| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Борьба за независимость Церкви
Итак, Церковь, если не формально, то фактически, оказалась в вассальной зависимости от светской власти. Попытки освободиться от этой зависимости совпали с эпохой всеобщего страха и растерянности, царивших накануне второго тысячелетия.
В 909 году герцог Аквитанский Гильом Благочестивый основал монастырь и «с радостью и по доброй воле» посвятил его святым апостолам Петру и Павлу, частицы мощей которых были положены в основание аббатства. Храм аббатства был подобен оправе этих священных реликвий, а монастырь - ларцу для хранения драгоценностей. Специальный пункт герцогского указа уточнял, что монахи, живущие по уставу св. Бенедикта, «не подчинены никакой земной власти: ни нашей, ни наших родичей, ни короля, ни приора-мирянина, ни епископов, ни даже Понтифика римского»107. Таким образом возник оплот независимости от притязаний светских властителей, и именно отсюда - из Клюни, лишь в религиозном отношении подчиненного Риму, - следовало ожидать обновления.
Клюни выпала редкая удача - с самого начала настоятелями монастыря были выдающиеся люди. За основателем Берноном (настоятель в 909-927), прибывшим из монастыря в Боме, где он произвел благие преобразования, следовали св. Одон (927-942) и св. Майоль (948-994 гг.), настоятельство которого длилось целых сорок шесть лет. Св. Одилон, управлявший аббатством с 994 но 1049 год, то есть пятьдесят пять лет, положил начало клюнийскому ордену, оставив ему после своей смерти шестьдесят пять домов. И, наконец, в период настоятельства Гуго, длившегося шестьдесят лет (1049-1109), наступил подлинный расцвет Клюни, что символизировали три его церкви; одна из них была самой большой во всем христианском мире.
Клюни стало образцом для реформы. Прежде всего, клюнийский орден не отличался централизованностью, и единство его заключалось в том, что каждый принадлежащий к нему монах, в какой бы точке Европы он ни находился, оставался клюнийцем, давшим своему аббату обет послушания и благонравия. Помимо этого, орден демонстрировал стремление обратиться к сути христианства: это проявлялось, с одной стороны, в служении христианской любви - в делах милосердия, милостыне, в предоставлении приюта беднякам и странникам, а с другой стороны, в молитве, в постоянном вознесении хвалы Господу за богослужением.
Именно возврат к нравственной и богословской сердцевине христианства, который провозглашали, проповедовали и на деле осуществляли монахи из Клюни, позволил Церкви преодолеть вызов феодализма.
Первой своей победой Церковь обязана одному из монастырей в Орийаке (центральная Франция), где возвысился Герберт (†1003). Встреча с императором Отгоном I (ок. 970) сделала его в итоге важнейшим лицом в христианском мире: в 999 году Оттон III способствовал его избранию на папский престол. Он принял имя Сильвестра II, чтобы подчеркнуть значение своего союза с новым Константином. Этот незаурядный по своей учености и политическому мужеству человек уверенно провел Церковь через потрясения тысячного года.
Немного позднее аббатство Клюни дало толчок тому решающему для церковного обновления движению, которое называют григорианской реформой, по имени самого знаменитого ее деятеля - Папы Григория VII. Однако очевидно, что реформа была начата уже предшествующими Папами. Первым из них был епископ Туля Бруно, избранный Папой по воле императора Генриха III и принявший имя Льва IX (1048-1054). Он решился восстановить приоритет Церкви и изменить заведенный порядок назначения римского Понтифика. В Туле он облачился в одеяния паломника и сохранял свой титул епископа до тех нор, пока не был провозглашен Папой кардиналами и народом Рима. Так он стал Папой по избранию, а не по императорскому назначению.
Лев IX, его преемник Стефан IX (1057-1058), аббат Монте-Кассино, который уже не нуждался в императорском согласии, чтобы занять папский престол, затем Николай II (1059-1061) и Александр II (1061-1073) посредством различных церковных собраний, сурово осудивших симонию и николаизм, положили начало реформе Церкви. Реформе также помогал словом и делом аскет Петр Дамиани (1007-1072), итальянский отшельник, который в своей красноречиво озаглавленной «Книге Гоморры» бичевал распространенный среди клириков конкубинат. Но надо всей реформаторской деятельностью Пап, начиная со Стефана IX, стоит один из самых замечательных людей в истории Церкви - клюниец Гильдебранд; он родился ок. 1021 года, в 1059 году стал архидиаконом в Риме, а в 1073 году был избран Папой и принял имя Григория VII.
Григорий VII был убежден, что реформа должна осуществляться за счет усиления независимой папской власти, и исходя именно из этого следует понимать знаменитый текст Dictatus Papae (1075) - своего рода перечень привилегий Понтифика.
Посредством сплочения Церкви вокруг апостольского престола и действиям своих доверенных эмиссаров он подчинил себе некоторые местные Церкви, епископы которых были, как правило, ставленниками политической власти. Знаком этого было учреждение института постоянных легатов Святого Престола: один из таких легатов, Гуго из Ди, стал подлинным главой французской Церкви. Повсюду преследовались николаиты. Григорий VII не уставал напоминать об обете безбрачия, возбуждая тем самым сильное недовольство собою в Германии и во Франции.
Самым главным препятствием для реформы оставалась светская инвеститура. Из-за нее и возник конфликт между Григорием VII и Германским императором Генрихом IV. После первого столкновения, произошедшего в 1076 году из-за низложения императором архиепископа Миланского, Генрих IV, отлученный Папой от Церкви, прислал ему неслыханно наглое письмо, в котором подвергал сомнению законность его избрания и требовал, чтобы Григорий VII оставил кафедру. Следует заметить, что в ту эпоху отлучение правителя от Церкви избавляло его подданных от клятвы верности и таким образом ставило под вопрос весь политический порядок. Кроме того, начав атаку на Милан, Генрих, восстановил против себя Патарию - местное светское движение, ставшее отныне верным союзником папства.
Сменив тактику, Генрих IV в январе 1077 года изобразил раскаяние и всенародно молил о прощении перед замком в Каноссе. Как политический деятель Григорий VII прекрасно понимал, что это лишь ловкий ход, но как духовное лицо он не мог не простить: ведь дело касалось святого таинства покаяния, духовной свободы прощающего. Это был редкий случай, когда достигло необычайной остроты противоречие между необходимостью продлить отлучение и духовным принципом, предписывающим прощение во имя Христа.
Григорий VII простил, и его сторонники восприняли это прощение как предательство. В свою очередь Генрих IV смог быстро перехватить политическую и военную инициативу, овладеть в 1083 году Римом, изгнать Григория VII и посадить на его место антипапу Климента III. Казалось, попытка Григория восстановить значение духовной власти, теоретическим выражением которой было представление о «двух мечах» на службе у «теократии», потерпела поражение.
Однако уже несколько десятилетий спустя, благодаря обновлению епископата и общей реформе Церкви, можно было констатировать убедительную посмертную победу Григория VII. Преемники протагонистов великого конфликта, ставшие во главе папства и империи, пришли к решению, удовлетворившему обе стороны. 23 сентября 1122 года Папа Каллист II (1119-1124) и император Генрих V заключили Вормский конкордат108. Генрих обязался вернуть собственность Церкви, отнятую у нее во время пагубного столкновения Империи и Святого Престола, и обеспечить свободу избрания епископов и аббатов. Папа согласился оставить императору право на инвеституру «жезлом» - для светских дел, но не право вручать посох и кольцо. Это была также победа канонистов, и в особенности Ива, епископа Шартрского (1091-1116), который настоятельно указывал на необходимость взаимодействия двух властей.
Вызов феодализма был преодолен. Бесспорно, что, злоупотребляя отождествлением видимой Церкви с Градом Божиим, а светской власти - с градом земным, который был для Августина градом отверженных, папство исходило из намеренно упрощенного прочтения великой книги, превращая мистику в политику. Сторонники «политического августинизма», как позднее назовут это направление109, обосновывали идею, согласно которой два меча христианства - духовный и светский - держит в своей руке Папа; иначе говоря. Викарий Христа вправе прибегнуть и к мирскому мечу, если он сочтет это необходимым для блага христианского мира. Не было никаких основания полагать, что светская власть надолго примет эту теорию, а значит, Церкви предстояло принять следующий вызов.
Ужесточение и извращение феодализма входило в противоречие с возвратом к тому порядку, который рассматривался как угодный Богу: его равновесие покоилось на утверждении четкого различия между Церковью и светской властью и одновременно примата духовного, то есть Церкви, игравшей первую роль и обладавшей достоинством первого из государств христианского мира.
***
Именно эту идею сочетания естественного и сверхъестественного начал, космического порядка, нарушенного и искаженного грехом и восстановленного благодатью, выражает романское искусство. Базилика в Везеле - одно из вершинных достижений романского стиля. Ее неф датируется серединой XII века. Взглянув на большой тимпан, мы можем увидеть запечатленный в камне средневековый миропорядок: фигуру Христа во славе, окруженного апостолами и собравшимися народами, обрамляют помещенные на внешней арке изображения знаков зодиака и соответствующих им по времени года полевых работ, жатвы и сбора винограда110.
Естественный порядок укреплен и утвержден благодатью. Быть может, самое впечатляющее знамение этого мы видим в Везеле 24 июня, в день летнего солнцестояния, когда лучи стоящего в зените солнца пересекают всю базилику, от фигуры св. Иоанна Крестителя до простенка притвора и от алтаря до хоров, образуя царский путь через все пространство храма - пламенеющую пятнами света дорогу111. Умышленно здание церкви не совсем точно ориентировано на Восток, чтобы сделать возможным это ежегодное действо - символ, указывающий на присутствие Божественного обетования, посредством которого воссоздается и реализуется, но также и одухотворяется космический порядок112. Так и Церковь, отвечая на вызов общественного устройства своего времени, стремилась воспринять его, но при этом сохранить его высший духовный смысл.