Интеллектуальные революции
После изменений, происшедших в эпоху Просвещения и неумело возобновленных революционерами, прославляющими Богиню Разума и Высшее Существо, католические мыслители захотели не только противостоять этим искривлениям, но и активно войти в тот новый мир, который открывался. Таков печальный и мало проясненный (несмотря на недавно открывшийся доступ к источникам)182 случай с аббатом Фелисите де Ламенне (1782-1854). Его влияние на французское духовенство с 1815 года, а также на духовенство таких молодых стран, как Бельгия и Польша, было значительным и поэтому опасным. Позиция, которую он занимает, начиная с самых первых работ и вплоть до его осуждения, по существу является апологией христианства перед лицом враждебной мысли; его воззрения разделяла группа замечательных людей, которые окружали его в период, когда Ламенне редактировал журнал «L'Avenir» («Будущность»; 1830-1831): Лакордер, Монталамбер, Жербе... Сперва они пользовались расположением Святого Престола по причине их ультрамонтанства в эпоху повсеместного распространения галликанизма или жозефизма.
Почему же в конечном итоге Ламенне был осужден в 1834 году, несмотря на явную симпатию Григория XVI? Маниакальная враждебность Меттерниха не может служить единственным объяснением. Кажется, основной спор шел о природе политического суверенитета183. Бог ли является почти непосредственно «высшим водителем общества» посредством законного суверена по божественному праву или сам народ даст основание всякой политической и философской системе?
В то время, когда Святой Престол устремляет свой взгляд на политический идеал старого режима, Ламенне предлагает крестить демократию; однако речь идет не о демократии 1789 года с ее теорией национального суверенитета, а о демократии 1793 года, видящей источник власти в абстрактном и мифическом «народе», но со ссылкой на Евангелие. Когда Рим откажется от его обновленной теократии, Ламенне обратится к чисто секулярному и мирскому гуманизму. Католические либералы, то есть последователи Ламенне, разошедшиеся с ним в 1834 году, будут требовать отделения Церкви от государства, воздавая должное своей эпохе и автономии светской сферы.
Идеи, чуждые католицизму, оставляют след в умах, соблазняют; у одних пробуждают туманное религиозное чувство, у других - отклик на рационалистическую историческую критику, на первые опыты великих теологических столкновений XX столетия. Речь идет прежде всего об основателях либерального немецкого протестантизма. Пастор Фридрих Шлейермахер (1768-1834) увлечен мистической интуицией союза с бесконечным, которое он отделяет от догматических утверждений. Мысль Давида Фридриха Штрауса (1808-1874) более радикальна. В своей «Жизни Иисуса» (1835) он отказывает в какой-либо исторической основе сверхъестественным элементам Евангелия. В 1865 году Штраус четко разделяет «Христа веры» и «Иисуса истории». Влияние Штрауса заметно в произведениях Эрнеста Ренана (1823-1892), который заявляет, что изучение языков - немецкого и древнееврейского (которые он долгое время преподавал) - радикально изменили его восприятие Христа. Книга Ренана «Жизнь Иисуса» (1863) представляет Христа «кротким галилейским проповедником» - человеком, миссией которого было открыть Бога людям.
В атмосфере тогдашней демифологизации на всех уровнях, когда сакральность переносилась на Разум или Народ, можно понять появление такого необычного документа, каким явился «Syllabus» (1864) - каталог из 80 тезисов, перед этим осужденных Пием IX: он был воспринят как однозначное взятие под сомнение всех современных идей. Между тем. Святой Престол намеревался таким образом предупредить верных против любого соблазна, против того, что называли довольно неопределенно «либерализмом» и «социализмом». Однако последствия этой попытки самозащиты оказались отрицательными.
Папа Пий IX мог лишь мучительно переживать либерализм, на сторону которого встали анти-клерикальные правители, с презрительной насмешкой относившиеся к глубинной жизни Церкви, о которой они судили лишь по ее внешним проявлениям. Необходимо будет упорство католических либералов, слишком демократичных для католиков и слишком церковных для светских партий, чтобы выработать новый взгляд на вещи, учитывающий опыт революции 1789 года.
Непризнанные своим временем, католические мыслители чувствуют, что следует возвратиться к теологической традиции. Иоганн Адам Мелер (1796-1838), профессор в Тюбингене, вновь открывает тайну Церкви, обнаруживающую себя в символике и в таинствах. Интуитивно именно эту концепцию в XIX веке будут применять на практике восстановители монашеской жизни, инстинктивно и сознательно почитающие Предание, как Дом Геранже в аббатстве Солезмнес, который снова ввел григорианское пение.
Ньюман, как и Мелер, находит, что наиболее глубоким ответом на вызов интеллектуальной революции является возвращение к Отцам Церкви. Войдя в Римскую Церковь после долгого духовного пути, он ощущает все измерения кафоличности. Для своих современников он пишет «Грамматику Согласия», истолковывая Предание через развитие, почти что через развертывание доктрины и в заключение отдавая должное субъективности религиозного опыта, что делает его таким современным.
Однако следует вспомнить и важный текст I Ватиканского Собора - догматическую конституцию «Dei Filius», которая напоминает о классическом пути в атмосфере избыточности разума и о чистом прибежище веры. Реагируя на споры начала века, Собор (который, впрочем, остался незавершенным) не смог откликнуться на все проблемы, поставленные модернизмом и заостренные интеллектуальной революцией XIX века, которая создавала новый мир.
И, действительно, этот мир испытывал серьезные изменения в связи с научными открытиями и с развитием техники.