| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
ГЛАВА I
ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИЙ АНДРЕЙ,
МИТРОПОЛИТ ГАЛИЦКИЙ И АРХИЕПИСКОП ЛЬВОВСКИЙ
Призвание митрополита Андрея к служению единству Вселенской Церкви. - Его детские и школьные годы. - Юридический факультет. - Первая поездка в Россию и знакомство с Владимиром Соловьевым. - Вступление в орден Васильян. - Богословское образование и рукоположение в священники восточного обряда. - Деятельность в ордене Васильан. - Епископ Станиславовский. - Митрополит Галицкий и Архиепископ Львовский. - Архипастырская работа в Галиции. - Учреждение ордена Студитов. - Научный Институт в Львове для апостольской работы в России.
История графов Шептицких, начало которой связано с небольшой деревней Шептице в окрестностях Перемышля, восходит к XII веку.
Митрополит Андрей был наделен не узко-национальным сердцем вождя, а широко-вселенским сердцем пастыря. Такой национальной религиозности он был не только чужд, но и казался враждебным ей; подняться до него представители ее не умели и главным образом по этой причине не могли и не хотели ни понять, ни признать его духа. Все конфликты с ним, как в дореволюционной России, так и в послевоенной Польше происходили именно по этой причине.
В числе предков митрополита Андрея были известные в свое время иерархи восточного типа: Варлаам, епископ Львовский (1710-1715); Афанасий, епископ Перемышльский (1762-1779); другой Афанасий (1715-1746), начавший в 1744 г. постройку кафедрального собора св. Георгия Победоносца в Львове по плану итальянского архитектора Бартоломея Растрелли; закончил ее Лев (1778-1779), назначенный после его смерти на Львовскую кафедру; последние два, Афанасий и Лев, имели даже титул митрополита Киевского. Тем не менее, следуя течению, которое началось в XVII веке и усилилось в XVIII, весь род графов Шептицких перешел в латинский обряд и в нем стал постепенно польским в силу укоренившегося принципа, по которому религия или, во всяком случае, обрядовая ее сторона, смешивалась с национальностью, как бы подменяя ее. Трудно оспаривать, например, а ополяченность" гр. Иеронима Шептицкого, епископа Плоцкого (1759-1773). Это тоже важно установить для правильного подхода к призванию и духовному величию митрополита Андрея. Его брат Станислав, был генералом польской армии. Как всякий рожденный в польской семье, по своему церковному воспитанию, он был римо-католик. Мать владыки Андрея, гр. София, урожденная Фредро, была полька.
Призвание митрополита Андрея к служению единству Вселенской Церкви, пусть даже и неосознанное еще до конца в юные годы, но явно руководившее им и заставлявшее считаться с существующим положением вещей, с разделением, соотношением сил, с возможными практическими путями воссоединения, побудило его стать " восточником " и, для начала, направить свои усилия туда, где уже теплился очаг церковного единения. Вполне естественно, что народ, которому он в силу своего пастырского служения должен был уделять больше всего забот, занимал в его пастырском сердце первое место. Митрополит Андрей стал no-преимуществу духовным отцом галичан, хотя это не влияло нисколько на любовь, которую он питал и к великоруссам, нуждавшимся в ней, может быть, еще больше. Впрочем, это не мешало ему, в его отношениях к тем и другим, проводить строгую границу и считаться с существовавшими различиями. Отсюда и любовь митрополита Андрея ко всему русскому, к России, которая в те времена, - во всяком случае та официальная Россия, с которой ему приходилось иметь дело и считаться, - сама по себе и своим отношением к нему, таких чувств, естественным путем, вызывать и питать никак не могла. Между тем, обращение России в духе Христовой любви и включение ее во вселенскость христианства, в единую католическую Церковь, было конечной целью его апостольских и пастырских стремлений.
Митрополит Андрей родился 26 июля 1865 г. в Прилбичи, украинском местечке, недалеко от Равы Русской, в 10 км. от Яворова (Перемыш-льской епархии), где у его отца, графа Яна Шептицкого, было имение, являвшееся центром земельных владений графов Шептицких. В доме была латинская часовня; тем не менее, согласно семейной традиции, граф был попечителем местной приходской церкви византийского обряда. Третьего сына его нарекли в святом крещении Романом. Граф Ян был человек строгих правил, набожный, образованный и очень энергичный. Он с любовью собирал старинные вещи, имевшие отношение к роду Шептицких, и хранил у себя довольно богатый семейный архив. От него Владыка Андрей унаследовал свою любовь к книгам и к коллекционерству.
Детские годы Романа прошли в родительском доме, в красивой, лесистой и холмистой местности Прилбичей. Христианская семейная традиция - общая молитва, общее Причастие всех членов семьи, прекрасный домашний учитель и, в особенности, материнское влияние - помогли Роману легко найти свое призвание в жизни. Девяти лет он доверил матери свое желание стать священником.
Мать его, графиня София, была женщина высокой духовной культуры, очень набожная и редких нравственных качеств. Она владела свободно французским и немецким языком и обладала незаурядным литературным и художественным талантом, унаследованным от отца, Александра Фредро, известного польского драматического писателя (1793~ 1876). Очень добрая от природы, спокойного и уравновешенного характера, она выражала всегда и во всем преданность воле Божией. С детских лет " Подражание Христу " Фомы Кемпийского было ее настольной книгой. Особое место в духовной жизни графини Софии занимало почитание Божией Матери. Стремление к монашеской жизни, так рано пробудившееся в Романе, было несомненно навеяно тем живым примером, который у него, в лице матери, был перед глазами; в нем сильно сказались унаследованные от нее черты характера.
Когда Роману шел пятый год, мать начала его учить Закону Божию. При живом нраве Романа и его наклонности к забавам и шуткам, занятия шли не всегда гладко, но схватывал он преподаваемое легко. Пяти лет Роман уже говорил, а к шести годам - стал писать по-французски. Графиня умела сочетать любовь к детям со строгостью. Воспитание их было всецело в ее руках; по сравнению с ней, влияние наставников было незначительным. Она сама читала с ними избранные произведения и учила их рисованию. Уже в детстве характер Романа выявлял храбрость и мужественность, которые отражались на его играх и развлечениях. В то же время он обращал на себя внимание своей любовью к слабым и бедным. Он был всегда благодарен за оказанное ему внимание. В отношении всех он проявлял неизменно доброжелательность .
В 1789 г. родители отправились в Львов навестить Александра Фредро и взяли с собою двух старших сыновей к их деду по матери. Графиня София находила тогда, что Роману еще рано итти к Первому Причастию; ей хотелось подождать, пока он не разовьется больше духовно. Однако, сам он выражал свое желание так настойчиво, что его пришлось отвести на исповедь к о. Самуилу Пясецкому, монаху-бернардинцу, духовнику графини Софии. После этого, (17.5.1876), Роман принял Первое Причастие. Мать, вообще, хорошо знала и понимала своих сыновей, зорко следила за ними, но Роман особенно привлекал ее внимание. Наблюдая за ним, она пришла к убеждению, что он находится под особым покровительством Царицы Небесной. Из-за своей чистоты и святости, он казался ей ангелоподобным существом, удостоенным свыше совсем особенной любви к Богу. Она замечала, например, с каким усердием Роман читает Богородичный розарий по четкам; это казалось ей несомненным действием благодати, так как никто из окружавших не мог привить ему таких высоко набожных чувств. Во всем этом материнское сердце усматривало печать несомненного призвания. Графиня была убеждена, что Роман будет принадлежать одному Богу. Как Он призовет ее сына, она, конечно, не знала, но готова была со своей стороны всячески содействовать этому.
В раннем детстве Роман много болел, но оставался неизменно живым и жизнерадостным мальчиком. Здоровья он был скорее нежного, но развивался, и духовно и физически, вполне хорошо. С 1875 г. Роман проходил гимназический курс дома и каждый год сдавал переходные экзамены в гимназии Франца Иосифа в Львове. Учился он очень прилежно и в 1879 г. успешно закончил курс первых четырех классов. После этого, его, вместе с братьями Георгием и Александром, отдали в гимназию св. Анны в Кракове. Жили они у преподавателя этой гимназии и находились под наблюдением француза-воспитателя, 3-го ноября 1879 г. местный епископ преподал Роману таинство Миропомазания в своей домовой церкви. За время пребывания в гимназии Роман был неизменно первым учеником. В эти годы в нем особенно развились его отличительные черты характера: сила убеждений и безразличное отношение к суждению других, если их мнения противоречили его убеждениям. В то же время, при своих выдающихся способностях, Роман был органически чужд гордости и тщеславия. Недостатки его вытекали главным образом из несколько буйного характера и проистекали от слишком большой живости. Он легко воспламенялся, возмущался и бывал несдержан в суждениях.
18 февраля 1880 г. вся семья погрузилась в большое горе, хотя и пережила его в полном подчинении воле Божией: умер старший сын Георгий, так много обещавший своей одаренностью. После его смерти, надежды родителей перенеслись на Романа, и он занял с этого времени первое место в семье.
11 июня 1883 г. он получил аттестат зрелости. По окончании гимназии, желание стать священником связалось у него со стремлением к монашеской жизни. В этом сказывалось отчасти и некоторое влияние иезуитов, бывавших в родительском доме. Роман заговорил о своем желании с отцом. Граф Ян, человек основательный и решавший все вопросы серьезно, не удовлетворился одним признанием сына и, прежде чем дать согласие, нашел нузхным его испытать. Он поставил Роману условием - сначала кончить юридический факультет и получить ученую степень доктора. Роман подчинился, убежденный, что выдержит испытание. Родители предполагали, конечно, что он имел в виду стать, как это подобает поляку, священником латинского обряда. Мысль об этом особенно радовала графиню. Когда же Роман объяснил матери, что хочет быть священником восточного обряда, признание сына причинило ей большое горе. Ей, как матери, трудно было примириться с мыслью, что ее сын будет другого обряда, чем она. Для нее не имело тогда значения то великое, что привлекало Романа и лежало в основе его решения - проблемы церковного единства, обращение Востока, Восточная Церковь... Все сводилось у нее к личному чувству в отношении к сыну. Восточного обряда она не знала. Как польке, ей было лишь известно то пренебрежение, с каким в обществе относились к этому духовенству; ему ставили в вину недостаток образования, невысокую нравственность и даже сребролюбие. К тому же она слышала, что это духовенство вербовалось из низших социальных слоев и относилось враждебно к латинянам и полякам.
Тем не менее, любовь к сыну заставила графиню примириться с его решением. Она стала думать над тем, как примет это решение граф. Перед ней вставал неизменно один и тот же мучительный вопрос, как и когда сказать об этом ему. Начала она с того, что однажды, как бы вскользь, заметила мужу:
- По всему, что я вижу, мне кажется, что Роман хочет стать непременно священником...
Граф ей ответил:
- Ну что же, если у него действительно есть призвание, то в этом ему нельзя отказать...
В принципе отец не имел ничего против, но он думал только о сане польского священника. На этот раз графиня не пошла дальше и дала Роману совет - выжидать подходящего момента.
В начале августа она заболела. Ее посетил духовник, о. Генрих Яцковский, провинциал иезуитов. Графиня сказала ему, что о намерении Романа рано еще говорить с графом. Однако, несмотря на это, на другой день, при втором его посещении, она сама спросила его в присутствии мужа:
- Скажите, отец мой, что вы думаете о призвании Романа поступить в орден Васильян?
О. Яцковский не смутился и ответил спокойно:
- Я думаю, что это призвание настоящее и что год отбывания воинской повинности, предстоящий теперь Роману, будет достаточным, чтобы его испытать.
При этих словах, граф Ян мог только воскликнуть:
- Никогда я не допущу этого!
Для отца, успевшего уже примириться с уходом Романа в монастырь, намерение его итти к Васильянам явилось теперь полной неожиданностью и создало положение, возможности которого он до этого не учитывал. Вступление Романа в орден Васильян было бы равносильным его разрыву с поляками, с их влиянием в Восточной Галиции, с тем положением, какое занимали в ней графы Шептицкие, несмотря на то, что он всегда чувствовал себя русином. Допустить это - значило для графа утратить сына совсем. По крайней мере, так ему казалось тогда. В его воображении быстро обрисовался целый заговор, задуманный для того, чтобы отнять у него сына. Он усмотрел в этом прежде всего интриги иезуитов, игравших на фанатизме матери, решившей ради них пожертвовать сыном. В его глазах главным виновником был, конечно, о. Яцковский, занятый теперь реформой Васильян. Граф прекрасно знал, что в прошлом году Папа удовлетворил просьбу провинциала Васильян, о. Климента Сарницкого, реформировать этот орден и что эту задачу поручили его другу, иезуиту о. Генриху Яцковскому. Он был убежден, что о. Яцковский хочет использовать для своего дела и имя графов Шептицких, и способности и набожность его сына. А это опять-таки значило, что призвание последнего было не от Бога, а от людей. А если так, то он знал, что ему теперь следует далеть...
Первым движением графа было заставить о. Яцковского повлиять на Романа в обратном смысле. Однако тот ответил, что может только дальше его наблюдать и испытывать; предпринять же что-нибудь сверх этого - он не считал себя в праве. Вскоре он уведомил графа о своем намерении отдалиться от его семьи. Жертвой всех обвинений стала тогда и без того больная графиня; упрекам и семейным сценам не было конца. В начале сентября врачи посоветовали графине Софии отправиться в Венецию и Меран. Граф проводил жену до Венеции, где она осталась с сыновьями Романом и Львом. Роман использовал свое пребывание в Венеции, чтобы изучить памятники итальянского искусства. Матери он пообещал, что не уйдет в монастырь, пока отец не даст разрешения. Граф же надеялся, что военная служба, может быть, повлияет на сына в желательном смысле. Однако, надеждам его не было суждено оправдаться. Роман и дальше стремился к поставленной цели.
1 октября 1883 г. гр. Роман Шептицкий начал отбывать воинскую повинность в Кракове. Вскоре он заболел. 8 января следующего года его отправили из казармы домой. У него оказалась сильная скарлатина, усложнившаяся воспалением суставов и сопровождавшаяся заражением крови. Состояние его было настолько серьезно, что он находился буквально между жизнью и смертью. Однако, в начале февраля опасность все же прошла, и началось выздоровление. Вместе с жизнью к нему вернулось с новой силой желание осуществить свое намерение. Однажды Роман сказал матери:
- Не могу больше... Мне не остается ничего другого, как бежать из дому!
Врачи нашли, что Роману нельзя продолжать военную службу, так как понадобилось бы несколько лет, чтобы избавиться от последствий скарлатины. После долгих хлопот, графу удалось добиться освобождения сына от военной службы. Таким образом, на очередь стал опять тот же вопрос о монашеском призвании Романа.
Во второй половине мая семья вернулась в Прилбичи из Кракова. Ради Романа решено было провести это лето в Кринице. Выехали туда 9 июня. Там Роман написал отцу длинное письмо, в котором подтверждал свое намерение вступить в орден Васильян, объяснял причины решения и уверял отца, что без его согласия он сам ничего не предпримет. Роман выражал готовность подвергнуться на год-два'испытанию и просил отца верить ему, что он останется верным сыном и в содружестве с иезуитами не станет ему чужим.
На это письмо граф ничего не ответил. Не раз он принимался писать, но каждый раз рвал написанное, не отправив сыну письма. По приезде в Криницу он сказал жене, что хочет обо всем переговорить с ним лично. Разговор состоялся в соседнем лесу. Отец и сын договорились до определенного заключения. Граф не запрещал больше сыну следовать призванию, как тот его понимал, но для своего спокойствия и для его блага настаивал на том же испытании - получить законченное юридическое образование и не сторониться общества. Это значило для Романа, что решение рокового вопроса откладывалось на целых четыре года...
Осенью 1884 г., Роман и Александр отправились вместе в Германию и поступили в Бреславле на юридический факультет. Там они оказались в совсем новой среде, относившейся довольно безразлично к религиозным вопросам. Роман сразу же показал себя в среде товарищей ревностным католиком, и в принципах и на практике. В университете было много польской молодежи из Восточной Пруссии, да и немцев-католиков было тоже немало. Последние, по немецкому обычаю, были объединены в ассоциации. Под влиянием Романа образовалась другая такая же группа из поляков. В комнате братьев Шептицких происходили собрания, на которых студенты вели дискуссии по разным вопросам. При этом хозяева не забывали и угощать приходивших товарищей. В своих частых письмах домой Роман не переставал просить родителей присылать ему побольше съестного. Соблюдая во всем непоколебимую верность призванию, Роман, внешне, ничем не отличался от сверстников. Он не чуждался товарищей, всячески поддерживал с ними дружеские отношения, стараясь, сколько мог, оказывать хорошее влияние; он даже посещал вечеринки, которые те устраивали.
Вернувшись домой на летние каникулы в 1885 г., Роман был так переутомлен и находился в столь угнетенном состоянии, что родители обратились к врачу, чтобы выяснить, не могла ли большая печаль быть причиной физической слабости. Врач, не колеблясь, ответил утвердительно. Тут же было решено, что Роман не вернется больше в Бреславль, а продолжит занятия в Кракове. Его вид так повлиял на отца, что у того исчезло теперь всякое сомнение в подлинности призвания Романа; а это, в свою очередь, вызвало в нем перемену в отношении к сыну. Поняв теперь, что Роман действительно принадлежит Богу, он усматривал свой родительский долг прежде всего в том, чтобы всячески его укреплять, обогащать для будущего и в научных занятиях и в общественных связях, которые могли бы ему пригодиться со временем.
Все эти заботы и волнения отозвались тяжело на состоянии здоровья графини Софии. В результате, у нее сделался на нервной почве паралич ног. Врачи послали ее снова на юг. Она поехала с братом и сыном Львом в Аббацию. Роман и Казимир остались в Кракове, но на Рождественские каникулы (1885) они тоже поехали к матери. Приехал в Аббацию и Станислав, бывший тогда на первом курсе военного училища в Вене. Вскоре он заболел воспалением суставов, продержавшим его в постели два месяца, в течение которых Роман с большой любовью ухаживал за ним. Аббацию он покинул 19 января 1886 г.
К этому времени относится данное ему отцом разрешение поступить под руководство о. Яцковского. Тут было положено начало настоящему искусу: Роман стал делать все по его указаниям и без его разрешения не предпринимал ничего. С согласия духовника, он принял и предложение отца отправиться весной 1886 г. в Рим. Это была его первая поездка в Вечный Город. Он поселился в польском колледже. Снабженный рекомендательными письмами, Роман посетил ряд выдающихся лиц, побывал на лекциях известных тогда богословов, осмотрел римские храмы и музеи. 9 апреля он присутствовал на литургии, которую служил папа Лев XIII, был представлен ему и получил благословение. На аудиенции он сказал Папе, что стремление к монашеской жизни привело его к решению поступить в орден Васильян. Папа ответил: - Ты избрал себе лучшую часть, которая не отнимется у тебя.
В устах " христианско-социального " папы, как называют Льва XIII, сделавшего немало для сближения христианского Востока с Римом, эти слова были многозначительны, и Роман убедился в этом впоследствии.
Осенью в Кракове Роман продолжал среди университетской молодежи тот же апостолат, который он начал так успешно в Бреславле. Каждую среду у него собирались лучшие из его товарищей; приходили к нему и пожилые люди послушать дискуссии, какие вела молодежь. Сам Роман принимал в них живое участие и подготовлял интересные темы. К его словам на собраниях стали серьезно прислушиваться. Чтобы дать домашний уют сыновьям, жившим и принимавших гостей у чужих, графиня в начале зимы 1886-7 г. переехала в Краков. Благодаря этому могла восстановиться нормальная семейная жизнь графов Шептицких.
Летом 1887 г. Роман закончил занятия в университете, а осенью нужно было сдать первый экзамен. Ему не хотелось уезжать из Кракова, где условия для занятий казались более благоприятными, так как в Прилбичи в это время было всегда большое общество. Граф предложил Роману провести несколько дней в Кирове, где у иезуитов был большой колледж, а потом поехать и в Добромиль к Васильянам, чтобы ознакомиться там с их уставом и образом жизни. У первых Роман пробыл до II августа, а в Добромиле остался до конца месяца, после чего отправился домой в Прилбичи.
Граф Ян действительно примирился с решением сына. Чтобы дать Роману возможность лучше узнать мир перед тем как покинуть его, он предложил ему во второй половине октября совершить поездку в Россию. Роман согласился очень охотно. Он часто думал уже о России. Мечтою его было работать для воссоединения христианского Востока с католической Церковью. Роману было ясно, что как Христос спас нас любовью, так и нам надлежит любовью и только любовью продолжать Его дело. Роман любил русских, знал, что они в большинстве верующие. Он начал свое путешествие с Подольской губернии, где у графов Шептицких было немало знакомых. Оттуда он направился в Первопрестольный Киев, мать городов русских. Русская древность, которая открылась ему здесь на берегу величественного Днепра, монастыри и церкви, которые он с интересом осматривал, произвели на него неизгладимое впечатление. В Киеве он познакомился и завязал сношения с местными деятелями и представителями интеллигенции, стоявшей ближе всего к тем кругам в Галиции, среди которых должна была вскоре начаться его апостольская работа. Но привлекали его внимание также и православные, чисто русские церковные круги.
После Киева, 10 ноября 1887 г., молодой граф Шептицкий приехал в Москву. Тут ему удалось познакомиться с Владимиром Соловьевым. Встреча их состоялась вскоре после того, как Соловьев сделал свой решительный шаг в направлении Рима. Последние годы он работал над "Великим спором и христианской политикой", который печатался тогда отдельными статьями. Соловьев только недавно вернулся из Хорватии, где он виделся в Дьякове с известным епископом Штросмайером, имел с ним ряд собеседований, и в письме, обращенном к нему (См. прил. 2), формулировал основные положения, без принятия которых соединение Церквей представлялось ему невозможным. Соловьев указывал на необходимость делать различие:
1) между верою - в ее целом - восточной Церкви, которая остается православной и католической, и частными мнениями православных богословов, которые могут быть ошибочными, антикатолическими и еретическими, и
2) между властью Папы, как Преемника св. Петра, и его административной функцией, как Западного Патриарха; это различение очень важно, чтобы обеспечить восточной Церкви необходимую ей автономию.
Соловьев настаивал на сохранении и неприкосновенности не только восточного обряда, необходимость которого для восточной Церкви казалась ему совершенно очевидной, но и на той автономии, какой Восток уже обладал до разделения Церквей.
Таким образом, гр. Роман Шептицкий посетил Владимира Соловьева и познакомился с ним в тот период его творчества, когда мог услышать от него много важного и созвучного с собственными стремлениями и призванием. Беседа их, естественно, носила задушевний характер. Роман поведал Соловьеву и о своем желании уйти в монастырь. Разговор затянулся; они просидели весь вечер за самоваром. Соловьев отдал молодому графу визит, посетив его в гостинице "Париж", где тот остановился. Личные отношения, которым они положили начало, гр. Шептицкий поддерживал и тогда, когда его апостольская работа по воссоединению с Римом приняла уже более или менее определенную форму.
Через Вильну и Варшаву Роман вернулся в конце ноября в Краков, и декабря он сдал здесь последний экзамен. После России, следующее путешествие его было опять в Рим. Роман продолжал здесь вести тот же образ жизни, что и во время своего первого пребывания: осматривал достопримечательности и знакомился с выдающимися лицами. 8 февраля его представили Льву XIII на общей аудиенции. Папа благословил его намерение стать священником. После этого Роман совершил поездку в Монте Кассино. 4 марта в Рим прибыла графиня с младшим сыном Львом. Роман устроил их жить в квартире, которую снял перед этим. Он сопровождал мать при выходах в город; сердце говорило ему об уже близкой разлуке с родными. Графине посоветовали испросить личную аудиенцию у Льва XIII. После некоторого колебания, она согласилась. В тот же вечер ей прислали билет на прием, назначенный на следующий день.
Папа принял ее с сыновьями очень благосклонно. Он снова оказал особенное внимание Роману, которого расспросил об его намерениях, призвании, возрасте, реформированном ордене Васильян, о новициате, открытом теперь в Добромиле; Папа вспомнил и о. Яцковского, с которым говорил обо всех этих делах во время его долгого пребывания в Риме. На прощание Папа благословил Романа с особым оттенком и оказал ему большое внимание. Прием этот произвел на него сильное впечатление. Однако, Папа тоже не забыл Романа и доказал это спустя и лет.
Через четыре дня после аудиенции, в Рим приехал граф Ян с сыном Александром. Однажды, после вечера, проведенного в римском обществе, у него завязалась особо задушевная беседа с Романом, затянувшаяся до глубокой ночи. На другой день, граф признался жене:
- Впервые я заглянул так глубоко в душу Романа. Только теперь я понял вполне его призвание. Никогда не смогу выразить свою благодарность Богу за вчерашний разговор. Даже если бы я мог дать моему сыну весь мир, то и этого ему было бы мало; ему нужно другое...
27 апреля семья Шептицких была уже в Кракове. Через три недели Роман стал доктором права. Путь в монастырь был ему широко открыт; ни с чьей стороны не было больше никаких возражений. Роман привел перед отъездом в порядок свои книги, бумаги, заметки; распределил все, что ему хотелось оставить на память о себе родным или близким.
29 апреля родители проводили его до самого монастыря в Добро-миле, где должен был начаться его монашеский путь. Бодро, исполненный упования, Роман перешагнул здесь на глазах у родителей через порог новой жизни. Они пробыли с ним еще около часа. Это было прощание. Потом родители уехали. Когда проезжали под колокольней, граф велел остановиться у часовни. Он вошел в нее, повергся на землю и долго молился, благодаря Бога за то, что Он принял Романа на службу к Себе, за то, что Роман таков, каким он его видел теперь. Себя самого граф признал здесь недостойным Романа. Он ясно понял, что его сын должен принадлежать одному Богу. Это сознание дало ему теперь радость.
Итак, Роман стал кандидатом в реформированном ордене Васильян. Настоятели признали, что для него время этого вступительного испытания (постулата) может быть сокращено с шести месяцев на один, так что уже в августе 1888 г. он начал послушнический искус (новициат) и закончил его в сентябре 1889 г. Свои первые монашеские обеты на три года Роман принес 13 сентября в Добромиле. При этом ему дали монашеское имя Андрея ПЕРВОЗВАННОГО, того Апостола, который, согласно преданию, побывал на берегу Днепра. В октябре 1889 г. его поместили в иезуитском доме в Кракове, чтобы он мог учиться в университете. В то время духовное образование длилось четыре года и начиналось сразу богословием; одновременно проходился и сокращенный курс философии.
3 августа 1891 г., по возвращении в Добромиль, у брата Андрея сделалось кровохаркание, повторившееся и на другой день. Это было последствием сильного кашля, от простуды, после купания в реке. Настоятели отправили его для лечения в родительский дом. Сначала диагноз врача был скорее благоприятный, и первые три недели в состоянии брата Андрея не было никаких перемен, но потом поднялась температура, продержавшаяся несколько дней. Врач нашел, что у больного задеты легкие; опасности еще не было, но малейшая неосторожность могла ухудшить его состояние. К тому же на брата Андрея влияла еще и тоска, которую он. испытывал по монашеской жизни, боязнь вызвать у собратьев соблазн вследствие длительного пребывания в родительском доме; кроме того, ему было -мучительно сознавать, что болезнь неизлечима и его призвание становится в силу этого невозможным.
В начале сентября, бр. Андрей смог подняться с постели и выйти в сад, но там у него сделался внезапно сильный озноб, не прекращавшийся после этого в течение трех дней. Жар поднялся до 4°°- Граф Ян вызвал к сыну трех врачей из Львова и Кракова. Осмотрев больного, они нашли тиф и сказали, что если организм осилит болезнь, то тиф спасет его от туберкулеза. Все же положение бр. Андрея было настолько серьезным, что родные ждали скорее смерти, чем полного выздоровления. Тем не менее, 4 октября, врачи сказали, что всякая опасность миновала, и посоветовали отправить больного на зиму в Закопане, надеясь, что там он совершенно поправится. Действительно, после этой зимы в высоких Татрах, легкие оказались в полном порядке, и 17 мая 1892 г. бр. Андрей вернулся опять к себе в Добромиль.
Принимая во внимание все, что бр. Андрей пережил, настоятели решили допустить его немедленно к рукоположению, с тем, что он закончит уже после этого свое богословское образование, и августа бр. Андрей принес свои пожизненные обеты в Краснопильском монастыре, а 3 сентября, в Перемышле, его рукоположили в священники, и сентября он отслужил в Прилбичи свою первую литургию. В доме гр. Шептицких собралось к этому дню около шестидесяти человек близких семье, в том числе немало иезуитов и васильян. Для литургии был сооружен огромный белый шатер возле деревенской церкви, у кладбища предков семьи. Все было поистине праздничным в этот торжественный день; родители позаботились и о богатом облачении для молодого иеромонаха. В память этого события, в тот же вечер, на месте шатра, водрузили крест.
Дальнейшие годы (1892-1894) о. Андрея были посвящены богословскому образованию, которое он продолжал в Кракове. В течение следующих лет о. Андрей получил ряд последовательных назначений в своем ордене. Одновременно с этим он продолжал и научные занятия. Об исключительных способностях его свидетельствуют три ученые степени: доктора права, богословия и философии; он был "трижды" доктором. У васильян, он исполнял сначала должность наставника послушников в Кристинопиле. В 1895 г. о. Андрей стал субприором (помощником настоятеля) монастыря в Добромиле, библиотекарем и преподавателем греческого языка, а в следующем году ректором. В 1896 г. он был уже в Львове игуменом монастыря св. Онуфрия. В 1897 г. он начал издавать ежемесячный религиозный журнал "Миссионер", предназначенный для распространения его идей в популярной форме среди местной читающей публики. В 1898 г. о. Андрея назначили профессором нравственного и догматического богословия в Кристинопиле, где он пробыл только год, т. к. уже в 1898 г. состоялось его назначение на епископскую кафедру в Станиславове, созданную в 1885 г. Папа Лев XIII не забыл впечатление, какое произвел на него в свое время молодой гр. Роман Шептицкий и теперь остановил свой выбор на нем. Он стал на этой кафедре третьим епископом, после того как его предшественник, владыка Юлиан Куиловский, был назначен митрополитом Львовским и Галицким. 17 сентября состоялась хиротония, а 20 сентября епископ Андрей вступил в управление вверенной ему епархией, насчитывавшей к тому времени 336 приходов и 79 благочиний. Новому епископу было тогда 34 года. Первое его послание, озаглавленное "Христианская работа", обрисовало целую программу будущей пастырской деятельности и социальной работы. За вторым посланием "Христианская родина" последовало вскоре третье - "О вере". Оно было обращено к населению Буковины, где было много православных. В этом послании, епископ Андрей развил в общедоступной форме учение о примате св. Петра, о божественном установлений католической Церкви, хранительницы истинного Православия, и о практической жизни на основе ее.
4 мая 1900 г. скончался престарелый митрополит Куиловский. В том же году, епископ Андрей был в Риме с группой паломников Станиславовской епархии. 29 октября, на аудиенции, Папа сообщил ему о своем желании видеть в его лице заместителя умершего митрополита. Назначение владыки Андрея на новую кафедру состоялось 19 декабря. Несмотря на кратковременность своего пребывания в Станиславове, длившегося немного более года, он оставил по себе двойной след, прежде всего, конечно, духовный: проповедуя, он буквально изъездил всю епархию. Однако, не менее значителен был и материальный вклад владыки Андрея. Он положил основание духовной семинарии в Станиславове, получил землю и деньги на постройку, которая была закончена в 1907 г. В епископском доме он успел устроить библиотеку, собрал около 4000 книг и обеспечил ее капиталом для содержания и пополнения. Позаботился он и об отделке кафедрального собора в восточном стиле. Пред отъездом из Станиславова, владыка Андрей обратился к своей пастве с посланием о любви и в тот же день прибыл в Львов, где был торжественно встречен и принят. Здесь первое послание нового митрополита было о Церкви, которую он рассматривал и как вещественное строение, разъясняя символическое значение ее отдельных частей, и как духовное и иерархическое целое. В Львове митрополит Андрей быстро снискал общую любовь, которая не ограничилась его католической паствой. Митрополита высоко ценили и почитали и местные православные и даже мало церковные люди. Вскоре его имя, как ревностного борца за церковное единство, приобрело известность во всем христианском мире.
Архиепископ Львовский был одновременно и митрополитом Галицким, так что ему были подведомственны все три галицкие епархии -Львовская, Перемышльская и Станиславовская. Галицкая епархия образовалась вследствие распадения Киевской митрополии, последовавшего за третьим разделом Польши; административный центр ее числился только номинально в Галиче, бывшем в средние века местопребыванием митрополита, независимого от Киева и подчиненного непосредственно Константинополю. Когда польский король Казимир Великий завоевал Червонную Русь (Восточную Галицию) в 1340 г., то он пожелал, чтобы за переменой политической власти последовала и церковная автономия. Титул митрополита Галицкого был восстановлен лишь в 1807 г. Папой Пием VII, признавшим митрополита Галицкого, в отношении Австро-Венгрии, наследником прерогатив, пожалованных Климентом VII Киевскому митрополиту - выбирать и назначать себе суфраганов; сам же митрополит Галицкий должен был быть обязательно утвержден Римом. В то же время митрополит Галицкий был не только архиепископом Львовским, но и епископом КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКИМ. Этот город находился на территории Российской Империи и оставался центром епархии, существовавшей теперь только на бумаге.
Ко времени назначения митрополита Андрея на Львовскую кафедру, его епархия, насчитывавшая 752 прихода и 30 благочинии и имевшая без малого 1000 священников, была самой большой из всех епархий восточного обряда, находившихся в единении с Римским Престолом. Однако народ был здесь очень ослаблен в своем культурном развитии почти поголовным переходом дворянства в латинский обряд и, как следствие этого, - полонизацией его. Поэтому одной из первых забот митрополита было улучшение условий обучения в Духовной Семинарии, служившей для подготовки кадра русинских священников. В 1901 г. она была им совершенно реорганизована. Кроме того, он стал посылать своих кандидатов учиться в Вену и Инсбрук. Положение митрополита Андрея на Львовской кафедре было далеко не легким; ему приходилось работать в атмосфере непрекращавшейся борьбы, интриг и вражды. Однако, на деле, это только усиливало его авторитет и создавало ему то исключительное положение, какое он завоевал себе на этом фоне обаянием своей личности. Из соприкасавшихся с ним не было никого, кто не испытал бы на себе этого обаяния, независимо от своей веры, общественного положения и национальности.
Митрополит Андрей посвящал и здесь два-три месяца в году объезду епархии; он посещал последовательно все приходы, и приезд его сопровождался говением прихожан и проповедью иерарха. Тут тоже он обращался время от времени к своей пастве с посланиями. При всей простоте и общедоступности содержания, они всегда были проникнуты глубиной пастырской мысли и силой апостольского авторитета. Он не оставлял своим попечением и эмигрировавших русинов в Северной и Южной Америке, число которых росло с каждым годом, а также и галичан, выезжавших на заработки в Германию и во Францию. В 1911 г. он выпустил особое послание к "Канадским русинам", а в 1912 г. написал "Памятку для русских рабочих в Германии, Франции, Соединенных Штатах, Канаде, Бразилии и Аргентине". Как ни велико было его стадо в те годы, все же это были лишь жалкие остатки того, что некогда представляла из себя, до раздела Польши, Киевская митрополия с ее восемью епископскими кафедрами и многомиллионным населением. Естественно, что с течением времени мысли митрополита стали все больше и больше обращаться из родного ему Львова на Восток, по ту сторону границы, в те края, которые он по желанию отца посетил перед самым началом своего служения Церкви.
В связи с этим, митрополит Андрей, как монах, не мог не уделить особого внимания вопросу о монашестве в Галиции. В свое время, стремясь к монашеской жизни, он вступил в орден Васильян и даже принял некоторое участие в его реформировании. Поэтому он прекрасно знал, что "монашества", в восточном понятии, у васильян было немного. Их орден принял совершенно современный характер, став по-преимуществу священническим, на подобие иезуитов. Доступ в него был закрыт людям, не знавшим какого-нибудь ремесла и не имевшим достаточного образования. Земледельцев они не принимали, а если и принимали в отдельных случаях по каким-либо соображениям, то им приходилось заниматься в монастыре другим делом, так как для полевых работ васильяне пользовались крестьянами или держали вольнонаемных рабочих. В их монастырях, или учились или занимались ремеслом; земледельцы же не находили себе применения. Такое положение не могло казаться митрополиту нормальным, так как в Галиции большая часть населения была занята хлебопашеством и была пригодна только для земледельческих работ. Поэтому митрополит Андрей пришел к мысли восстановить аскетические традиции и начала созерцательной жизни в соединении с физической работой, как это обрисовал в своих творениях св. Федор Студит (789-826). Если искать для сравнения примеров на Западе, то ближе всего к его идеалу подходит там орден трапистов. Ему казалось, что живой христианский дух населения восточной Галиции благопрятствовал этому начинанию. Русскому человеку, вообще, свойствен аскетический дух. По выражению Федорова, он его всасывает с молоком матери. Среди простых крестьян всегда находились в России люди, которых тянуло к иноческому житью и которые хотели "спасаться". Именно из таких людей и составлялись образцовые монастыри в России и на Востоке. Собственно говоря, русский народ шел в монастырь без всякой ясно выраженной идеи, он шел туда просто потому, что в миру, как говорили, "без греха не прожить".
Случай помог убедиться в правильности этого суждения, когда оно только начало зарождаться. В 1898-9 г., у васильян, на хуторе Кристинопильского монастыря, собралось несколько молодых крестьян, которые хотели жить совместно, руководясь началами монашеской жизни. В бытность свою в Кристинопиле, будущий митрополит Андрей познакомился с ними и помог им своими указаниями. Позже, уже как епископ, объезжая в 1901 г. свою епархию, он встретился с другой такой же группой крестьян в Олеске, недалеко от Красно и Злочива. Их было 5~б человек; при них не было священника, и они обращались за своими духовными нуждами к настоятелю ближайшего прихода и ходили к нему в церковь. Владыка Андрей, прибывши в Злочив, поговорил с ними, и они рассказали ему о своих нуждах и желаниях. В обоих случаях, в зародыше было уже налицо как раз то, что хотел создать митрополит и что подтверждало вполне его мысли. Он поддержал этих людей и задумался над тем, как притти галичанам на помощь в соблюдении евангельских советов. В следующем году он перевел своих пионеров в Вулку, недалеко от Львова, и дал им краткий устав, заключавший в себе два основных пункта монашеской жизни: молитву и работу. Так эти крестьяне и начали подвизаться, молясь и занимаясь обработкой окрестных полей. В 1903 г. митрополит собрал их в деревне Скнилов, в нескольких километрах от Львова, у первой железнодорожной станции, дал им земли и приступил к постройке монастыря. Для начала это были всего лишь простые деревянные домики, в которых и зародился новый монашеский чин Студитов. Строго говоря, называть студитских монахов чином или орденом даже неправильно. Студитство было призвано стать на Западе монашеством, как таковым, в отличие от существовавших орденов, конгрегации и прочего в латинском церковном мире. Мыслью митрополита было создание монашеских обителей. Целью монахов, обитавших в них, должно было быть подражание Христу: ничего специального им не нужно было искать. Весь их день должен был быть заполнен молитвой и работой; порядок дня отвечал бы, конечно, потребностям места и времени и соответствовал бы характеру занятий монахов. Поэтому каждый монастырь мог иметь свой особый типик (устав), применительно к условиям жизни данной общины, но при непременном условии содержать в себе самое существенное и общее для всех монахов в связи с их обетами.
20 октября 1905 г. митрополит-Андрей дал своей новой монастырской общине такой типик, составленный по образцу студитского устава св. Федора, а 30 октября следующего года его утвердили все галицийские епископы восточного обряда. Типик устанавливал общую молитву согласно церковному уставу Восточной церкви. Участие в ней он делал обязательным для всех монахов, поскольку этому не препятствовали работы, возложенные на них в этот день. Все в монастыре вели одинаковую жизнь. Работа, какую нес монах, являлась для него не целью жизни, как в миру (профессия), а средством к совершенствованию. В общем, образ жизни иеромонаха мало чем отличался от жизни простого монаха, так как все принимали участие и в молитве и в работе. Последняя могла быть самой разнообразной, начиная с физического труда и до научных занятий включительно. В то же время, если благо Церкви требовало этого, монах должен был выходить на время из монастыря и итти работать в миру среди людей. Такой образ монашеской жизни сохранился только у православных; восстановить его на Западе, по мысли митрополита Андрея, должны были студиты.
Постепенно, в деревне Скниливо, у них выросла Лавра св. Антония Печерского, киевского святого, одного из основоположников монашеской жизни в Древней Руси. Все в образе жизни студитов было здесь как у восточных монахов, и в то же время все оживлялось католическим духом. Церковные службы совершались полностью, без всяких наслоений латинского происхождения, распространившихся за последнее время в Галиции. Священников было очень мало. Только в 1908 г. митрополит Андрей решил рукоположить одного из студитов в священники после того, как тот прошел краткую подготовку. Особенное внимание обращалось на богослужение. Митрополит тщательно устранил у Студитов обрядовую мешанину, привившуюся в Галиции, как отголосок той латинизаторской тенденции, которая в свое время толкала галицких дворян и интеллигенцию в латинский обряд и, при посредстве его, ополячивала церковный быт. Митрополит отбрасывал все, чего не было ни в греческом, ни в чисто славянском богослужении. Хотя эти наслоения, засорявшие и искажавшие восточный обряд, и нравились многим в Галиции, но они являлись серьезным препятствием к воссоединению православных с католической церковью восточного обряда. К сожалению, искажения обряда, бывшие для православного мира предметом соблазна, на чем особенно играло русское правительство, не ограничивались одними русинами, но распространялись и вне их этнографических границ в строгом смысле. Как известно, против этого решительно восстал Папа Лев XIII.
Митрополиту Андрею было ясно, что противодействие такой латинизации должно быть сколь решительным, столь и осторожным. Устраняя эти наслоения в своем студитском монастыре, он восстанавливал одновременно и утраченные древние обычаи. Так например, он ввел опять ношение бороды, оставленное только в XVIII веке. Сам отпустив бороду, митрополит Андрей показал этим пример братии. Однако, всеми этими мерами, которые должны были оживить былые традиции св. Федора Студита, митрополит Андрей имел в виду образовать не только очаг или даже рассадник святости и аскетической жизни. Мысли его шли дальше: он думал основать здесь научный центр. Современем, возле Скниливской Лавры должна была возникнуть духовная академия, во главе которой стояли бы избранные монахи, имевшие для этого врожденное дарование и более пригодные для такого рода деятельности, будучи подготовленными к ней соответственным образованием. Если сравнивать таких ученых студитов, в их общей массе, с западными монахами, то они походили бы скорее на бенедиктинцев, чем на траппистов. В основе этой мысли лежало убеждение митрополита Андрея, что Восточная Церковь окажется способной совершить великое дело воссоединения с Римом только тогда, когда она будет располагать духовенством, стоящим по своим научным знаниям и подготовке на одной высоте с западными народами, и когда она будет в состоянии обходиться собственными силами, без помощи западного духовенства. В те годы, эта помощь была еще необходима. Митрополит считал народы восточной Европы наиболее одаренными в этом смысле. Поэтому они и должны были стать на этот путь первыми. Начав возглавлять значительную часть Церкви восточного обряда, и по численности ее и по силе влияния, какое она могла бы иметь, митрополит Андрей, в своей пастырской деятельности, никогда не упускал из виду этой задачи.
Находясь во Львове, он уделял много времени заботам о студитах и даже сам их исповедовал. Однако, перегруженный делами огромной епархии, митрополит Андрей не мог постоянно руководить лично Скниливским монастырем. Везде, начиная со студитов, ему нужны были новые люди. Где было их взять? Митрополит Андрей начал с собственной семьи. Младший брат его, гр. Казимир, оставшийся холостым, стал к этому времени видным адвокатом и членом парламента. Ему митрополит мог бы доверить руководство студитами, если бы и он захотел посвятить себя Богу. Гр. Казимир ответил согласием на призыв брата принять на себя эту задачу. 43~х лет он оставил мир, поступил к бенедиктинцам в Бейрон и отбыл у них послушнический искус. Оттуда он перешел через год в Инсбрукский университет и прошел там философию и богословие. В 1915 г- епископ Дионисий рукоположил его в священники у себя в Крижевцах. Гр. Казимир принял монашеское имя Климента. Тотчас же он взялся за руководство общиной, насчитывавшей уже до полусотни монахов. Как игумен, о. Климент пользовался у студитов большим авторитетом. Они ему обязаны в значительной мере строгостью своей монашеской жизни, действительно приближавшейся к ордену траппистов. После прибытия в монастырь о. Климента, митрополит Андрей сохранил за собой звание архимандрита.
В ожидании будущего, в которое он так верил, митрополит Андрей стал делать первые шаги. Свою "бурсу", учреждение, созданное им в Львове, недалеко от собора, на улице Петра Скарги, для подготовки псаломщиков сельских церквей, он предназначил стать местом будущего Научного Института, и отдал ее в распоряжение студитов, чтобы здесь могли получать образование наиболее одаренные монахи. До сих пор Студиты, предназначенные к священническому сану, проходили курс в Духовной Семинарии. В соответствии с этим бурсу переустроили. Митрополит, создавая Институт, имел в виду и будущую апостольскую деятельность в России, когда придет для нее Богом определенное время. Была устроена домовая церковь в старом русском стиле. Митрополит позаботился, конечно, снабдить этот центр библиотекой, в которой были собраны все русские произведения, касавшиеся религиозных вопросов на Востоке. Перед самой войной начали развиваться и другие начинания митрополита Андрея, преследовавшие ту же цель.