| |< в начало | << назад | к содержанию | |||||
 |
|||||||
Подходя к концу данной работы, посвященной коллективному творчеству, которое не только не прерывается, но, напротив, вступает в новую, судя по всему, обещающую быть замечательной, фазу, мы завершаем эту тему лишь на некоторое время, подчеркнув исключительную широту, отличающую социальную мысль Церкви, которой не чуждо ничто человеческое, но которая также не замыкается наглухо в гуманизме, отказываясь превзойти человека. Если же человек «превосходит себя» (Паскаль), то не будет тогда неправомерным вне его искать причины и цели. В христианском Откровении Евангельский Христос есть Альфа и Омега всякого ответа на все великие вопросы, лежащие в основании всякой цивилизации. Социальное содержание христианского учения не выводится, однако, из Евангелия, как самоочевидное следствие. Воплощение в жизнь евангельского принципа: делать другим то, что мы делали бы для Самого Христа, или же социальное применение Блаженств не предлагают конкретных и неизменных формул. Отцы Церкви, в чисто пастырском стиле, Схоласты с их научным аппаратом, проистекающем из греческого наследия, а также Папы современности, располагая возможностями новейших социальных наук, — ограничимся лишь этими тремя примерами, — стремились ответить на давние вопросы в весьма различных и постоянно меняющихся социально-политических контекстах. Социальная мысль Церкви, начиная со Льва XIII, неотделима от факта возникновения индустриального мира, тяготеющего к приоритету науки и техники и менее открытого для подлинных духовных ценностей. Церковь, оказавшись перед лицом нового мира, должна была найти новый язык, чтобы донести свою весть до тех мужчин и женщин, для которых христианство было делом прошлого либо же стоящим на пути будущего вредным пережитком — другими словами, врагом человеческого счастья во имя предполагаемого (мифического) счастья будущего (сверхчеловеческого).
Папы, поначалу занимавшие оборонительную позицию в мире, переживающем стремительную дехристианизацию, начиная со Льва XIII предложили уже не просто защиту отовсюду угрожаемой традиции, но некоторые принципы и некоторый исторический идеал, способные христианизировать «новые вещи».
Удалось ли им это?
Христианское профсоюзное движение и создание политических партий, вдохновляющихся христианством, несмотря на все их значение, не исчерпывают собой результатов и влияния церковной социальной мысли, которая в свете теологии выдвигает требование общества подлинно человеческого, и одновременно способного помочь расцвету личностей. Социальная мысль Церкви приводит к осознанию исторической ошибки Руссо: христианство возвещает мир иной, но оно далеко не безразлично к миру земному, ибо в нем каждый человек проходит через решающее испытание, от которого зависит участь как его самого, так и всех других людей в мире ином.
В связи с двадцатилетней годовщиной «Populorum progressio» 1967 г., Иоанн-Павел II обогатил социальное учение христианства новой энцикликой, седьмой по счету, которая была подписана в декабре 1987 года и опубликована лишь в феврале 1988 года. Это, возможно, один из самых важных документов не только его понтификата, но и вообще всей социальной доктрины католической Церкви со времен «Rerum novarum» (1891). Этот фундаментальный труд (20.000 слов) состоит из семи частей — в первой из них говорится о создающемся впечатлении, что «ход времени подвержен постоянному ускорению, по причине, прежде всего, множественности и сложности явлений, среди которых мы живем» (I, 4). Такой очевидно ускоренный ход истории, отмеченный уже Элиасом Галеви, в энциклике обрисовывается как «смутное ожидание, как бы в преддверии Пришествия, которое неким образом, охватывает всех людей». И, сразу же, эта пророческая и даже эсхатологическая нота, являющаяся оригинальным вкладом Иоанна-Павла II в социальное учение христианства, уравновешивается в настоятельном постоянстве обращения к вопросу о правах человека. Эти два полюса — пророческий и подлинно рациональный — составляют живую структуру этой энциклики, уходящей корнями в традицию социального учения Церкви. Во второй части говорится о «новизне «Populorum Progressio», в которой, как никогда до тех пор, было проявлено виденье «всемирной взаимозависимости» (II, 9) и было предложено переосмыслить понятие развития с учетом первостепенных человеческих и духовных нужд. Предметом третьей части является подведение итогов двадцати последних лет — эта часть, содержащая «панораму современного мира», превосходит по объему все остальные. Уже Павел VI подчеркнул, в разгар общего оптимистического настроения шестидесятых годов, всю сложность положения; прошло двадцать лет, и у Иоанна-Павла II есть дополнительные основания, чтобы привлечь внимание к ухудшению условий жизни многих людей и к той драме, которую переживает этот «взорвавшийся», и в тс же время, все более взаимозависимый мир. Четвертая часть излагает ответ Церкви: «Истинное развитие человека», которое должно осуществиться, исходя из шкалы ценностей, которые схематически можно выразить следующим образом: сначала — сфера религии, затем — культуры, следом — политики и, наконец, экономики, где используются достижения техники, открытия в области которой беспрестанно поступают в распоряжение человечества. В действительности, эта шкала ценностей перевернута и «иметь» все более и более превалирует над «быть». Но освободить человечество от гнетущих его бед, сможет лишь «быть». Пятая часть — это «теологическое прочтение современных проблем»: там мы находим отсутствующее в предыдущих документах понятие о «структурах греха»:
«Если нынешняя ситуация обязана своим существованием трудностям разного рода, уместно будет сказать о структурах греха, которые... имеют происхождением своим личный грех и, следовательно, имеют связь с конкретными делами личностей, которые порождают эти структуры, придают им прочный характер и затрудняют уничтожение их. И таким образом они укрепляются, распространяются и превращаются в источники других грехов и обуславливают людское поведение » (V, 36). Это весьма замечательный синтез одновременно глубоко личностного и коллективного измерения греха, которого современный мир уже не различает с ясностью. Речь идет о способствовании новому процессу, который приведет людей от взаимозависимости к солидарности и через нее к единению в милосердии. Шестая часть посвящена требующим немедленного разрешения проблемам, но предложенные решения не следует рассматривать как элементы некоей социально-политической программы, т. к. социальное учение Церкви не есть ни «третий путь» между либеральным капиталом и марксистским коллективизмом, ни какое-либо другое возможное из менее радикальных по характеру решений: оно представляет «категорию в себе» (VI,41), категорию, которая принадлежит не идеологии, а теологии, и, в особенности, нравственное богословие. Нечасто случается, что епистемилогический статус социального учения христианства остановится предметом разъяснения. Кардинал Журне говорил о «христианских требованиях в политике» — энциклика движется дальше в этом направлении, уточняя, что «благовестие более важно, чем, изобличение»; социальная доктрина Церкви не направлена против инакомыслящих, ни против систем; она — за человека, Богом и для Бога созданного. Заключительная часть напоминает о памятной встрече в Ассизи (27 октября 1987 г.) и заканчивается размышлением об Евхаристии, в этом, посвященном Марии году, настраивающем нас на молитву. С этой новой энцикликой, социальная доктрина Церкви воистину подступает к проблемам двухтысячного года.
Речь о европейской идентичности в Страсбурге 8го октября 1988 г.
Выступая перед парламентской Ассамблеей Европейского Совета, Иоанн-Павел II говорил о «европейской идентичности». Эта речь приобрела большой отзвук. Обращаясь к европейцам с призывом осознать то, на чем основывается их общая идентичность, славянский Папа не удовлетворился напоминанием о Западной Европе, но упомянул также другую Европу, Центральную и Восточную.
Произошло это в то самое время, когда другой, неожиданный голос, и именно на Востоке, с настойчивостью заговорил о европейском общем доме (Горбачев).
Намерения Папы, однако, в первую очередь не политические, но этические и религиозные. С европейской историей, неотделимой от христианства, связаны несравненные человеческие ценности, такие, например, как понятие семьи и человеческой личности. Правда, Европа не всегда в истории подавала назидательный пример, и в ее прошлом есть страницы, может быть, даже более страшные, чем в иных странах, но культурные и духовные вершины, составляющие ее внутреннюю географию, имеют особую важность для человечества.
«В течение веков Европа играла значительную роль в других частях мира. Нужно признать, что в своих встречах с другими цивилизациями она не всегда представлялась в лучшем свете. Но никто не может отрицать, что она успешно делилась многими своими ценностями, которые созревали в ней веками. Дети ее исполняли существенную роль в распространении христианской благой вести».
Хорошо понятно, что Папа, который во время своих 40 путешествий посетил 73 страны, не рассматривает Европу, как замкнутую в себе, но, наоборот, предлагает ей поставить на службу всеобщей солидарности свои обновленные силы; и нужно было бы еще, чтобы «нисходящая демографическая кривая» приняла иное направление, выражая тем самым выбор жизни, который в мысли Иоанна-Павла II означает обращение.
Во вторник 11 октября, перед членами Европейского Парламента, Папа произнес самую важную речь этой поездки.
Напомнив о существовании «другой части той же самой нашей европейской родины» (отметим употребление этого притяжательного местоимения), Иоанн-Павел II отметил различие двух видений мира, существующих в европейской культуре: верующих и агностиков, иногда даже атеистов. Далее Папа замечает (в канун 200той годовщины революции 1789 г.), что завоевание гражданских и политических свобод через низвержение «старого порядка, основанного на религиозной вере», имеет следствием, по мнению некоторых, «маргинализацию и даже упразднение религии, в которой склонны видеть некую систему отчуждения». Другие, из числа верующих, напротив, считают, что жизнь, сообразная с верой, возможна только в рамках возвращения к старому порядку. Здесь мы узнаем, между прочим, установки сторонников епископа Лефевра. Не принимая ни той, ни другой точки зрения, Папа ссылается на Христа, требующего «отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф 22, 21). Он еще добавляет весьма важное замечание: этот принцип, чисто христианского происхождения, «был частично потерян из виду в течение многих веков истории христианства».
Во время проповеди, произнесенной в 1980 г. в Бурже, Папа сказал французам:
«Известно, какое место занимают идеи свободы, равенства и братства в вашей культуре, в вашей истории. В сущности, это христианские идеи. Я утверждаю это, хотя хорошо сознаю, что те, кто впервые так сформулировали этот идеал, не ссылались на союз человека с вечной Премудростью, они хотели действовать во имя человека».
Мы видим, с каким дерзновением и уверенностью Иоанн-Павел II умеет выявить то, что создавало помехи истинному в границах вчерашнего христианства, и то, что истинно в наследии революции, которая отвергала христианское общество, а порой даже самое христианство. В глазах Папы важнее всего — любой ценою избежать исключения Бога из общественной жизни, и сохранить Его, как последнюю инстанцию в этике и как наивысшую гарантию против всех злоупотреблений власти человека над человеком» (Речь 11-го октября 1988 г.).
Процветание Европы во всех областях зависит от этого жизненного разграничения между религиозным и политическим, так, чтобы центральное место первого не было чрезмерно и чтобы законная автономия второго не превратилась в угнетение.
Цивилизация любви осуществится в религиозной и политической свободе, но надлежит помнить, что только Истина освобождает человека. Таково свидетельство Иоанн-Павла II в Страсбурге, знаменитом городе Европы, «нашей Европы», как сказал первый славянский Папа.