Проблема отношения к Израилю
В контексте стремления Церкви к универсальности разрыв с иудаизмом не был для нее чем-то само собой разумеющимся. Действительно, еще задолго до разрушения Иерусалимского храма в 70 году еврейская диаспора охватила практически всю территорию Римской империи. Согласно современнику Христа философу Филону Александрийскому (ок. 21 до Р.Х. - 41 по Р.Х.), в одной только Александрии евреев насчитывалось не менее миллиона. При императоре Клавдии († 54) по всем землям империи их проживало около шести миллионов, причем в Палестине - меньше трети47. Именно поэтому апостолы, и в первую очередь апостол Павел, проповедовали в синагогах еврейской диаспоры. В самом Иерусалиме евреи-«эллинисты», то есть проведшие значительную часть жизни в диаспоре, как сообщается в Деяниях Апостолов (6:1), читали Библию по-гречески - на языке, ставшем со времени походов Александра Македонского общеупотребительным в землях, вошедших позднее в состав азиатских владений Рима. Наравне с иудаистами последователи Христа обладали тем важным преимуществом, что их вера пользовалась статусом religio licita, то есть официально дозволялась властями империи, которые в какой-то мере считались с ее институтами; помимо этого, греческий язык, на котором вскоре будут написаны Евангелия, имел широкое распространение и был понятен практически всем.
Иудаизм не представлял собой серьезного препятствия для проповеди среди язычников, так как еще ранее принял в свой обиход такую промежуточную категорию, как «прозелиты врат» (которые назывались так, поскольку им не разрешалось переступать порог храма) или, по-другому, «боящиеся Бога»48. От тех, кто подпадал под эту категорию, не требовалось ни обрезания, ни полного соблюдения Закона. Великий законоучитель Гиллель (ок. 75 до Р.Х. - 5 по Р.Х.), глава синедриона, так учил своих единоверцев: «Возлюби тварь и приведи её к Торе». Такой образ действия евреев и имел в виду Христос, говоря «книжники и фарисеи, лицемеры.., обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного» (Мф. 23:15).
Отчего же тогда апостолы и особенно Петр и Павел, как мы узнаем из Деяний, не без споров и колебаний, но настоятельно вели первохристианскую общину к разрыву с Израилем? Начало этому разрыву положила речь первомученика диакона Стефана, в которой тот не просто вкратце изложил историю спасения, но также обрушил на евреев обвинения в жестокосердии (Деян. 7). Потом было видение Петра в Ионнии (Деян. 10), отменившее разделение на чистое и нечистое, которое служило основой всех предписаний Второзакония и Левита; затем - крещение сотника Корнилия, одного из «боящихся Бога».
После того, как апостол Павел начал проповедовать язычникам, среди последователей Христа возникли разногласия по поводу взаимоотношений евреев и язычников и, в частности, по вопросу о том, необходимо ли язычникам подвергаться обрезанию и подчиняться требованиям Закона. Рассказу об этих разногласиях посвящена 15 глава Деяний. Как мы знаем, собравшийся в Иерусалиме «собор» составил апостольское послание, полагавшее в основу взаимоотношений между обратившимися из язычества и вышедшими из иудаизма христианами принципы, приемлемые для последних и в то же время не смущавшие первых. «Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого», - писали апостолы (Деян.15:28). Далее следовали пять запретов (Деян.15:29), соблюдение которых означало отказ от любого рода идолопоклонства, а именно такой отказ, как о том свидетельствуют книга пророка Даниила и книги Мучеников Израильских49, являлся наиболее важным, с точки зрения евреев, моментом.
Однако вызов иудаизма был связан не только с обрядами, или, лучше, не в первую очередь, хотя обряды и наполняли собой повседневную жизнь людей того времени в каждый ее момент. Существенную роль в этом сыграла одна сугубо богословская проблема, которую апостол Павел следующим образом выявил в Посланиях к Галатам и, позднее, к Римлянам: если Закон утверждается верою (Рим. 3:31), то верою же «все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (8:14). Теперь родился Новый Израиль, простирающий руки к древнему избранному народу (10:21) и вбирающий его в себя на том условии, что тот признает во Христе Мессию, прихода которого чаяли патриархи и пророки.
Павлу, таким образом, удалось разрешить, преодолеть, превзойти устоявшееся диалектическое противопоставление евреев и язычников благодаря тому, что на передний план он выдвинул понятие единого «Израиля Божия» (Гал. 6:16)50. Он радостно приветствовал этот новый народ, делавший шаг в иное измерение, в иное время - во время христианское. В своем толковании на Рим. 9:24 Эрик Петерсен (богослов, перешедший в 1929 году из протестантизма в лоно Католической Церкви), проник в самую суть новизны апостола Павла: «Предназначенная к Славе, Церковь предполагает призвание в Церковь и евреев, и язычников. Обращенный к язычникам призыв стать частью Народа Божьего упраздняет собой еврейское различение евреев и язычников. В то же время оказывается превзойденным представление евреев об избранничестве, согласно которому один единственный народ является богоизбранным и тем самым противопоставляется всем прочим... Призвание язычников в Народ Божий отнюдь не означает простого количественного увеличения... Для осуществления этого призвания необходимо, чтобы представления евреев об избранничестве были окончательно преодолены. Свершиться же это может лишь в эсхатологическую эпоху. Во времена мира Израиль один есть и пребудет избранным народом, и никакой из других народов не может не только влиться в Народ Божий, но даже просто уподобиться ему. Но времена Церкви - это времена эсхатологические, и отсчет им начался с обращенного к язычникам призыва войти в Народ Божий»51.
Если богословы II века, такие, как Ириной Лионский, Киприан Карфагенский или тот же Тертуллиан, в свое время станут превозносить Verus Israel52, по-видимому, в точности соответствующий уже существующей к их времени Великой Церкви, то апостол Павел, отвечая на вызов универсальности, шел по пути не отвержения или исключения, но богословской интеграции в едином видении, оставаясь верным этому видению даже тогда, когда дело приходилось иметь с неприемлемым для него, окрашенным в мессианские тона национализмом, весьма характерным для Палестины того времени.
Те из язычников, в ком сказывалась универсальность даруемого во Христе спасения, вступали в неразрывную связь с тайной Израиля, создавая в то же время серьезные трудности для христианской проповеди и требуя исключительно взвешенного к себе подхода.