|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

11. Как увидеть в Боге последовательность без последования

Явственно ощущаю твою благость, Боже мой. Она не только не презирает меня, несчастного грешника, но сладостно питает неким стремлением. Ты подсказал мне влекущее меня уподобление, касающееся единства Твоего умного Слова, или замысла, и его разнообразия в последовательно являющихся вещах: простое понятие совершенных часов ведет меня к сладостному и восторженному созерцанию Твоего замысла и Слова. В самом деле, простое понятие часов свертывает в себе всю временную последовательность. Пусть часы будут замыслом. Тогда, хоть мы сначала слышим звон шестого, а не седьмого часа, седьмой мы слышим все равно не позже, чем предписывает [единовременный] замысел. Причем в замысле шестой час не прежде, чем седьмой или восьмой: в едином замысле часов никакой час не прежде и не после другого, хотя часы звонят только в предписанной замыслом последовательности; и не будет ошибкой сказать, когда мы слышим звон шестого часа, что часы звонят шесть потому, что так хочет замысел их мастера. Часы в замысле Бога есть этот его замысел. Так мы начинаем немножко понимать, что последовательность в часах существует без последования в его Слове, или замысле, и что тот простейший замысел свертывает в себе все движения, звоны и вообще все последовательно наблюдаемое нами, причем все последовательно происходящее никоим образом не выходит за пределы замысла, но развертывает его: замысел дает быть всему, и ничего не было раньше, чем произошло, потому что не было замыслено происходящим раньше. Пусть замысел часов будет как бы вечностью. Тогда движение часов будет последовательностью. Вечность свертывает в себе последовательность и развертывает ее: замысел часов, то есть вечность, свертывает и вместе развертывает все.

Благословен Ты, Господи Боже мой, что кормишь и питаешь меня молоком уподоблений, пока не предпишешь мне более твердую пищу¹². Веди меня, Господи, через эти тропы к себе, потому что, если Ты не будешь меня вести, я не смогу устоять на своем пути из-за хрупкости моей тленной природы и скудельного сосуда, который я повсюду ношу с собой¹³. Укрепленный Твоей помощью, Господи, я снова возвращаюсь к тебе и хочу найти Тебя за стеной совпадения свертывания и развертывания. Когда я вхожу и вместе выхожу через эти двери Твоего Слова и замысла, то сладостной пищей становится для меня, входя, видеть Тебя все свертывающей силой, выходя, видеть Тебя все развертывающей силой, а входя и вместе выходя, видеть Тебя все свертывающей и вместе все развертывающей силой. Вхожу от творений к Творцу, от следствий к причине; выхожу от Тебя, Творца, к творениям, от причины к следствиям. Вхожу и вместе выхожу, убеждаясь, что выходить значит входить и входить значит вместе и выходить, подобно тому как исчисляющий одновременно и свертывает число, и развертывает его¹⁴, развертывает силу единицы и свертывает число в единицу: выхождение творений от Тебя есть вхождение творений в Тебя, развертывание есть свертывание. Но когда я вижу Тебя, Бога моего, в Твоем раю, опоясанном стеной совпадения противоположностей, то понимаю, что Ты и не развертываешь, и не свертываешь, ни делаешь либо одно, либо другое, ни делаешь то и другое вместе. И разделительное, и соединительное [суждение о тебе - это всего лишь] стена совпадения [противоположностей], а Ты высишься за ней, абсолютно отрешенный от всего, что можно сказать или помыслить.

12. О видении невидимого, несотворенного Творца

Иногда, Господи, Ты представлялся мне невидимым для творений бесконечным сокрытым Богом, ведь бесконечность не постижима никаким способом постижения. В другие времена Ты представлялся мне для всех видимым, потому что вещь существует постольку, поскольку Ты ее видишь, а сама она не существовала бы актуально, если бы не видела Тебя: Твое видение дает ей существовать, потому что оно есть твоя бытийность. Ты невидим, Боже мой, и вместе видим: невидим в своем бытии, видим в бытии творения, которое настолько существует, насколько Тебя видит. Итак, Ты, мой невидимый Бог, видим всеми и видим во всяком видении, видим всяким видящим во всем видимом и в каждом акте видения, будучи невидимым, абсолютно свободным от всего подобного видению и бесконечно вознесшимся над всем. Мне надо поэтому перескочить через стену невидимого видения, за которой я смогу найти Тебя, Господи. Но стена эта есть все и вместе ничто: Ты, который предстаешь как бы всем и вместе ничем из всего, живешь внутри этой высокой стены. Никакой ум своей силой не может совершить скачок через нее. Иногда мне думается, что Ты видишь в себе все. словно живое зеркало, в котором все отражается; но поскольку Твое видение есть знание, мне приходит на ум, что Ты видишь в себе все не наподобие живого зеркала, потому что тогда Твое знание оказалось бы идущим от вещей. В другие времена я думаю, что Ты видишь все в себе как созерцающая себя сила [абсолютного видения], подобно тому, как если бы сила древесного семени вгляделась в себя, она увидела бы в своей силе дерево, поскольку сила семени есть виртуальным образом дерево; но потом я начинаю понимать, что Ты видишь себя и в себе все не как такая сила, ведь видеть дерево потенциально в силе семени не то же самое, что видеть дерево актуально. И тогда я убеждаюсь, что твоя бесконечная сила - за пределами зеркальной и семенной силы, за пределами совпадения излучений и возвращений, причины и следствия; что эта абсолютная сила есть абсолютное видение, полнота всего, превосходящая все способы видения; все эти способы, развертывающие полноту видения, вне всякого модуса суть Твое видение, твоя сущность, Боже мой.

Но позволь, милостивый Боже, чтобы Твое ничтожное создание снова обратилось к тебе. Если видеть у Тебя значит творить, а видишь Ты не что-то иное, потому что Ты сам объект самого себя,- Ты и видящий, и видимое, и видение,- то каким же образом Ты творишь вещи, отличные от Тебя? Ты должен тогда и творить себя самого, как видишь себя самого! Но Ты, жизнь моего духа, утешаешь меня, потому что хотя передо мной и встает стена абсурда, то есть совпадения творчества с сотворенностью,- невозможно, чтобы творчество совпадало с сотворенностью, ведь допустить это значит признать существование вещи до ее возникновения, раз она и есть, потому что творит, и ее нет, потому что она творится,- однако путь не преграждает. Твое творчество есть Твое бытие. Творить и вместе быть творимым для Тебя - не что иное как сообщать Твое бытие всему, будучи всем во всем и в то же время оставаясь абсолютно отрешенным от всего. Призывать к бытию несуществующее значит сообщать бытие ничему; таким образом призывание есть творение, сообщение - сотворяемость. И за этим совпадением творения и сотворяемости стоишь Ты, абсолютный и бесконечный Бог, и не творящий, и не творимый, хотя все вещи суть то, что они суть, потому что есть Ты. О бездна богатства, как Ты непостижим! Пока я думаю о творящем Творце, я еще остаюсь по сю сторону стены рая. Точно так же, пока я думаю о творимом Творце, я еще не вошел в него, а стою у стены. И только когда я вижу в тебе абсолютную бесконечность, которой не подходит ни имя творящего Творца, ни имя творимого Творца, я начинаю видеть Тебя без покровов и вступать в блаженный сад. Поистине Ты ничто из того, что можно сказать или помыслить; в своей свободе Ты бесконечно вознесся над всем подобным, поэтому Ты не Творец, а бесконечно больше, чем Творец, хотя без Тебя ничего нет и не может быть. Слава тебе и хвала в бесконечные веки.

13. О том, что Бог предстает абсолютной бесконечностью

Господи Боже, помощник ищущих Тебя, я вижу Тебя в райском саду и не знаю, что вижу, потому что не вижу ничего видимого, и только это одно знаю: знаю, что не знаю, что вижу, и никогда не смогу узнать. Не могу и назвать Тебя, не зная, кто Ты; и если кто скажет мне, что Ты зовешься таким-то или другим именем, уже тем, что он называет это имя, он убеждает меня, что это не Твое имя: у стены, за которой я Тебя вижу, кончается всякий способ обозначения и именования. Если кто выразит какую-либо мысль, которой якобы можно Тебя помыслить, я тоже знаю, что эта мысль - не мысль о тебе: любая мысль кончается у стены Твоего рая. Если кто предложит какое-либо уподобление и скажет, что Тебя надо представлять таким-то образом, я опять понимаю, что не Твое это уподобление. И точно так же, если кто выскажет понятие о тебе, предлагая способ, каким Тебя будто бы надо понимать, этому понятию далеко до Тебя. От всего подобного Тебя отделяет непреодолимая стена: все, что можно сказать или помыслить, стена отгораживает от Тебя, абсолютно превосходящего все, что может кому бы то ни было прийти на ум.

Поднимаясь высоко, насколько могу, я вижу Тебя бесконечностью, неприступной, непостижимой, несказанной, неразмножимой и невидимой. Приступающий к тебе должен поэтому возвыситься над всяким пределом и концом, над всем конечным.

Но как же он придет к тебе, желанному пределу, если ему надо оставить позади всякий предел? Разве выходящий за пределы предела не вступает в сплошную неопределенность, а тем самым в интеллектуальную неразличенность, неизвестность и темноту? Поистине разум должен стать незнающим и погрузиться во мрак, если хочет видеть Тебя. А что такое, Боже мой, разумение с незнанием, если не знающее незнание? Нельзя приблизиться к тебе, Богу и бесконечности, не погрузившись разумом в незнание, то есть без знания того, что мы Тебя не знаем. Как разуму охватить Тебя, бесконечного? Разум познает себя незнающим и неспособным Тебя охватить из-за этой Твоей бесконечности. Понимать бесконечность - значит постигать непостижимое. Разум знает, что не знает Тебя: знает, что нельзя Тебя знать, не познав твою непознаваемость, не увидев твою невидимость и не подступив к Твоей неприступности! Ты, Боже мой, сама абсолютная бесконечность, которую я вижу бесконечным пределом, но охватить не могу, поскольку в Твоем пределе нет предела. Ты предел самого себя, потому что Твое обладание есть Твое бытие; обладая пределом, Ты сам предел, а тем самым беспредельный предел, раз свой предел: твой предел - Твое бытие, бытие предела определяется, или ограничивается, не чем иным как пределом, а именно самим тобой, и этот предел, который только сам себе предел, беспределен и определяет собой все; что не предел самого себя, то определенный предел. Ты, Господи, как всеопределяющий предел есть предел, которому нет предела, и тем самым предел бесконечный и беспредельный! Никакому рассудку этого не охватить: он наталкивается на противоречие; ведь, утверждая, что определенное пределом есть предел, я допускаю, что тьма есть свет, незнание есть знание и невозможное есть необходимое. Или еще: допуская, что есть предел конечного и определенного, мы с необходимостью допускаем бесконечное, то есть последний предел, то есть бесконечный предел; но не допустить конечность сущего мы не можем, тем самым не можем не допустить бесконечного и, значит, допускаем совпадение противоречивых [положений], выше которых располагается бесконечное. Впрочем, такое совпадение есть противоречие без противоречия, как и предел не имеет предела: Ты, Господи, говоришь мне, что, как инаковость пребывает в единстве, раз это единство, без инаковости, так противоречие в бесконечности пребывает без противоречивости, раз это бесконечность. Бесконечность есть сама простота всего, что можно назвать. Противоречия без различения нет, а различение в простоте единства существует без различенности, раз это простота: все, что говорится об абсолютной простоте, совпадает с ней, поскольку обладание там есть бытие, противоположение противоположных - противоположение без противоположенности, а предел всех определенных вещей - беспредельный предел. Так что Ты, Боже мой, противоположность противоположного¹⁵, поскольку Ты бесконечен и, бесконечный, есть сама бесконечность; в бесконечности противоположность противоположного существует без противоположения. Я вижу, что Ты, Господь Бог мой и крепость немощных, есть сама бесконечность, и, значит, ничто рядом с тобой не иное, не разное и не противоположное: бесконечность несовместима с инаковостью, потому что рядом с ней как с бесконечностью ничего нет; все включает и все охватывает абсолютная бесконечность, и, если бы была бесконечность и что-то другое вне ее, не было бы ни бесконечности, ни другого. Бесконечность ведь не может быть ни больше, пи меньше, и, значит, вне ее - ничего; не включай она в себя все бытие, она не была бы бесконечностью. А не будь она бесконечностью, не было бы ни конца и предела, ни другого, ни разного,- чего без инаковости концов и пределов нет¹⁶. С отнятием Бесконечного ничего поэтому не остается. Он - бесконечность, он свертывает в себе все, и ничего не может быть вне его; тем самым для него нет ничего иного или разного. При этом бесконечность есть все так, что и ничто из всего! Бесконечности не подходит никакое имя: у всякого имени может быть противоположное, а у бесконечности, неименуемой, ничего противоположного быть не может. Бесконечность даже не целое, ведь целому противополагается часть; не может она быть и частью; бесконечность и не велика, и не мала, и вообще она не есть ничто из всего, что можно назвать на небе или на земле: бесконечность над всем этим.

Бесконечность ни для чего не больше, ни для чего не меньше, ничему не равна. Но когда я рассматриваю ее так - ни для чего не большей и не меньшей,- я говорю тем самым, что она мера всего, раз не больше и не меньше ничего, и, значит, понимаю ее как равенство бытия. Такое равенство тоже бесконечность, то есть оно не так равенство, что ему как равному противоположно неравное, а так, что неравенство в нем есть равенство: неравенство в бесконечности пребывает без неравенства, раз это бесконечность. И равенство в бесконечности есть бесконечность. Бесконечное равенство есть беспредельный предел. Хотя оно не больше и не меньше, оно не такое, каким надо понимать конкретное равенство: оно - бесконечное равенство, не допускающее своего увеличения или уменьшения, и тем самым оно равно одному никогда не больше, чем любому другому, будучи равно одному так, что и всем вместе, и всем так, что ничем из всего. Ведь бесконечное неограничимо, оно остается абсолютным; если бы [равенство] было отграничимо от бесконечности, оно не было бы бесконечным. Поэтому оно нестяжимо в равенство чему-то конечному, хоть и нет ничего такого, чему оно было бы неравно: какое неравенство в бесконечном, далеком от больше и меньше? Словом, бесконечное для любой данной вещи не больше, не меньше и не неравно, и все-таки оно из-за этого еще не равно конечному, будучи выше всего конечного; само по себе оно бесконечно, совершенно абсолютно и неограничимо.

О, как велик Ты, Господи, и возвышающийся над всем, и смиренный, ибо пребывающий во всем! Если бы бесконечность могла быть стяжена во что-то именуемое - скажем, в линию, или поверхность, или вид,- она привлекла бы (attraheret) к себе то, чьей определенностью стягивалась бы (contraheretur). Стяжение бесконечности в определенные границы влечет за собой [противоречие], поскольку она не стягивалась бы границами определенного, а привлекала бы ограниченное к себе: если скажу, что бесконечное стягивается в определенность линии, какова бывает конечная линия, то ведь его бесконечность привлечет к себе эту линию, и линия перестанет быть линией, раз не будет иметь количества и предела; бесконечная линия не линия, поскольку линия в бесконечности есть бесконечность, и, как бесконечное нельзя ничем дополнить, так нельзя и ввести его в определенные границы, чтобы оно стало иным, чем бесконечное. Бесконечная благость не благость, а бесконечность; бесконечное количество не количество, а бесконечность, и так далее обо всем. Ты великий Бог, Твоему величию нет предела, и поэтому я вижу в тебе, неизмеримом, меру всего и, беспредельном, предел всего. Как бесконечный Ты, Господи, безначален и беспределен; Ты начало без начала и конец без конца, Ты начало без конца и конец без начала; Ты начало так, что и предел, и предел так, что и начало, и Ты ни начало, ни предел, а высишься над началом и пределом своей абсолютной, вечно благословенной бесконечностью.

14. О том, что Бог свертывает в себе все без инаковости

По бесконечности Твоего милосердия вижу, Господи, что Ты всеохватывающая бесконечность и вне Тебя нет ничего. Но все в тебе - не иное для Тебя! Ты учишь меня, Господи, что инаковость, которой нет в тебе, сама по себе тоже не существует и не может существовать и что никакая инаковость, раз ее нет в тебе, не делает одно творение иным для другого, хотя одно творение не есть другое - небо не есть земля, при том что небо есть поистине небо и земля есть земля. Если буду искать инаковость, которой нет ни в тебе, ни вне Тебя, где я ее найду? А если ее не существует, то почему земля - иное творение, чем небо? Без инаковости это невозможно понять!

Но Ты говоришь во мне, Господи, и подсказываешь, что нет положительного начала инаковости, а тем самым ее вообще нет; ведь как бы инаковость существовала, не имея начала? Разве что сама она есть начало и бесконечность. Однако ипаковость не начало бытия, се название идет от небытия: поскольку одно не есть другое, оно зовется иным; и тем самым инаковость, определяясь небытием, не может быть началом бытия. У нее нет и начала бытия, поскольку она от небытия; словом, инаковость не есть нечто. А что небо не земля, получается потому, что небо не есть сама по себе всеохватывающая бесконечность: из-за того, что бесконечность есть абсолютная бесконечность, получается, что одно не может быть другим. Так сущность Сократа охватывает все Сократово бытие, и в этом простом Сократовом бытии нет никакой инаковости, никакого различия: Сократово бытие есть индивидуально определившееся единство всего, что есть в Сократе, так что в этом едином бытии, в его индивидуальной простоте, где нет места инаковости и различию, свернуто бытие всего, что есть у Сократа; только в этом едином бытии существует и находит свое единство все, что входит в Сократово бытие, а вне ничего нет и не может быть, хотя при всем том в этом простейшем бытии глаз не есть ухо, голова не есть сердце, зрение не ость слух и чувство не есть рассудок, и причиной тому не какое-то начало инаковости, но именно с полаганием простейшего Сократова бытия получается, что голова не есть ноги, коль скоро голова не есть само по себе простейшее Сократово бытие и бытие головы не охватывает всего Сократова бытия. Итак, я вижу, пока Ты, Господи, показываешь мне, что именно из-за совершенной несообщимости простого Сократова бытия и его нестяжимости в бытие какого бы то ни было отдельного члена бытие одного члена не есть бытие другого, но простое Сократово бытие есть бытие всех членов Сократа, где всякое присущее членам разнообразие и инаковость бытия есть простое единство, как множественность форм отдельных частей есть единство в форме целого. Примерно так же Твое бесконечное бытие, Господи, абсолютным образом относится ко всему, что есть. Абсолютным образом, говорю я, то есть как абсолютная бытийная форма всех конкретных форм. В самом деле, хотя отделенная от Сократа рука Сократа после своего отсечения перестает быть рукой Сократа, она все-таки продолжает существовать неким бытием трупа, и это потому, что дающая бытие Сократу форма Сократа дает не бытие просто, а конкретное Сократово бытие, от которого бытие руки можно отделить, и она все равно будет существовать в другой форме; но если эта рука когда-то отделится от совершенно нестяженного, бесконечного и абсолютного бытия, то она полностью перестанет быть, так как отделится от всякого бытия вообще.

Благодарю Тебя, Господи Боже мой, что Ты щедро показываешь мне в меру моей способности вместить, как в тебе сама бесконечность свертывает все вещи своей простейшей силой, которая не была бы бесконечной, не будь она бесконечно единой. Чем единее сила, тем она крепче, и сила, которая едина так, что более единой не может быть, и бесконечна, и всемогуща. Ты Бог всемогущий, ибо Ты абсолютная простота, в которой абсолютная бесконечность.

15. О том, что актуальная бесконечность есть единство, в котором изображение есть истина

Потерпи еще немного своего ничтожного раба, поднимающегося из бездны невежества только тогда, когда Ты позволяешь ему говорить с тобой, его Богом. На этом нарисованном лице я вижу изображение вечности, поскольку его взор не ограничен предметом или местом и потому бесконечен: он обращен к одному из глядящих на него не больше, чем к другому. И вот, хотя его взор сам по себе бесконечен, все-таки кажется, будто любой глядящий на него неким образом ограничивает его, поскольку на каждого зрителя взор смотрит с такой определенностью, словно смотрит только на него и ни на что другое. Ты, Господи, тоже предстаешь мне абсолютной и бесконечной возможностью быть (posse esse), которая как бы формируется и определяется через каждую форму. Мы в этом смысле говорим, что формоприемлющая потенция материи бесконечна, поскольку никогда не определится вполне. Но Ты, бесконечный свет, отвечаешь во мне, что абсолютная потенция есть сама же бесконечность, встающая за стеной совпадения, где возможность стать (posse fieri) совпадает с возможностью создать (posse facere), где потенция совпадает с актуальностью. Хотя первая материя потенциально готова к бесконечным формам, она не может иметь их все: потенция определяется одной формой, с ее отнятием определяется другой. Если материальная возможность быть совпадет с действительностью, она будет настолько же потенцией, насколько и актом, и как в потенции была готова к бесконечным формам, так в акте будет бесконечно оформлена, а в актуальной бесконечности нет различий, и она может быть бесконечностью только так, что вместе и единством, почему не может быть бесконечности актуальных форм: актуальная бесконечность есть единство. Ты, бесконечный Бог - единый Бог, в котором я вижу актуальное бытие всякой возможности быть: Твое абсолютное бытие есть абсолютное могу (posse), свободное от всякого отношения к первоматерии или какой другой пассивной потенции. Но все, что есть в бесконечном бытии, есть само простейшее абсолютное бытие, и возможность быть всем в бесконечном бытии есть само бесконечное бытие; сходным образом и действительное бытие всем в бесконечном бытии тоже есть само это бесконечное бытие. Словом, абсолютная возможность быть и абсолютное актуальное бытие в тебе, Боге моем, есть не что иное как Ты сам, мой бесконечный Бог. Вся возможность быть - Ты, Боже мой. Возможность быть, присущая материи, материальна и тем самым конкретно ограничена, то есть не абсолютна; возможность чувственного или рационального бытия тоже конкретно ограниченна; только Твое совершенно неограниченное могу совпадает с простым, то есть бесконечным, абсолютом. Поэтому хотя Ты, Боже мой, и кажешься мне как бы формоприемлющей первоматерией, поскольку принимаешь форму всякого глядящего на Тебя, Ты поднимаешь меня, и я вижу, что глядящий на Тебя не придает тебе форму, а в тебе начинает созерцать себя, поскольку получает от Тебя все, чем является. То, что, казалось бы, Ты получаешь от глядящего на Тебя, Ты даруешь ему! Ты словно живое зеркало вечности, форма форм. Когда кто-то смотрит в это зеркало, он видит свою форму в форме форм, какою является зеркало, и думает, что видимая им в зеркале форма есть изображение его формы, как это бывает в отполированном материальном зеркале, однако истинно противоположное: то, что он видит в зеркале вечности, есть не изображение, а истина, изображением которой является видящий. Б тебе, Боге моем, изображение есть истина и прообраз всего и каждого, что есть или может быть. О Боже, удивление всякого ума! Ты иногда кажешься тенью, будучи светом. Когда я вижу, что с переменой во мне взгляд Твоей иконы будто бы изменяется и Твое лицо тоже кажется переменившимся, Ты чудишься мне тенью, следующей за движениями идущего человека. Но только потому, что сам я живая тень, а Ты истина, истина может показаться мне изменившейся от изменения тени. Ты такая тень, Боже мой, что истина, такое изображение и меня, и всего в мире, что прообраз всего.

Господи Боже, озаритель сердец! Мое лицо истинно, поскольку Ты, истина, дал мне его. Но это же самое мое лицо-изображение, поскольку оно не истина, а образ абсолютной истины. Свертываю в своем понятии истину и изображение моего лица воедино - и вижу, что изображение совпадает в нем с истиной лица так, что, насколько оно изображение, настолько истинно. И тогда Ты показываешь мне, Господи, что с изменением моего лица Твое лицо вместе меняется и неизменно: меняется, поскольку не перестает быть истиной моего лица; неизменно, поскольку не следует за изменением изображения. Твое лицо не отступает от истины моего лица, но и не следует за изменением изменчивого изображения. Абсолютная истина неизменна. Истина моего лица изменчива, она так истина, что изображение; а твоя истина неизменна, она так изображение, что истина. Перестать быть истиной моего лица абсолютная истина не может: если бы перестала, не осталось бы самого моего лица, изменчивой истины, которая существует от той абсолютной истины. Так что по бесконечной благости своей Ты, Боже, кажешься изменчивым, поскольку не оставляешь изменчивых тварей; но как абсолютная благость Ты неизменен, поскольку не можешь следовать за изменчивостью.

О бездонная глубина, Боже мой, и не оставляющий творений, и не следующий за ними! О неизъяснимая милость! Ты отдаешь себя глядящему на Тебя, словно принимаешь от него бытие, и сообразуешься с ним, чтобы он тем больше Тебя любил, чем больше Ты кажешься подобным ему: мы не можем возненавидеть самих себя, поэтому любим то, что участвует в нашем бытии, сопутствует ему, и открываем свои объятия нашему подобию, поскольку представляем себя в этом образе, в котором любим самих себя. По своей бесконечной благости и смирению Ты, Боже, являешь себя нам как бы нашим творением, чтобы так привлечь нас к себе; Ты влечешь нас к себе всеми мыслимыми способами привлечения, какими можно привлечь свободное разумное творение. Сотворяемость совпадает в тебе с творчеством: мое подобие, которое, кажется, творимо мною, есть истина, творящая меня. Пусть хоть так я пойму, насколько я должен быть привязан к тебе. Быть любимым совпадает в тебе с любовью. Если я должен любить себя в тебе, своем подобии, и с высшей обязательностью меня побуждает к этому понимание, что Ты тоже меня любишь как свое творение и изображение, то разве отец¹⁷ может не любить сына, который так сын, что отец? И если достоин большой любви тот, кто кажется сыном, а оказывается отцом, то не высшей ли любви достоин Ты, который кажешься больше, чем сыном, и оказываешься больше, чем отцом? Ты, Господи, пожелал, чтобы вначале к тебе привязывались словно к сыну, и Ты хочешь казаться более похожим на нас, чем сын, оказываясь более близким, чем отец, ибо Ты есть любовь, обнимающая и сыновнюю, и отцовскую привязанность. Будь вовеки благословен, сладостная любовь моя, Боже мой.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|