного также в изданиях Конгрегации пропаганды, предназначенных для униатов). "Сейчас, — писал Борен 5 декабря 1912 года, — после открытых гонений на католиков, наступило какое-то потепление. Представилась возмож­ность встретиться с новым министром внутренних дел Макаро­вым, объяснить ему положение русских католиков и пожаловаться на департамент иностранных исповеданий. Удалось также напи­сать объяснительные записки председателю Совета министров Коковцову и некоторым влиятельным депутатам Думы".

7/20 января 1913 года Борен сообщил, что сбылась главная его мечта, связанная с русской миссией, — появился журнал "Сло­во Истины": "Да благословит Бог это маленькое издание, которое понесет свет католицизма в русское общество".

Этот тоненький журнал на шестнадцати страницах был встре­чен в штыки православными и отвергнут поляками; он стал при­чиной несчастья, которое обрушилось на общину русских католи­ков. 10/23 февраля викарий Санкт-Петербургской митрополии епископ Никандр прибыл в сопровождении полиции в часовню на Бармалеевой. Он прервал службу и заявил присутствующим, что в, них ошиблись и что эта церковь не имеет ничего общего с Право­славием. Он сказал, что те, кто не выйдут из часовни вместе с ним, будут преданы анафеме. Никто не последовал за епископом, и о. Дей-бнер продолжил службу.

Печать живо откликнулась на это происшествие: следуя об­щепринятым стереотипам, стали писать о кознях иезуитов, хотя справедливости ради стоит отметить, что они-то как раз были здесь совершенно ни при чем. Мы уже писали, что в те годы в России было всего двое иезуитов — о. Урбан в Петербурге и тайный член ордена Верчинский в Москве, — но, во-первых, они не испы­тывали никаких симпатий к восточному обряду, а во-вторых, были к тому времени уже за пределами империи. Поляки, сторонники ла­тинского обряда, воспользовались этим случаем для того, чтобы положить конец русской католической часовне. Борен и Дейбнер отправились с протестом к Ключинскому, который заявил Дейбнеру: "Вы говорите по-русски, а не по-католически". — "Зачем про­тивопоставлять Россию и католицизм? Существуют миллионы рус­ских католиков". — "Миллионы? Где же они?" — "В Галиции". — "Они не русские". — "Они такие же русские, как поляки, живущие в Галиции, — поляки". — "Вы говорите не как священник, а как русский". В заключение Ключинский добавил: "Воистину, все это русско-католическое дело — наказание Божие".

Можно догадаться, что именно архиепископ Могилевский спро­воцировал подозрительное отношение к "Слову Истины" в Риме и у о. Эмманюэля. О. Тибо, который ранее держался в стороне от общины, встал на защиту журнала. "Журнал, — писал он 20 февра­ля 1914 года, — не принадлежит ни Борену, ни Дейбнеру. Это — достояние группы принявших католичество людей, именующих себя "соловьевцами" (действительно, в июле 1913 года появилось такое название). Борен и Дейбнер оказывают журналу лишь содействие и дают советы, которые могут быть полезными для новообращен­ных. Основывая свой журнал, соловьевцы не без причин предпола­гали, что правительство при посредничестве архиепископа непре­менно постарается закрыть это издание. Пытаясь выдержать такое противостояние, они решили не вносить изменений в свои доку­менты, полагая, что им удастся как-нибудь использовать свое "пра­вославие", когда последует распоряжение о закрытии журнала... У меня не было свободного времени, — признается Тибо, находив­шийся тогда в Париже, — чтобы достаточно подробно изучить журнал соловьевцев, но все мои знакомые польские священники, которым довелось вникнуть в это издание, очень его хвалят. Неко­торые провинциальные ксендзы подписались на журнал и каждую неделю получают его. Издание имело успех даже среди православного духовенства. Русское правительство не так боится создания униатской Церкви, как появления такого журнала, что, несомненно, говорит в пользу этого издания. Переводы из журнала, поступаю­щие в Рим, следует очень внимательно проверять, — вполне воз­можно, что даже в Риме у журнала есть противники, заинтересо­ванные в его исчезновении".

О. Эмманюэль так отозвался на это письмо: "Неуместная за­щита русского журнала; мы должны положиться здесь на наших судей; полученные материалы свидетельствуют о том, что Борен является главой движения, наносящего явный вред Церкви. Похо­же, что Борен начал это дело без благословения церковных влас­тей... Чего стоит один только девиз "ART". (Действительно, жур­нал имел девиз, совпадавший с девизом ассумпционистов: "Adveniat Regnum Tuum" — "Да приидет Царствие Твое".)

Дни Борена в России были сочтены. Обвиненный архиепис­копом Могилевским, оставленный Римом, он стал легкой добычей для царского правительства. 15/28 декабря 1913 года Борен полу­чил приказ покинуть страну. Тотчас же он сообщил своим друзь­ям из издательства "Бонн пресс", что его могли выставить за дверь, как обыкновенного нигилиста: "Даже турки не позволяют себе такого! С точки зрения политики русские заинтересованы только в наших деньгах. Не уверен, что в случае войны они нам помогут. У русских слишком много внутренних проблем — тут не до вступ­ления в войну. Каким будет 1914 год? Лишь бы не отступить от Господа — это главное"⁴¹.

Посол Делькассе лично вручил 16/29 декабря 1913 года под­писанный им протест министру иностранных дел Сазонову, попро­сив передать его министру внутренних дел Маклакову. 3/16 ян­варя 1914 года о. Борен направил царю следующую телеграмму: "Его Императорскому Величеству (Царское Село). Государь, при­ношу к ногам Вашего Императорского Величество чувство глубо­кого уважения и искренней преданности и имею честь смиренно сообщить Вам о том, что происходит со мной: 15 дня декабря меся­ца 1913 года департамент духовных дел иностранных исповеданий предписал мне, через министра внутренних дел, немедленно поки­нуть Россию. Это означало бы поломать жизнь человеку, который провел здесь десять лет и считает эту страну второй родиной и по-сыновнему любит ее".

Николай II ответил 7/20 января 1914 года: выслушав доклад министра внутренних дел, он решил оставить прошение без по­следствий. 11 /24 января пять француженок, престарелых больных, направили вторую телеграмму в защиту Борена. Никакие шаги, даже предпринятые членами императорской фамилии, ни к чему не привели. Очевидно, было сочтено, что о. Борен представляет собой опасность для веры ста миллионов православных!

Из Одессы он пишет в "Бонн пресс", что его выслали из России за то, что он якобы прибыл туда нелегально, тогда как на самом деле он был приглашен ректором академии, три года пре­подавал там и официально получал жалованье. О. Тибо, встав­ший на защиту Борена перед начальством, не менее достойно за­щищал его в глазах общественности. 11 февраля 1914 года на первой полосе "La Croix" появилась его ядовитая статья "Россия и католицизм". Она была помещена под рубрикой "День", где обыч­но печатались редакционные статьи или материалы, отражавшие позицию газеты:

"Яростная борьба против католицизма в России приняла не­ожиданный размах. Насилие, хитрость, клевета — Россия пускает в ход все эти средства, чтобы достичь своих православных целей. Так, путем угроз ей удалось — по крайней мере, в одном случае — запугать архиепископа и заставить его принять глубоко оскорби­тельные, угодные ей меры⁴².

Мы полны решимости выступать против этих отвратитель­ных преследований, какой бы гнев ни вызывали кое у кого наши статьи; чем яростнее будет Россия гнать католиков, тем громче будет наш голос. Это наш долг как католиков. Да, мы верные союз­ники России в области внешней политики, и тем удивительнее, что эта страна с такой легкостью рискует настроить против себя като­ликов, которые — слава Богу — еще не совсем перевелись во Франции".

Монсеньор Ключинский, неблаговидная роль которого в этом деле была отражена в статье, направил в редакцию "La Croix" телеграмму, в которой сообщал, что намеревается прислать под­робное письмо и объяснить, что же произошло на самом деле. Мы так и не нашли это письмо, потому что в 1940 году немцы захва­тили архивы издательства "Бонн пресс" — вероятно, для того, что­бы с их помощью переписать заново историю Первой мировой войны. Как бы то ни было, Ключинский потерял уважение и польских католиков, поскольку согласился передать русскому правительству списки бывших униатов, перешедших в католицизм после приня­тия закона о свободе совести. Подробности этой операции сообща­ет тот же о.Тибо в письме, отправленном 29 мая/11 июня 1914 года из Петербурга⁴³.

"Монсеньор Ключинский, — пишет он, — денонсировал свой пресловутый циркуляр, но опасные последствия этого документа чувствуются до сих пор. Монсеньора уведомили о том, что он дол­жен составить список бывших униатов, возвратившихся в католиче­ство в течение первых восьми месяцев после издания указа о сво­боде совести, и отправить этот список минскому губернатору. Пос­ледний занят в настоящее время разбирательством каждого случая, говоря при этом, что он в принципе согласен с возможностью перехода в католичество, если будут соблюдены необходимые формаль­ности, а жена и дети переходящего останутся православными".

"Монсеньор Ключинский, — добавляет о. Тибо, — хочет любы­ми путями удержаться на своей кафедре, и это вызывает серьезные опасения — все убеждены, что он не замедлит пойти на новые несправедливости, поскольку дело здесь не в отдельных ошибках, которые можно было бы исправить, а в специфике его менталите­та и неспособности к действиям. Суффраган могилевской архи­епархии монсеньор Цепляк, направленный вместе с монсеньором Буржинским на Лондонский евхаристический конгресс, должен приехать в Рим и постараться все уладить. Он нанесет вам визит на Ара Цели'⁴⁴. Само собой разумеется, что ни ему, ни монсеньеру Буржинскому, который должен посетить "Бонн пресс" в Париже, ни под каким видом не следует сообщать, кто собрал материал для опубликованной 11 февраля статьи "Россия против католицизма".

Конец Буа и Борена

Журнал "Слово Истины". Дух и содержание

Возникновение "Слова Истины", весьма скромного и сдержан­ного журнала, привело к тому, что Синод, по сути, навлек на часов­ню общины налет полиции с епископом Никандром во главе. Прервав службу, которую совершал о. Иоанн Дейбнер, он предал общину русских католиков анафеме. 21 февраля 1913 года церк­вушка была закрыта. В мартовском номере члены общины делят­ся своими горькими сожалениями по поводу того, что они не могут молитвенно объединиться с теми, кто по всей стране молится за дом Романовых по поводу его трехсотлетия⁴⁵. В четвертом номере сообщается: "Наша церковь "Сошествия Св. Духа" на углу Барма­леевой и Б. Пушкарской все еще стоит закрытой. Бог весть, будет ли открыта даже на Пасху. Но мы верим, что наша "православно-кафолическая" идея не умрет. Господь с нами!"

Хотя поляки и предоставили общине капеллу в католической польской церкви св. Екатерины, редакция пишет о том остракизме, который постиг русских католиков: "...трудно было бы понять, поче­му поляки, литовцы, немцы, эстонцы, армяне, татары и пр. жители России могут иметь больше прав, чем коренные русские; а так как первые свободно могут смотреть на Папу как на своего духовного главу по требованию своей совести, очевидно, что последние также вольны действовать согласно своим религиозным убеждениям".

Эти сетования на свое положение пронизывают весь журнал... В октябре 1916 года появляется редакционная статья, озаглавлен­ная "Долго ли?":

"Лишенные церкви своего греко-славянского обряда право­славно-кафолические христиане, живущие в Петрограде, собира­ются по праздникам слушать божественную литургию Св. Иоанна Златоустого в церквах — Мальтийской Св. Иоанна Крестителя (при Пажеском корпусе) и Св. Екатерины (на Невском), причем в последней означенные верные молятся даже не в церкви, а в осо­бой при ней комнате. Наступает месяц октябрь, сплошь посвящен­ный молениям Пр. Богородице. Вся кафолическая церковь будет молиться, и лишь мы одни лишены возможности делать это в церкви своего обряда... Долго ли это будет продолжаться?"

Несмотря на многочисленные просьбы, доходившие до самого императора, церковь Святого Духа оставалась закрытой. Открытие ее стало возможно лишь после отречения Николая II и падения самодержавия. Поэтому с неподдельной радостью журнал привет­ствовал в марте 1917 года приход к власти Временного правитель­ства: "Слава великой свободной России! Слава освободителям! Жертвам революции — вечная память!" В том же номере в разделе "Хроника" была опубликована такая информация: "Наш поверенный в делах в Ватикане телеграфирует министерству ино­странных дел, что статс-секретарь св. престола кардинал Гаспарри выразил ему по поручению папы удивление и радость по поводу беспримерного в истории переворота со столь незначительными жертвами. При этом статс-секретарь заявил, что папа выражает уверенность, что отныне отношения между св. престолом и Рос­сией только окрепнут и улучшатся, залогом чего служит програм­ма нового Временного Правительства, предусматривающая уничто­жение всех исповедных ограничений (Совр. Слово. 9 марта)". Мартовский номер "Слова Истины" — поистине историчес­кий — объявил о прибытии в Петроград 18 марта Шептицкого. В течение всех лет войны журнал регулярно информировал чита­телей о судьбе митрополита. Через несколько дней после взятия русскими войсками Львова, 15 августа 1914 года, Шептицкий был арестован. 2 сентября его доставили к генералу Брусилову. Пос­ле нескольких дней домашнего ареста Шептицкий был переведен в Киев, где он совершил епископскую хиротонию преосв. Бочана, за что впоследствии его упрекали поляки и по поводу чего он был вынужден оправдываться перед Бенедиктом XV, которому не было известно о широких полномочиях, предоставленных митрополиту Пием X. Из Киева Шептицкого отправили в Нижний Новгород, а затем в Курск, где его весьма враждебно встретил архиепископ Тихон. Попытки Австрии обменять Шептицкого на адмирала Мюллера закончились ничем по причине смерти после­днего. Предложение обменять митрополита на сотрудника газеты "Новое время" Янчевича было отвергнуто. 7 сентября (ст. ст.) 1916 года митрополит был переведен в монастырскую тюрьму Спасо-Евфимиевского Суздальского монастыря, в распоряжение епископа Павла, викария архиепископа Владимирского Алексия. Освобожденный декретом Керенского (министра юстиции в пра­вительстве князя Львова), Шептицкий прибыл в 11 часов утра 18 марта 1917 года в Петроград, на Николаевский вокзал: его встречали сто пятьдесят человек, среди них — епископ-суффра-ган Могилевской архиепархии Цепляк, представители украинс­ких политических и культурных организаций, а также группа рус­ских католиков. Шептицкий заявил корреспонденту "Нового вре­мени", что дни русской революции были одним из самых счастливых событий в его жизни.

Тотчас по прибытии в Петроград митрополит Андрей, пользу­ясь полномочиями, предоставленными ему Пием X, решил пробле­му юрисдикции общины русских католиков, создав экзархат. В воскресенье, 29 мая 1917 года, в Мальтийской церкви он рукополо­жил во священника Владимира Владимировича Абрикосова. 31 мая Шептицкий провел заседание Синода и назначил экзархом Леони­да Федорова, с предоставлением ему полномочий на всей террито­рии России, кроме Украины и Белоруссии. На церемонии присут­ствовали архиепископ фон Ропп, также освобожденный в ходе ре­волюционных событий, и епископ Цепляк.

Июньский номер журнала за 1917 год опубликовал призыв "Общества поборников воссоединения Церквей". Журнал рассмат­ривал последние события как настоящее чудо и напоминал слова Пия X, который назвал царскую власть "gubernium diabolicum" — властью диавола! И. Александров выражает радость по поводу возрождения святой Руси:"... мы приветствуем возрождение сво­бодной Украины, Польши, Финляндии, Литвы, Грузии и всей много­племенной Руси".

В номере журнала за июль—август 1917 года появилась кри­тическая статья Пьера Паскаля, посвященная очерку Сергея Бул­гакова "Человечность против Человекобожества", который был на­печатан в майско-июньском номере "Русской мысли". Пьер Пас­каль служил тогда во французской военной миссии. Он был хорошо знаком с общиной петроградских русских католиков и с симпати­ей и юмором описывал в своем "Русском дневнике"⁴⁶ дискуссии о софиологии между о. Иоанном Дейбнером и Н. Ушаковой. Нам приятно отметить, что Пьер Паскаль избрал именно "Слово Исти­ны" для того, чтобы проанализировать на его страницах некоторые статьи Сергея Соловьева и Сергея Булгакова. Первый из них был племянником Владимира Соловьева, второй — в некотором роде его учеником, но кое в чем он превзошел своего учителя, создав, основываясь на понятии о Софии, связную богословскую систему. Пьер Паскаль с удовлетворением констатирует, что Сергей Соловьев осуждает славянофильство, приведшее к подчинению Цер­кви государству, и видит выход из создавшегося положения в сбли­жении русской Церкви с Западом. Не с Западом протестантским, к которому тяготел Петр Великий, но с Католической Церковью, сер­дце которой — Франция, а голова — Рим. "К сожалению, — про­должает Паскаль излагать мысли С. Соловьева, — мы мало знаем о Католической Церкви. Воссоединение Церквей требует огромно­го терпения. Рим должен признать наши ценности; мы, православ­ные, должны признать ценности Римской Церкви. Современная жизнь Католической Церкви во Франции, деятельность кардинала Мерсье в Бельгии, молитвы Бенедикта XV о восстановлении мира между народами весьма далеки от того образа католицизма, кото­рый создал Достоевский в "Легенде о великом инквизиторе".

Последствия этого соединения окажутся благими для России, Франция и Рим могут дать нашей Церкви свежую богословскую науку вместо мертвых немецких пособий, живое дело любви и веры вместо византийских повапленных гробов. К тому же не роль ли это России с ее широким, как ее леса и степи, примиряющим и летящим вдаль гением, примирить разделенное и восстать в новой церковной славе. Мы ждем от России именно этого подвига, этого светлого будущего... В России и славянстве бродят непочатые силы, таятся громадные возможности. Но для проявления этих сил, для их оформления необходимо воздействие того начала, которое офор­мило жизнь наших западных соседей. Буде все поймут это, то отче­го бы не быть надежде, что станет возможно то, что вчера еще казалось недостижимым, — соединение Церквей?"

Пьер Паскаль противопоставляет эту статью, в которой Сергей Соловьев обрисовал основные принципы своей богословской кон­цепции, исследованию Завитневича, ученика Хомякова, также опубли­кованному в "Христианской мысли". Завитневич утверждал, что един­ство между Церквами, имеющими столь непримиримые расхождения в своих вероучениях, недостижимо. Основополагающий принцип ка­толицизма — вера в непогрешимость авторитета папы, в то время как краеугольным принципом православия является соборность. Пас­каль считал, что Завитневич представил слишком упрощенную схему расхождений между Западом и Востоком: он еще раз перечислил старые претензии и упомянул "о какой-то таинственной соборности, на применение которой никто указать не может".

17 июня 1917 года Андрей Шептицкий покинул Петроград. Перед этим он нанес визит православному митрополиту Вениами­ну. В "Слове Истины" была помещена следующая заметка по это­му поводу:

"17-го сего июня Высокопреосвященный Андрей посетил пра­вославного Петроградского владыку Высокопреосвященного Ве­ниамина, который в тот же день отдал посещение кир-Андрею. Таким образом, новый свободный режим сделал возможным мир­ное общение восточно-католического и православного духовен­ства. Слава Богу! А прежде? Мы, русские католики восточного обряда, шли к православным с миром, и в частности в нашей церкви на Бармалеевой ул., кроме слова любви и мира в отноше­нии православных, никакой другой проповеди не раздавалось, а с чем пришел к нам достопамятный епископ Никандр? — с миром и любовью? Увы, нет; он пришел к нам как истый представитель старого полицейско-православного правительства, как жандарм в монашеской рясе и, придя в чужой храм, на наши призывы к миру ответил анафемой и с помощью полиции закрыл наш свя­той храм".

Верный своей программе всячески способствовать союзу Цер­квей, основываясь на идеях Вл. Соловьева, журнал "Слово Истины" начиная с 1917 года увеличил публикацию статей на эту тему. В № 55/56 православный протоиерей Александр Устьинский высту­пил с весьма примечательным проектом объединения Русской Православной Церкви с Церковью Латинской. "Да будет все едино!

Весьма охотно помещаем "Основы для соединения", прислан­ные нам протоиереем А. Устьинским, предлагая читателям на­шим высказаться по поводу содержащихся в них мыслей. "По­пытка в этом направлении, пишет о. протоиерей, может вызвать чрезвычайно целесообразные указания. Интересно было бы слы­шать, как отнесутся к моим "Основам" наши православные и ка­толики".

Основы для соединения и взаимного общения

Церквей Восточной и Западной, по взгляду православного священника

1. Римские католики и восточные православные христиане оста­ются всецело, каждые, при своих догматических верованиях и при своих литургических, административных и дисциплинарных порядках.

2. Римский Папа, согласно постановлениям I и IV Вселенских соборов, признается верховным Первосвященником всего христи­анского мира.

3. Имя Святейшего Папы поминается на великом выходе и на эктениях во всех православных церквах Российского государства.

4. Русская Православная Церковь остается совершенно са­мостоятельною, управляясь собственными иерархами.

5. В каких-либо важных обстоятельствах, чрезвычайного зна­чения, высшее русское Церковное Правление (Синод или Патри­арх) обращается к Папе за советом.

6. Русские православные епископы, не довольные решением своих дел Синодом, могут, как это бывало и в древней церкви, апел­лировать к Папе.

7. Предоставляется епископам и священникам той и другой Церкви беспрепятственно совершать совместно Божественную Литургию и причащаться Св. Тайн — в католической церкви по католическому обряду, в православной — по православному.

8. То же самое и мирянам, смотря по нужде и по желанию, предоставляется право — православным причащаться в католи­ческой церкви, католикам в православной.

9. Первенствующий русский Митрополит или Патриарх, изве­щает Папу о своем поставлении общительной грамотой.

10. Отношения между Церквами Римской и Российской оста­ются отношениями союза, а не подчинения, во исполнение заповеди апостольской, повелевающей "блюсти единение духа в союзе мира" (Еф. 4, 3).

Протоиерей Александр Устьинский

О. Александр был ревностным сторонником объединения. На Московском поместном соборе 1917—1918 годов он выступил 17 ноября (ст. ст.) с пламенной речью в поддержку этого союза, кото­рая была напечатана в "Слове Истины". "Настало время, — пола­гает Устьинский, — осуществить заповедь Христову: да будет все едино. За время войны Европа была орошена кровью христиан — православных, католиков, протестантов. Надо, чтобы новый патри­арх, следуя древней традиции, сообщил о своем избрании папе Римскому Бенедикту XV и архиепископу Кентерберийскому. Почтим папу Римского как первого среди епископов, ибо так оно и есть. Как радостно будет тогда. О благословенный день, о благословен­ный час!"

Неве (а он ни разу не опубликовал ни одной книги или журналь­ной статьи, что было вполне понятно в условиях России времен само­державия и революции) подробно ответил на каждый пункт предло­жений протоиерея Устьинского. Его взгляды, полные симпатии к сла­вянскому обряду и славянскому благочестию, являются вместе с тем строго традиционалистскими в том, что касается примата Рима и все­ленской юрисдикции папы, включающей и Восточные Церкви.

"Протоиерей Устьинский, — пишет Неве, — согласен с тем, что Римский папа — первый епископ христианского мира. Если это не абстрактный титул, то из его верховенства вытекают важ­ные последствия. По доктрине Католической Церкви, между Римс­ким понтификом и Русской Церковью должны существовать от­ношения единства и подчинения. Это подчинение верховному авторитету Церкви, установленное Самим Божественным Пастыреначальником, далеко от унижения и почетно. Для русских епис­копов оно станет залогом истинной свободы и полной независи­мости от всякой мирской власти, откуда бы ни пыталась она осу­ществлять давление на свободу святой Церкви Христовой — справа или слева, со стороны императора и его уполномоченного по рели­гиозным вопросам или со стороны открытых врагов веры Хрис­товой. Оно станет для Русской Церкви залогом возрождения ее сил и дальнейшего расцвета в будущем. Нынешний папа, Бене­дикт XV, может с уверенностью повторить слова своего предше­ственника, святого Григория Двоеслова, писавшего патриарху и папе Александрийскому Евлогию: "Моя честь — честь Вселенской Цер­кви; моя честь — твердая сила братьев моих. Тогда меня воистину почитают, когда следующей всем и каждому чести не оказывают"⁴⁷. Между тем революционные события приняли для русских католиков совершенно неожиданный оборот, но, конечно, никто из членов общины не мог помыслить, что положение в области рели­гии изменится столь радикальным образом. Ведь только недавно католическая община получила подтверждение независимости от Святейшего Синода. После Октябрьского переворота (25 октяб­ря/7 ноября 1917 года) журнал продолжал выходить. Несмотря на революционные эксцессы и преследования, жертвами которых с самого начала стали православные епископы, священники и миря­не, "Слово Истины" делало акцент на позитивной стороне событий, которая заключалась в восстановлении патриаршества в Право­славной Церкви и в обретении свободы Католической Церковью — как латинского, так и славянского обряда. Символичен в данном отношении пафос И. Александрова: "Православная Церковь обрела патриарха, а мы, мы теперь духовно свободны. Слава Богу за все". ("Слово Истины". 1918. № 61/63.)

В № 58/60 было перепечатано весьма своеобразное инфор­мационное сообщение, опубликованное 9/22 ноября 1917 года в умеренной прогрессивной газете "Новая жизнь" (ее редактором являлся Горький):

"Ватикан и социализм

В "Osservatore Romano", официозном органе ватиканских кру­гов, появилась на днях сенсационная статья.

Папский официоз выступил в роли защитника социализма, в выражениях, решительных и твердых, заявив о полной солидарно­сти с ним. "Политика папского престола имеет в виду, пользуясь законными и согласными с христианством средствами, честно ох­ранять демократические свободы и защищать парламентские и кон­ституционные права".

В истории России наступил коренной перелом: страна погру­зилась в пучину революционного насилия, но вместе с тем по инициативе самих верующих зародилось огромное количество ре­лигиозных движений. "Слово Истины" продолжало выходить. Но­мер за апрель—май 1918 года сообщил о создании русско-католи­ческого религиозно-церковного братства св. Иоанна Златоуста. Жур­нал описывает богослужения, совершаемые в Мальтийской церкви о. Глебом Верховским⁴⁸ в присутствии монсеньора фон Роппа, ко­торый обращался к общине русских католиков на польском язы­ке: "Нерешенным еще является вопрос, будут ли на таковых бого­служениях говориться проповеди на русском или польском языке, т.к. большинство молящихся поляки".

Последний выпуск журнала (№ 66/68) этой ревностной об­щины, вышедший в июне—августе 1918 года, обозначил конец ее короткой, но плодотворной деятельности. Номер включал: посла­ние папы Бенедикта XV "Quarto anno", статью о. Иоанна Дейбнера "О почитании любви Божией и сладчайшего Сердца Иисусова"; окончание статьи православного автора В. К. Недзвецкого "Совре­менная действительность и предание Церкви", "гимн Римской Церкви", в которой Недзвецкий доходит до перефразирования Исайи: "Не умолчу ради Сиона, и ради Рима не успокоюсь... Civis Romanus sum", статьи о традиции и обряде; оригинальный опус о духовном регрессе русской интеллигенции. (Розанов и Мереж­ковский так много говорят о Риме, осыпая упреками Православную Церковь, но сами не делают ни шагу навстречу; Карсавин и Карташов колеблются на пути к католицизму, Бальмонт считает католи­чество религией звезд и цветов.) Наконец, в этом номере можно найти и полемические отклики: православные задаются вопросом, почему католики не протестуют против гонений, жертвами кото­рых становятся православные. А кто протестовал против тех гоне­ний, которые претерпела католическая община со стороны право­славных? — возражает "Слово Истины". Впрочем, монсеньор фон Ропп протестовал и защищал православных священнослужителей: став после Февральской революции архиепископом Могилевским, 22 декабря 1917 года, он осудил революционный террор и отлучил от Церкви погромщиков и убийц (см.: № 61/63, январь—март 1918).

Тогда же, в августе 1918 года, читатели "Слова Истины" уве­домлялись, что экзарх Леонид Федоров назначил 5 апреля 1918 года настоятелем-деканом церкви Рождества Богородицы в Моск­ве о. Владимира Абрикосова. Поскольку экзарх не имел епископс­кого сана, монсеньор фон Ропп рукоположил по его просьбе трех диаконов. Эти канонические структуры позволяли русским като­ликам продолжать свое существование вплоть до марта 1923 года, когда были арестованы экзарх Леонид Филатов, а также Юлия Данзас и большинство московских доминиканцев. О. Абрикосов был выслан из России в сентябре 1922 года. 26 сентября он поки­нул Москву и отправился в Петроград, откуда морем добрался до Штеттина. Из этого города путь его лежал через Берлин и Рим, куда он прибыл 6 октября 1922 года.

|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|