| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Глава первая
Введение
«Герменевтика», конечно, не является обыденным, ежедневноупотребляемым словом. Наверное, если бы мы спросили людей на улице, что оно значит, то большинство из них не знало бы, как ответить на этот вопрос. Скорее всего, они подумали бы о слове «герметический», когда говориться например о «герметическом закрывании», а никак ни о слове «герменевтический». Во всяком случае, следует отметить, что в большом Словаре русского языка С. И. Ожегова (М., 1988), который содержит около 57.000 слов, слова «герменевтика» отсутствует.
Итак, наша первая задача - точно определить слово «герменевтика» и выяснить его значение. Сам термин происходит от греческого слова ερμενεία (hermeneia), которое имеет разнообразное значение: «истолкование», «объяснение», или «изложение». Как глагол ερμενέυω значит «толковать», «объяснять», или «излагать». Подобным образом, прилагательная форма слова - ερμενέυτικός, которое означает «относящийся к толкованию», заимствованное в русском языке слово, практически означает - «герменевтический». Как весьма нетипичное слово, оно нам напоминает о «mysterium arcanum» прошлого, или о тайном знании прошлого, и чрезвычайно труднодоступно нам.
В настоящее время, следует отметить и то, что когда речь идет о «герменевтике», многие ученые весьма часто думают о «библейской герменевтике», а не о более широкой области философской герменевтики. И это понятно. Дело в том, что в современной мире первое серьезное употребление термина «герменевтика» было сделано экзегетами или толкователями Священного Писания. Не удивительно, что впервые современная герменевтика проявляется в протестантской Реформации. И лишь постепенно этот термин приобретает более широкое значение.
Герменевтика как истолкование текстов
Вкратце, герменевтика является наукой или искусством истолкования. Но, можно задать вопрос: „истолкование чего?" Иногда, под этим понимается очень широкий смысл термина, а иногда и более узкий. Во всяком случае, герменевтика касается истолкования текстов. В широком смысле, текст - это что-то, подлежащее выражению. Таким образом, и картины художников и сами человеческие лица - все выразительны и, следовательно, они - подлежат истолкованию, т. е. они являются предметами герменевтики.
Но, при данном рассмотрении, предметом изучения является лишь письменный текст. Очевидно, что даже здесь имеется широкая область возможностей: от библейской герменевтики, беллетристики и художественной литературы, к научным текстам и самой философии. Такой же, возможно, будет точка нашего сосредоточения на чисто философских аспектах проблематики. В наше время у некоторых мыслителей сама философия почти отождествляется с герменевтикой. Стоит вспомнить о Мартине Хайдеггере (1889-1976) и Гансе Георге Гадамере (р. 1900). Согласно Хайдеггеру, например, язык понимается как сам «дом» или «жилище бытия». Таким образом, язык, истинный предмет всякой герменевтики, является сердцевиной онтологии или учения о бытии. Позже мы вернемся к этой проблематике.
Как люди, мы живем и действуем как бы в двух плоскостях бытия. С одной стороны, мы констатируем часть природы. Живя в мире вещей, как и все вещественные субстанции, - принадлежим к материальным, и одушевленным и неодушевленным, процессам. Но, этот материальный аспект действительности не исчерпывает область нашего существования. Нам приходится отмечать, что, с другой стороны, мы пользуемся нашим бытием в мире смыслов. Иначе говоря, мы живем и в духовном мире, в мире смыслов, не сводимом к простым материальным процессам и явлениям.
В современном мире естественные науки всегда были более привлекательны. И, действительно, нам приходится признать то, что успехи естественных наук велики и многообразны. В их познавательном процессе, что не удивительно, подчеркивается эмпирический метод исследования. Возникает вопрос, возможно ли применить этот метод и к другим сферам исследования, в особенности, к так называемым «гуманитарным наукам», таким как: литература, искусство, социология и философия. Успех эмпирического метода в области естественных наук несомненен. Но, стоит спросить, применим ли эмпирический метод к гуманитарным наукам. Это - спорный вопрос в истории герменевтики. В самом деле, можно сказать, что само возникновение ее явилось попыткой ответить на этот вопрос. В данном русле, многие ученые, в течении времени, утверждали, что герменевтика - не что иное, как толковательный подход к гуманитарным наукам аналогично эмпирическому методу, который используется естественными науками.
Понимание как способ бытия
В наше время, особенно под влиянием немецкой философии, герменевтика приобрела большое значение для философской мысли. Теперь герменевтика рассматривается не только, как необходимое средство для изучения и анализа письменных текстов, но и как центральная задача для любого человека, поскольку он находится в поисках понимания смысловой стороны жизни. Без него мы не можем чувствовать себя дома в окружающей нас обстановке. В этом смысле можно утверждать, что само понимание является определенным способом человеческого бытия в мире. Иными словами, согласно Хайдеггеру, можно сказать, что понимание является экзистенциальным данным действительности, без которого невозможно подлинно участвовать в динамике жизни, используя в чем-то ее истины, блага и красоты. С этой точки зрения, желание понимания, даже сам акт понимания, как бы предшествует всем определенным актам истолкования. В истолковании понимание становится не чем иным, как самим собою. Истолкование, иначе говоря, является выработкой понимания.
В письменных произведениях, т. е. в текстах, особенно часто встречается смысловая сторона бытия. В текстах выражается и, как бы воплощается духовная жизнь человека, а именно, его нужда в самооткрывании и самовыражении. Таким образом, положение истолкователя перед текстами является случаем встречи, в которой слышится голос бытия, выраженный в текстах. Например в текстах крупных авторов, в их художественных произведениях, скажем, у Достоевского и у Толстого, мы находим подлинных свидетелей истины и ценности. Следовательно, понимание смысла текстов приводит нас по ту сторону самих текстов, к их внутреннему содержанию, к действительности, в которой они сначала были написаны.
Языковость понимания
В процессе понимания, однако, нельзя обойти внутренне связанный феномен самого языка. Дело в том, что понимание обнаруживается через слова, т. е. через смысловые единицы, которые, объединяясь, образуют язык. Итак, мы различаем языковость как основу понимания: очевиден факт, что понимание всегда связано с языком, т. е. является соотнесенным с ним. Иными словами, в акте понимания мы схватываем и соотнесенность понимания с языком. Без языка, без определенных слов нет понимания (см. Г.-Г. Гадамер, Актуальность прекрасного, М., «Искусство», 1991, с. 13, в главе «Философия и герменевтика», с. 9-15). Гадамер, в частности, подчеркивает языковость всякой подлинной философии, говоря «герменевтический опыт осмысления - осмысления, непрестанно продолжающего выражать себя средствами языка, осмысления, никогда не начинающегося с нуля и никогда не замыкающегося на бесконечности, - может быть понят как первооснова всей философской мысли» (с. 15).
В своем сборнике статьей, озаглавленном Актуальность прекрасного, Гадамер также посвящает целую статью вопросу языковости. Название этой статьи - «Язык и понимание» (с. 43-60). Утверждая основной тезис, что «всякое понимание есть проблема языковая и что оно достигается [...] в медиуме языковости» (с. 43), Гадамер добавляет, что «все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания, образующие предмет так называемой герменевтики, суть явления языковые». Но это не все для Гадамера. Он хочет сказать что-то более радикальное. Как он пишет, «я полагаю, что не только процедура понимания людьми друг друга, но и процесс понимания вообще представляет собой событие языка - даже тогда, когда речь идет о внеязыковых феноменах или об умолкнувшем и застывшем в буквах голосе - событие языка, свершающееся в том внутреннем диалоге души с самой собой» (с. 43-44). Эти слова Гадамера - сами по себе интересны. Согласно им, наша временная неспособность к говорению не является выражением противоречия его тезису. Напротив, сам феномен временного онемения перед необыкновенным или чудесным, как утверждает Гадамер (с. 44), является одной из форм языковости, так как он вынуждает нас выразиться. На такой феномен можно указать как на причину возникновения поэзии.
Мало того, Гадамер указывает на феномен разговора как на свидетельство языковости понимания, которое ищет всеобщей мироориентации как основы общения. Видно, что разговор само собою нельзя понимать как монолог. Он является не чем иным, как диалогом. Как пишет Гадамер, «разговор - это не два протекающих рядом друг с другом монолога. Нет, в разговоре возделывается общее поле говоримого» (с. 48). Дело в том, что в разговоре преобразуются все беседующие.
Есть еще интересное замечание. Язык, казалось бы, служит общественному конформизму. Это явление обнаруживается в школе, где уже человек учится мыслить и действовать по общепринятым общественным нормам. При этом, не становится ли язык скорее заглушающей силой в жизни человека, чем неким освобождающим влиянием для него? Наоборот, Гадамер утверждает, что «язык живет вопреки конформизму» (с. 50), добавляя, что «на почве изменившейся жизни и изменившегося опыта вырастают новые языковые соподчинения и новые формы речи». Итак, язык обнаруживает существенную жизненность всего разговора сверх всякого конформизма.
Все мы - не кто иные, как говорящие. Следовательно, как говорящие бытия, мы одновременно схватываем существенную черту языка как способ бытия (см. с. 58). Гадамер как бы поэтически описывает наше существование как «пребывание «внутри слова»» (с. 59-60). Таким образом, самим нашим домом является слово, которое, по нему, очевидно «нечто большее, чем глухой коридор между нами и миром» (с. 60).
Герменевтика и семантика
Герменевтику не следует смешивать с семантикой, хотя обе дисциплины и связаны. Отправная точка обеих одинакова, а именно, языковая форма выражения нашего мышления. Но, поскольку «семантика описывает», отмечает Гадамер, «данную нам языковую действительность как бы наблюдая ее извне [...] герменевтика же сосредоточивается на внутренней стороне обращения с этим миром знаков или [...] как речь, которая извне предстает как освоение мира знаков» (с. 60) (подчеркнуто мною). В семантике придается особое значение структуре словаря и грамматике. Наукой языкового смысла является семантика, между тем как философией языкового смысла является герменевтика. Хотя в античном и средневековом смысле этих терминов, они как бы синонимы, полезно различать их, так как в наше время модель эмпирических наук понимается как модель самой науки. Философский подход к феномену языка не является методом нейтрального наблюдения или исследования; наоборот, он экзистенциально вовлекает самого исследователя. Опыт языка, философски говоря, как шире, так и глубже автономной языковой системы языковеда, так как «язык неизбежно», пишет Гадамер, «отсылает за пределы себя самого» (с. 65). Язык коренится в бытии и незыблемо связан с ним. В то же самое время, феномен речи указывает на что-то внутри себя, как бы на говорящего в поисках самовыражения. Это измерение находится вне кругозора нейтрального языковеда.
Поскольку возможно смешивать герменевтику с семантикой, то уместно добавить несколько слов по поводу семантики. Термин «семантика» сравнительно новый; употребляется впервые в 1880 г. в одной статье Мишеля Брейла (Michel Breal) (см. Ullmann, Semantics, Oxford, Blackwell, 1970, с. 5-6), в которой он предлагает новую «науку смысла», которую он называет «семантикой». Скорее всего, термин ассоциируется с именем Фердинанда де Соссюра (Ferdinand de Saussure) (1857-1913). Он известен своим различением между языком (langue) и словом (parole), которые соответственно относятся к языку-системе и употреблению языка. Согласно ему языком-системой является систематическая совокупность законов и правил, которая составляет автономный предмет языковедения или лингвистики или, иначе говоря, семантики. С другой стороны, употребление языка всегда обусловлено положением самих говорящих. В таком положении, посредством языка люди не только общаются, но и говорят о мире и о действительности в каком-нибудь смысле слова. Языковедение или семантика не интересуется этим измерением языка. А именно это измерение и составляет сверх-лингвистическую действительность.
Соссюр подчеркивает и другой пункт, а именно, что никакой лингвистический знак никогда не независим от других лингвистических знаков. Итак, отсюда следует его упрек против высказывания, что каждый знак непосредственно указывает на некую действительность. По нему, каждый знак является ценностью, относящейся ко всем другим словам, вне структуры которой, знак теряет свой смысл. Семантика, следовательно, не что иное, как систематическое исследование отношений между знаками.
Параллельно с Соссюром, американский лингвист Ногам Чомский (Naom Chomsky) передает на рассмотрение дихотомии компетентность (язык-система Соссюра) и исполнение (употребление языка по Соссюру). Оба, Соссюр и Чомский, занимаются, прежде всего, системой правил языка, т. е. правилами грамматики и синтаксиса, как средством в пользу понимания и изобретения значения. Слабость лингвистики - слабость, которую старается преодолеть философская герменевтика - ее неумение различить между знанием, используемым говорящим о его языке, и знанием, используемым говорящим о его мире. Семантик не интересуется миром как таковым. С другой стороны, сами герменевты ошибаются, когда они не утверждают, что это различие вторично, и возникает оно лишь вследствие первичного единства человека с его миром. Философская герменевтика, в первую очередь, занимается истиной и лишь потом лингвистическим методом. Согласно этому, сам Гадамер называет свой шедевр Истина и метод.
Понимание и различие
Очевидно, что понимание не простая категория. В самом деле, всегда остается некое недопонимание. В понимании подразумевается различение. Дело в том, что не только понимание другой личности никогда не может быть тождественным с нашим пониманием речи этой личности, но и наше собственное самопонимание всегда включает в себя некое недопонимание, так как человек никогда не пользуется полным самоотражением. Наше прошлое избегает нашего настоящего, хотя бы отчасти. Сама наша жизнь, как бы, является чем-то большим, чем собственно жизнью. Таким образом, в понимании подразумевается различение, даже расстояние, между понимающими личностями.
Три направления истолкования
Чтобы лучше понимать модусы понимания в истолковании, следует смотреть подробнее на изначальное греческое слово для истолкования, или в его существительной форме έρμενεία или в его глагольной форме ερμενέυω. Хотя герменевтика сравнительно новая дисциплина, само слово не чуждо античному миру. Самый яркий пример его употребления находится в заглавии знаменитого трактата Аристотеля Περί έρμενείας (Об истолковании). Этот трактат - часть крупного труда 'Οργανον (Органон), посвященного Аристотелем изложению фундаментальных проблем логики. Этот труд состоит из следующих трактатов: Категории, Об истолковании, Первая аналитика, Вторая аналитика, Топика и О софистических опровержениях. В Περί έρμενείας излагаются основные понятия грамматики, такие как имя, глагол, речь как смысловое звукосочетание, простое и сложное предложение, утверждение и отрицание, формы противопоставления, понятие грамматического времени и составные части предложения. Великая заслуга Аристотеля состоит в том, что он впервые вводит в предмет научного изыскания структуру рассуждения и его основные понятия и приемы. Можно сказать, что цельное, аристотелевское начинание здесь является не чем иным, как нужной пропедевтикой всякой герменевтики.
Корень греческих слов έρμενεία и έρμενέυω - Гермес, греческий бог, который, согласно античным верованиям, обнаружил язык и письмо. Этот быстроногий вестник-бог ассоциируется с функцией превращения того, что находится сверх человеческого понимания в человечески внятную форму. Как ассоциированное с Гермесом, слово «истолкование» пользуется тремя направлениями: устная декламация, разумное объяснение и перевод.
Касательно первого направления устной декламации, следует отметить, что изначально все литературные произведения были предназначены для слушания, а не для чтения. Это очень критическое наблюдение для формулировки любого как бы герменевтического принципа истолкования. Молчаливое чтение - это что-то новое. Как античные эпические поэмы, так и сам Ветхий и Новый Завет были предназначены для слушания. Достойны замечания слова Святого Апостола Павла: «как веровать в Того, о Ком не слыхали» (Рим 10, 14)? Его уважение к слову очевидно, как выраженное в его совете, что «никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим» (Еф 4, 48).
Само строение христианской литургии принимает во внимание этот основной аспект слова как события. В литургии делается различие между „литургией слова" и „литургией жертвы". Пение псалмов до и после чтений Ветхого и Нового Заветов указывает на доксологический характер литургии слова. Этот необходимый доксологический момент, присущий слову Божьему, особенно ощущается в православной или восточной литургии, так как до чтений происходит трисвятое пение (греч., τρισάγιον): «Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас».
Само «богословие Слова», по мнению христианских теологов, является богословием именно устного или произносимого, а не письменного слова. Священное Писание является керигмой (κήρυγμα), т. е. посланием, нуждающимся в провозглашении. В Библии не содержится просто сведение для учения, как в книге, она, есть провозглашение слова, служащего для духовного образования слушателей. Отсюда следует, что простое чтение Библии без духовного аспекта приводит к искажению ее смысла, и умаляет правильное истолкование ее содержания. Именно, при подобном взгляде схватывается важный герменевтический принцип для понимания Священного Писания.
Второе направление смысла в ερμενεία / ερμενέυω - разумное объяснение. Слова не только говорят что-то; они выясняют что-то; они осмысливают предмет нашего мышления. Акт говорения требует еще другого акта - акта выступления ввиду говорения чего-то. Этот акт - акт заявления. Гносеология рассматривает его, как акт суждения. Подобным образом можно рассмотреть и герменевтику. Ведь герменевтика является проявлением суждения.
Суждение же приводит к высказыванию, в котором объясняются наши мысли, и в котором они получают формулировку. В герменевтике заключается процесс суждения и высказывания. Интересным образом, мы видим этот процесс в одном отрывке из Евангелия от Луки, в котором Евангелист использует термин ερμενέυω. Читаем: «Тогда Он [Иисус] сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех Пророков изъяснял (διερμήνευσεν) (подчеркнуто мною) им сказанное о Нем во всем Писании» (Лк 24, 25-27). Обращаясь к рациональной способности апостолов («не так ли надлежало...?»), Христос открывает им смысл текстов Священного Писания и объясняет их контекст. Именно в контексте Своего искупительного страдания Сам Христос истолковывает Писание. Отвлекая внимание от самой богословской проблемы взаимоотношения Нового и Ветхого Заветов, нам интересно увидеть герменевтическое применение текста. Сам Христос предлагает Себя как герменевтический ключ для открытия смысла Священного Писания. Следует отметить, что предлагаемое средство для истолкования смысла текстов Ветхого Завета включает в себя внешний фактор, т. е. Самого Христа, который во время первого чтения текстов, казалось бы, является посторонним или несущественным по отношению к самим текстам. Так ответил бы еврей касательно христианского истолкования Ветхого Завета.
Очевидно, что дело истолкования - не простое дело. Из предыдущего мы видим, что часто сама объяснительная процедура - так называемый «герменевтический ключ» - предлагает контекст для понимания. Вне этого контекста не происходит подходящего истолкования текста. Из этого следует отметить, что сам текст, кажется, не обладает значением вне отношения к какому-нибудь ключу понимания, и что это отношение определяет значение. Объяснительное истолкование является контекстуальным или как бы «горизонтальным», поскольку оно появляется при обзоре определенного горизонта.
При этом, тем не менее, возникает явная трудность для истолкования. Если истолкование является контекстуальным, то оно происходит внутри горизонта предполагаемых смыслов и намерений. В герменевтике, эта область предполагаемого понимания называется предпониманием. Но, с предпониманием, не находимся ли мы в явном «герменевтическом круге»? Вопрос перед нами прост и прям: откуда мы знаем, что некое данное предпонимание является истинным контекстом смысла? Иначе говоря, как можно понимать текст, когда само условие для его понимания уже является неким пониманием его смысла? Нужно допустить это противоречие. Однако, возможен ответ на эту трудность. Понимание, несомненно, возникает на основе и на фоне понимания. Тем не менее, путем диалектического процесса частичное понимание развивается и получает еще больше понимания. Итак, в конце концов, нужно допустить, что полное понимание всегда ускользает от нас.
Третье изначальное направление термина έρμηνεία / έρμηνέυω - перевод. Каждому человеку, умеющему разговаривать, читать и писать на иностранных языках, прекрасно известны все трудности и опасности перевода. Дело в том, что каждый язык имеет свои перспективы и горизонты, которые его отличает от других языков. Следовательно, труд перевода никогда не является простым механическим процессом замены одного слова на другое. Вопреки такой статической концепции акта перевода, нужно, действительно, усилие со стороны переводчика. Он как бы существует между двумя мирами. В этом смысле, переводчик очень похож на бога Гермеса. Как переводчик, так и Гермес посредничают между языковыми контекстами. Чтобы прийти к переведенному тексту, переводчику приходится вступить в новый языковый мир, в сферу других языковых и смысловых знаков, истолковать и понять их изнутри и потом искать или тождественные, или, поскольку возможно, сходные смыслы между языками, до того как он может придать своему внутреннему языковому пониманию определенную форму в новых словах. В итоге, измерением герменевтики действительно является акт перевода.