| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
в. Более глубокие причины
Если поставить вопрос о более глубоких причинах этого раскола, то нужно будет сказать, что их следует искать в различии взглядов Востока и Запада на структуру Церкви. Восток, который признавал папу в качестве верховного главы Церкви, хотел при этом сохранить почти полную автономию в дисциплинарной области. В отличие от него, Запад понимал папство как орган крайней централизации, идея которого была совершенно чужда до этого времени Востоку. Эта папская идея была воплощена в сильной личности - папе Николае I, которая с другой стороны встретилась с такой же сильной и даже своевольной личностью, каким был Фотий. Суждение о Фотий в католической историографии постепенно существенно изменилось. От Хергенретера до Дворника был пройден большой путь. В Фотий теперь не видят закоренелого злодея, хотя и святым он также не был. В Константинополе тогда была представлена точка зрения, что папа не должен вмешиваться в чисто дисциплинарные дела византийской Церкви. Так был поставлен вопрос в потерянном письме императора папе, на которое тот ответил в сентябре 865 г. Когда папским легатам в 861 г. было дозволено снова развернуть дело Игнатия, которое уже было решено одним византийским собором, и им, а тем самым и Риму было позволено еще раз вершить суд над этим патриархом Константинополя, то в глазах византийцев тогда это было, как уже подчеркивалось, громадной уступкой. Для Рима же это было чем-то само собой разумеющимся. В Константинополе во времена Фотия тогда господствовала идея пентархии, т.е. что Церковь должна управляться пятью равными патриархами, из которых римский считался только "первым среди равных" ("primus inter pares"). Эта концепция была выражена на соборе 869 г. В речах, произнесенных на соборе, а также и в некоторых канонах, идея пентархии выявлена довольно четко. Отцы собора, однако, отказались принять канон, который должен был бы определить папский примат в духе папы Николая. С другой стороны, отцы собора 879 г. приняли письмо папы Иоанна VIII, в котором принцип главенства был выражен довольно четко. Право апелляции к Риму было конкретно признано собором 861 г. Фотий придавал своему признанию Римом самое большое значение. И в этом тоже сказывалась его высокая оценка папы. Обе партии - Фотия и Игнатия - хотели привлечь Рим на свою сторону, то есть признавали за ним важную роль в Церкви. Таким образом, нельзя сказать, что Константинополь тогда вообще отклонил принцип римского примата, но является фактом, что там не хотели принять централистски сформулированный принцип примата в том виде, как его теоретически и на практике представлял папа Николай. В этом и Фотий, и Игнатий, которому оказал предпочтение Рим, были совершенно едины. Они не хотели отказаться от прежней автономии Константинопольского патриархата и вступить в Римскую вселенскую патриархию. Они были решительны также в защите того, что считали своим полным правом, а именно юрисдикции в Болгарии, территория которой фактически никогда не принадлежала Римскому патриархату. Николай I требовал от Востока признания римского представления о всей полноте власти ("plenitudo роtestatis"), которая означает право Риму вмешиваться везде и все решать непосредственно и окончательно. Поэтому папа должен был встретить сопротивление даже на Западе. Фотий получил письма от архиепископов Кельна и Трира, которые жаловались ему на "тиранию" папы. В Константинополе не все признавали из церковно-правовых источников, цитируемых Николаем, в частности правило Сардикийского собора, которое запрещало возведение мирянина на епископскую кафедру. Декреталии, на которые ссылался Николай, византийцам тоже не были известны. В своем письме императору от 28 сентября 865 г., которое, как уже говорилось, было ответом на потерянное письмо Михаила, папа развил идею папского примата, которая должна была глубоко поразить Восток. Папа оспаривал право императора созывать соборы и требовать от пап присылать на них легатов. Никакой собор не может быть созван без согласия папы. Такие тезисы должны были вызвать у византийцев самое сильное изумление. Это было для них совершенно новым. Папа как преемник святого Петра претендовал на право наблюдать также и за церковью Константинополя, т.е. в данном конкретном случае вмешиваться в дело Игнатия и аннулировать решение о его низложении.
Попытка папы Николая подчинить Восток Риму, как подчинен был ему Запад не удалась. Реакцией Фотия на это был созыв собора 867 г. и низложение папы Николая, который предъявил Востоку неприемлемые требования. При этом сыграла свою роль, как уже подчеркивалось, разумеется, и попытка Рима закрепиться в Болгарии, что должно было самым серьезным образом раздражать патриарха. Поведение римских легатов на соборе 869 г. тяжело ранило византийцев. Они представляли римские тезисы жестко и категорично. При обоюдном желании можно было бы достичь большего успеха. - Хуго Ранер делает такой вывод об отношении папы Николая к Востоку: "Таким образом, можно охарактеризовать византийскую церковную политику папы Николая, анализом которой мы закончили наше изложение с некоторым оптимизмом, по ее последствиям, разумеется, неизвестным для современников. В этой практике следует видеть жесткую иерархическую позицию, которая была одновременно и приглашением, и анафемой, и которая была продолжена в богословии Гумберта от Сильва Кандида и в трагедии 1054 г.
В расхождении между Фотием и папой сказались также и споры по обрядовому вопросу и в первую очередь о Филиокве. В Болгарии, где латинские и греческие миссионеры конкурировали между собой, именно эта борьба привела к тому, что вследствие различия в литургических обычаях обе стороны анафематствовали друг друга. Греческие миссионеры упрекали латинских в том, что те согласно иудейскому обычаю приносили в жертву на Пасху наряду с евхаристией также и ягненка, которого возлагали на престол. Они упрекали латинских священников за то, что те бреют бороду и стригутся и утверждали, что латиняне смешивают миро с водой, и что будто бы у латинян дьяконы сразу же посвящаются в епископов. Это было отчасти непониманием, отчасти клеветой. Фотий жаловался в своем окружном послании восточным патриархам на латинян за практикуемое у них безбрачие духовных лиц, за субботние посты и за употребление молока и яиц во время постов. При этом он забывал, что решения Трулльского собора 692 г. на Западе не были признаны. Главный же упрек Фотия заключался в том, что латинские епископы в Болгарии совершали конфирмации детей, уже миропомазанных византийскими священниками. Это было действительно фактом. Латиняне ничего не понимали в привычках греков, отличавшихся от их обычаев. Папа Николай со своей стороны критиковал в своей инструкции болгарскому царю от ноября 866 г. греческие обычаи, в частности, запрещение второго брака, некоторые ограничения в пищи, обычай не причащаться во время поста и тому подобное. Таким образом, с обеих сторон собственные традиции выдавались за абсолют, считался действительным только свой обычай, но не обычай другой стороны. Это должно было привести к недоразумениям.
Однако еще хуже было то, что обе стороны бросали друг другу взаимные упреки в ереси. Для Фотия Запад был страной ереси. Так, в своей "Мистагогии Святого Духа" он торжественно обращался к латинянам: "Образумьтесь, слепцы, услышьте, глухие, вы, которые сидите в темноте еретического Запада". Запад думал о Востоке так же. Иоанн VIII писал болгарскому царю Борису: "Мы горюем при мысли, что вы следуете грекам, для которых привычно впадать в схизму и ересь". Главным спорным пунктом, вокруг которого шли противоречия между Фотием и латинянами, был вопрос об исхо-ждении Святого Духа. Франкские миссионеры в Болгарии, которые сталкивались с греками, пели "Верую" во время святой мессы с добавлением Филиокве или, по крайней мере, толковали исхождение в этом смысле. Между тем в Риме добавление Филиокве в Символ тогда еще не было в употреблении. Такое добавление было для греческих миссионеров просто скандалом; эти бесстыдные латиняне самовольно изменили даже Символ веры! Фотий ухватился за это как за средство борьбы против латинян, против которых в связи с болгарским конфликтом он бы настроен категорично. Латинскую формулу "от Отца и Сына" он понимал ошибочно, как будто бы латинская церковь учила о двойном Исхождении Святого Духа. В данном случае его полемика уходила в пустоту. Кроме того, он ошибался, истолковывая учение греческих отцов об Исхождении Святого Духа от Отца через Сына таким образом, что будто бы Святой Дух исходит только от Отца, а не от Сына. Тем самым он считал, что нашел у латинской Церкви ересь. С тех пор этот упрек больше не замолкал и вопрос о Филиокве и о включении этого слова в Символ стал одним из главных пунктов спора между Востоком и Западом. Некоторые хотели бы представить это различие в вере как центральное и пытались вывести из него все остальное. В противовес этому следует подчеркнуть, что вопрос этот, исторически рассмотренный, стал предметом споров случайно. Расхождение зашло уже настолько далеко, что с обеих сторон были склонны находить у другой стороны ересь и прямо-таки выискивали ее. Однако главной причиной яростных нападок Фотия на латинян, в его окружном послании восточным патриархам, была его раздраженность болгарскими делами, т.е. в принципе это был вопрос о влиянии.
Спор о Филиокве фактически не сыграл решающей роли в различии между Востоком и Западом, как это теперь ему охотно приписывают. Характерно, что (как мы увидим) Михаил Керулларий уже забыл об этом. При схизме 1054 г. он имел значение только потому, что кардинал Гумберт снова коснулся всех старых спорных вопросов. Для благочестивой жизни весь этот спор не имел значения. Такой отличный знаток восточной духовности как И. Хаушер установил, что по его данным, ни один восточный духовный писатель до славянофилов 19-го века, не придавал этому вопросу никакого значения для духовной жизни.