| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
О ГЛУБИНАХ ЖИЗНИ
1
Есть глубины, которых издалека изредка касается человек. Они запрятаны, или, вернее, они близко, но человек от них прячется и ищет, намеренно или бессознательно, всяких преград и средостений между собой и ими. Они его влекут вместе с тем; он знает, он чувствует, что есть какая-то основа, какой-то «задний фон», - более того, что-то подлинно существующее, что не преходит. Он не «знанием» знает, что это есть, но потому, что вся его жизнь опирается на это, поддерживается этим, пронизана бесчисленными встречами с этим. Радость и духовная «соль», т. е. смысл жизни, дается именно этими встречами. Ими определяется ценность жизни. Чем чаще ты встречаешься в глубинах своей души с этой превозмогающей Основой, тем чище, богаче и радостнее твое существо. «Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой», т. е. он становится чистым, незасоренным каналом, руслом, через которое текут бьющие из глубины воды Жизни. Чем более связи с этой бессмертной новой Жизнью - не со стихийным хаосом мятущихся сил, - тем глубже и подлиннее нравственная жизнь человека. Поэтому мы так часто ошибаемся в оценках людей: часто от нас бывает сокрыта эта внутренняя питающая связь. Она производит ту подлинность, ту ясную простоту, ту неизъяснимую, чистую детскость души (часто при очень большом уме и при большой внешней активности и всяких талантах), которую мы встречаем иногда у вполне взрослых, даже старых людей. Человек прикасается внутри своего «я» к источнику, который отнюдь не тождествен с его существом, а вытекает из иных - дивных, неисследованных глубин по ту сторону нашего «я» и всего нашего существования. «Восхождение в сердце своем положи» - так часто говорил, повторяя слова псалма, один из замечательных представителей этой глубины и чистоты духовной, принадлежавший к московскому высшему религиозно-культурному слою конца 19-го века. От этого внутреннего «питания» души зависит вся ее судьба.
2
«Abyssus abyssum invocat» - «бездна бездну призывает голосом водопадов своих» - эти слова псалма часто употреблялись средневековыми - мистиками для указания на эти встречи в глубине.
Прежде всего имеем искание встречи. Это искание встречи вдохновляет - часто бессознательно - очень многие проявления и виды человеческой деятельности, особенно на ее вершинах. Тут дело не в «романтических» теориях: элемент бесконечности, глубин, уходящих по ту сторону всего, что мы себе представляем, напр., как-то связан - большей частью бессознательно - с художественным творчеством человека в его наиболее динамических выражениях. В великом произведении искусства есть всегда какая-то напряженность, корнями своими уходящая в глуби. Недаром поэты и художники жалуются, что им не хватает средств для выражения того, что им предносится в художественном видении или ощущении. Они страдают от невозможности изобразить или как-то передать захватывающую их красоту. Художественное творчество есть и радость и трагедия, но оно еще больше: оно есть путь пионера - часто робкий и неумельый - в неведомую страну - неведомую страну начинающуюся тут рядом с ними.
О world invisible, we view thee,
О world intangible, we touch thee,
О world unknowable, we know thee,
Inapprehensible, we clutch thee...
Not where the wheeling systems darken,
And our benumbed conceiving soars! -
The drift of pinions, would we barken,
Beats at our own clay - shattered doors.
The angels keep their ancient places; -
Turn but a stone, and start a wing,
'Tis ye, 'tis your estranged faces,
That miss the many-splendoured things...
- так восклицает поэт Francis Thompson.
Эти слова может сказать часто не только мистик, но и художник, хотя и менее сознательно.
Мотив глубины, ухода в глубину несется нам навстречу из многих величайших, близких нам и любимых нами произведений искусства, часто - повторяю - он присутствует полубессознательно для самого художника и поэта.
Картина тихой лунной ночи у Айхендорфа, вдохновившая знаменитую «Mondnacht» Шумана, насыщена грезами:
Es war als hâtt' der Himmel
Die Erde still geküsst,
Dass sie im Blütenschimmer
Von ihm nur träumen müßt'.
Небо кажется склонившимся над землей и тихо целующим ее; а земля вся в цвету и грезит о Небе. Струйки воздуха вдруг пробежали по полям. Склонясь, зашумели колосья. Тихо шелестели леса. Ночь была так прозрачна, вся в звездах.
Die Luft ging durch die Felder,
Die Æhren wogten sacht,
Es rauschten leis die Wälder, -
So sternklar war die Nacht.
И заканчивается эта картина порывом души:
Und meine Seele spannte
Weit ihre Flügel aus,
Flog durch die stillen Lande,
Als flöge sie nach Haus.
Как это перекликается с знаменитейшим стихотворением Джакомо Леопарди «L'Infinito». Он сидит летним вечером на склоне холма; поля расстилаются перед ним, большая часть горизонта закрыта тянущейся вдали живой изгородью.
... Ma sedendo e mirando, interminati
Spazi di là da quella, e sovrumani
Silenzi, e profondissima quiete
Io nel pensier mi fìngo...
... Così tra questa
Immensità s'annega lo spirito mio,
E il naufragar m'è dolce in questo mare...
Часть горизонта закрыта, но умственный взор его проникает дальше. В своем воображении он представляет себе беспредельные пространства, и «сверхчеловеческие молчания и глубочайший покой», -
«И тонет в беспредельности мой дух,
И утопать мне сладко в этом море».
Но иногда, без всякого указания на манящую даль, без всякого упоминания о бесконечности, в самом опыте красоты раскрывается какая-то внутренняя насыщенность, уводящая вглубь, раскрываются какие-то внутренние аккорды, какая-то безмерная захваченность. Вспомним, например, у Тютчева:
Тихой ночью поздним летом
Как на небе звезды рдеют!
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют!
Усыпительно безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной!
Картина закончена, но она продолжает жить в нас, она нас захватила, какое-то глубинное, тихое звучание отвечает на нее, дополняет ее. Ощущается нами то, что великий испанский мистик и поэт Juan de la Cruz назвал «молчаливая музыка» - «la musica callada». Тихое звучание красоты внутри нас, «второй тон», более глубоко и творчески звучащий, чем первое эстетическое впечатление - вот черта, характеризующая особенно сильные и плодотворные из встреч души с открывающейся ей Красотой. «Глубина души звучит». Это - то «внутреннее пение», о котором знают не только мистики (см., напр, в книге «Fire of Love» английского средневекового мистика Richard'a Rolle'a), но также и поэты и артисты.
«... Как бы реки недвижное теченье:
Вез слов, без звуков внутреннее пенье».
Таким внутренним пеньем бывала, по его собственному признанию, охвачиваема душа Бетховена.
«... We become a living soul,
While with an eye made quiet by the power
Of harmony, and the deep power of joy
We see unto the life of things»...
говорит Wordsworth.
Так и у великих художников секрет пейзажа - в его «уходящести вглубь», в его насыщенности внутренним ритмом, в его «внутренней музыкальности», если можно так выразиться, в том, что французы называют «débordement» - в некой тихом избытке, как бы просачивающемся, переливающемся через границы, связанном с некими глубинами, с неким огромным контекстом, из которого он вырастает, уходящем в глубины.
Чем больше эта укорененность в глубинных тайниках жизни, тем живее и плодотворнее творческий прорыв во-вне, сила творческого преображения жизни. Намечается как бы некий ритм: ухождение вглубь, связанность с глубиной и - сила творческого порыва. Первое питает второе. Отсюда нестареющая жизненность и юность великих произведений искусства: рисуя преходящую жизнь, блеск и радость, но и страдания ее, они укоренены в Непреходящем.
3
Подлинная религиозная жизнь связана с Глубинами Жизни, тянется к ним. Душа захвачена, покорена Превозмогающим - Тем, что превосходит ее. Она, как малый челнок, подымается на волнах великого Моря. Она чувствует вместе с тем, как все внешнее временно отходит, теряет в ценности, как раскрываются безмерные сокровища Подлинной Жизни. И разгорается ее жажда все больше приобщиться этому сокровищу, этому источнику Вечного Мира, «Gustavi et exurio et sitio», восклицает Августин. «Tetigisti me, et exarsi in pacem tuam» («Я вкусил немного, и вот - я алчу и жажду. Ты коснулся меня, и бот - я воспылал по миру Твоему»).
«Изливающаяся Глубина» - можно сказать об этих прикосновениях Божественной Жизни, т. е. не только Потустороннее, Изначальное, Глубинное и Мирное, Предмет томления, но и активно сообщающаяся, активно изливающаяся Сила. В том - центр и особенность всей христианской проповеди, что Божественное активно, в реальном историческом факте раз навсегда «излилось» в глубину скорби нашей, оставленности нашей и падения нашего и смерти, и - преодолела ее. В христианстве мы ощущаем не только глубины изначальной, исконной Реальности Божией, «динамически» питающей души, но и глубину безмерного реального снисхождения Бога - даже до смерти Сына Божия на кресте.
И мы «захвачены» этой безмерностью Его любви. «Любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер, то все умерли,... чтобы живущие уже не для себя жили, а для Умершего за них и Воскресшего» (2 Кор. 5. 14-15).
Но этот все-захватывающий порыв Божественной Любви вытекает из все-превосходящих, недосягаемых Глубин Божественных. В этом - тайна, в этом ·- радость, благая радостная весть воплощения: «Слово плоть бысть». «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков».
4
Среди христианских подвижников были «молчальники» - не в смысле всецелого выбрасывания из своего сознания всякого содержания (как к этому стремятся буддийские подвижники), а в смысле подавления и утишения бури страстей и помыслов и стремления прислушиваться к внутреннему Слову. Вот эта обращенность к внутреннему Слову и характерна и является решающим для души. Но тут возможны всякие самообольщения и соблазны: человек воображает, что прислушивается к внутреннему Божественному Слову, а на самом деле прислушивается к своему собственному слову, к всплеску, так сказать, волны собственной душевности. Не всякая тишина - Божия, бывает и воображаемый мир. И мир Божий дается не сразу, а только мужественному, самоотверженному подвигу. Не пассивность, не «квиэтизм» проповедовали эти отцы, а высшее напряжение духовных сил в молитве, которая потом переходит в молитву безмолвия. «Я сплю, но сердце мое бодрствует» (из «Песни Песней») - было поэтому излюбленным у них изречением. Подлинная внутренняя тишина есть плод подвига, есть плод молитвы,связана с молитвой. Она не есть какое-то безотчетно-пассивное состояние, беспредметное и самоуслаждающееся (как, например, изображено в известном романе Моргана «The Fountain» в переживаниях героя - самовлюбленного сухого полуатеиста- «мистика», ощущающего какую-то внутреннюю «тишину» в душе, пантеистически-расплывчатую, не связанную при том ни с каким подвигом и ни с каким нравственным напряжением, и любующегося ею [и собою! ]). Мир и тишина для подлинного христианского мистика сопряжены с неустанной нравственной борьбой и даются только при непрестанном подвиге, и то на земле лишь урывками, лишь частично.
Мир Божий дается лишь при соучастии в Кресте. Но в самом этом молитвенном напряжении есть уже мир, в самом этом подвиге есть уже утешение! Решающим является не психологические переживания, а Его присутствие, Его близость, про которые сказано: «Он -мир наш». Его-то внутреннему голосу и внимает душа. «И беседуеши с ними многажды, яко другом Твоим истинным», говорится в одной молитве перед причащением (Симеона Нового Богослова). «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое, и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14.23). И исполняется тогда обетование мира («Мир оставляю вам, мир Мой даю вам - не так, как мир дает»), и раскрываются глубины и богатство Присутствия Божия.
5
В том особенность христианского опыта, что вся ткань жизни с обыденными и заботами и работами, и страданиями и испытаниями пронизываются и просветляются глубинами Присутствия Божия.
Но как часто у многих весьма почтенных людей эти внутренние стороны, обращенные к Богу, если не отсутствуют, то мало играют роли в их жизни! А именно эта сторона внутренней устремленности к питающему Слову Жизни, внутреннего слушания этого Слова есть самая важная для человека. Чем больше кто прислушивается в духовной тишине к Слову Жизни, тем больше в нем самом течет этот источник Жизни. Так говорят нам те, кто прикоснулись к этому Источнику. И, как ни странно, больше всего раскрывается Он в смиренной детскости духа.