| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Церковь - колыбель цивилизации
Варвары в массе своей были либо язычниками, либо христианами арианского толка, поскольку готам христианство было проповедано епископом-арианином Вульфилой (†383); он был гот по происхождению и перевел на родной язык Священное Писание. Теперь они столкнулись с Империей, связавшей свою судьбу с католицизмом, с которым, однако, еще пыталась соперничать умирающая религия древних богов. И даже эта клонящаяся к закату Империя очаровала их своим единством, величием, богатством и культурой.
Взаимопроникновение происходило довольно быстро, ибо земледельцы зачастую видели в варварах освободителей от имперского налогового гнета или же просто склонялись перед новыми хозяевами. Земля вновь становилась подлинным богатством, а германское право, в плане регуляции общественных и семейных отношений, в полной мере отвечало нуждам общества, ставшего менее урбанизированным и в большей степени автаркическим. Таким образом, готовые к романизации варвары встретились с римлянами, склонными воспринять или воссоздать структуры, которые соответствовали бы, скорее, потребностям племени и семьи, чем государства с централизованной властью.
Церковь сознательно и успешно облегчала это сближение победителей и побежденных. Как Рим, победив Грецию, был побежден ею, так и покорители-варвары были покорены римским миром. Разве обращение не становилось знаком приобщения варваров к цивилизации? И разве епископ зачастую не оказывался единственным защитником города? Воцерковление психологически и культурно означало для варваров вступление в жизнь, пронизанную монолитной монархо-иерархической организацией, объединенную авторитетом латинского языка, в жизнь, обладающую очевидными преимуществами: особой культурой, историческим прошлым, письменной традицией, то есть всеми теми общественными достижениями, которых так не хватало народам, лишенным исторической памяти, стабильности и справедливости, которую заменяло у них право сильного.
На основе нескольких примеров мы попытаемся теперь описать процесс этого желанного для Церкви смешения или слияния, длившейся несколько столетий, однако «и Рим строился не в один день». На этом пути то и дело возникали многочисленные помехи и препятствия. Так в Галлии Сидоний Аполлинарий († ок. 480), епископ Клермонтский, не только сожалел о Вергилии и Горации, воплощавших для него верх поэтического мастерства: он опасался за саму католическую веру, поскольку победители исповедовали арианство.
Именно поэтому обращение Хлодвига, короля франков с 481 года, было столь символичным. Решающее влияние на сделанный Хлодвигом выбор, наряду с разнообразными соображениями политического и военного характера, оказал его брак с бургундской принцессой-католичкой Клотильдой. В 496 году он вместе со своей трехтысячной дружиной принял крещение от св. Ремигия, архиепископа Реймского (437-533). «Новый Константин» - так называл Хлодвига св. Григорий Турский93 - стал в глазах галло-римлян защитником Церкви и продолжателем латинских традиций. Не случайно, что своей столицей он избрал Лютецию - бывшую императорскую резиденцию, позже ставшую известной под именем Парижа. Сделав Галлию «старшей дочерью Церкви», Хлодвиг ввел практику контроля и непосредственного участия в отношении назначения епископов, которая впоследствии получила широкое распространение и породила множество проблем на протяжении всего средневековья и даже позже.
В тот же период Теодорих Великий (†526) основал готское королевство в Италии (493), воссоздав в нем все римские административные структуры вплоть до сената. Царствование его было на удивление благополучно. Римляне жили бок о бок с варварами, а Теодорих умело балансировал между арианами и католиками. Некоторые из католиков прославили его царствование, например, Боэций (†524), последний философ античности. Кассиодор (†583), первый, если можно так выразиться, «гуманист», сумел в основанном им монастыре Вивариуме сохранить для нарождающегося средневековья сокровища античного знания, переписывая рукописи; он же спас от уничтожения и римскую ciuilitas - столь дорогую ему культуру жизни и поведения, характерную для римской цивилизации.
Однако после 523 года Теодорих, разгневанный антиарианской политикой императора Восточной империи Юстина 1 (518-527) начал преследовать своих подданых-католиков, решив привлечь для этого на свою сторону самого Папу Иоанна I (523-526). Это один из примеров срыва в процессе взаимного сближения, которое оказывалось действительно возможным лишь на основе православной веры. Если мы, тем не менее, захотим найти свидетельства слияния варварского и христианского начал в произведениях искусства той поры, то нам, конечно же, следует обратить взоры к Равенне, с ее двойным баптистерием - для православных и для ариан - и с удивительной «гробницей Теодориха», так и дышащей необузданной мощью: быть может, справедливо предположение, что своей формой она воспроизводит изогнутый свод варварского шатра? Архитектурная композиция, мраморный и мозаичный декор этих памятников конца V - начала VI веков являют собой наглядный пример сочетания эллинистической и римской утонченности с суровостью завоевателей.
Менее чем век спустя Папа св. Григорий Великий (†604) организует и ускоряет в масштабах всей Церкви процесс окончательного слияния римской традиции с витальностью варваров. Будучи высокопоставленным чиновником «вечного города», по сути дела первым лицом в гражданской администрации Рима, он после своего обращения стал монахом, а вскоре, избранный в 590 году на епископскую кафедру апостола Петра, оказался в положении первого лица в Церкви, подлинного «консула Божьего», как сказано в его эпитафии.
За несколько лет св. Григорию удалось сделать папство средоточием варварского Запада. В 592 году он заключил с новыми захватчиками-лангобардами ), не считаясь с волей восточного императора Маврикия (582-602) - пусть не фактического, но все же номинального суверена Италии. Все личные духовные устремления Григория, пастыря христиан, были направлены на то, чтобы уподобиться смиренным проповедникам «ученого неведения». В истории он предстает как самый крупный популяризатор христианской мысли и, вследствие этого, как один из тех, кто способствовал формированию народного средневекового сознания, возникшего из взаимопроникновения римского и варварского миров94.
Тот, кто с 591 года называл себя «епископом не римлян, но лангобардов»95, посылал монахов - своих братьев, воспитанных в школе св. Бенедикта Нурсийского (чье жизнеописание было составлено св. Григорием), - с проповедью веры в самые отдаленные края, где друг друга сменяли варварские орды.
В плане сопоставления двух возможных позиций, которые могли занимать христиане в отношении варваров, весьма показателен пример Англии. Одна из них заключается в отказе считаться с вызовом варварского мира - ее заняли британские кельты, обитавшие частично в Уэльсе, а частично в отделенной от него морем Арморикии (нынешней Бретани). Эти кельты были христианами, так как евангелизация их началась уже во II веке по мере проникновения в их пределы Империи, но они замкнулись в своем утрированном патриотизме и отказались от каких бы то ни было контактов с победителями - англами и саксами, в том числе и от попыток передать им свою веру. Историк английской Церкви Беда Достопочтенный (†735), считал этот отказ в высшей степени преступным96.
Такая болезненная сосредоточенность на прошлом и стремление монополизировать Слово Божие ради какой-то одной цивилизации полностью противоречили идеалу св. Григория Великого, придерживавшегося иных взглядов. Свою позицию он выразил в подробных указаниях, данных им монаху, а позднее епископу Августину, которого Григорий в сопровождении других братьев послал с проповедью в Англию.
Августину удалось - столетие спустя после Хлодвига - обратить короля Кентского Этельберта, который принял крещение в Кентербери - новой колыбели английского христианства. Принятию Этельбертом христианства немало способствовала его супруга-католичка Берта, выступившая в роли новой Клотильды. Таким образом, Григорий Великий и Августин Кентерберийский предложили варварам войти в Церковь, не ставя перед ними никаких условий, кроме веры. Это хорошо видно на примере миссионерских указаний Григория: в 601 году он приказывал аббату Меллитию разрушать лишь идолов, а не храмы и даже замещать жертвоприношением истинному Богу те жертвы, что приносились там Дьяволу... При таком подходе можно было надеяться, «что народ, лишь недавно ставший христианским, привыкший к своим храмам, станет приходить в них, как бы следуя обычаю, но уже для того, чтобы поклоняться истинному Богу»97.
В этих действиях видны необыкновенная гибкость и стремление к интеграции, близкие современной «инкультурации». Нельзя отрицать, что, как и в случае с Хлодвигом, христианизация варваров вообще была делом долгим: она заняла многие годы и в Галлии, и в Англии, и в других краях. Где-то, как, например, в Испании в королевстве вестготов, в ходе ее предстояло одержать окончательную победу над арианством, а где-то, как в германских землях, миссионерскую деятельность пришлось продолжать вплоть до начала VIII века.
Так постепенно начали возникать национальные Церкви, зачастую зависимые от светской власти. Бесспорно, что, выбирая путь интеграции, приходилось платить некоторой «варваризацией христианства», на что обращают внимание историки. Верно также и то, что эпоха меровингов. как она запечатлена в «Истории франков» Григория Турского (ок. 538-594), была достаточно страшной и кровавой. Система примитивно понятой справедливости часто отдавала предпочтение так называемому «Божьему суду». В Ирландии монашеская жизнь, которая в принципе должна усмирять страсти, оставалась жестко связанной с самыми крайними проявлениями аскезы. Бенедиктинцы стремились утверждать ценность мира, тогда как «в миру» все дышало яростью отмщения; утверждать ценность стабильности и покоя, в то время как варвары только-только отказались от кочевого образа жизни; наконец, ценность ремесла и земледельческого труда при том, что воины от века презирали крестьян.
В это же время, благодаря новому типу властных отношений в обществе, возникшему из ответа на вызов варварства и очень точно названному «романо-германским», началось сознательное перераспределение социальных функций, результат которого, устоявшись, получил название феодализма. Церкви предстояло принять участие в формировании феодализма, одновременно стараясь постоянно сдерживать его в известных рамках. Одним словом, Церкви предстояло обращать его.