| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Глава 11
ГЕРОИЧЕСКИЕ ДОБРОДЕТЕЛИ
9 апреля 1990 года Папа Иоанн Павел II провозгласил декрет о героичности добродетелей Хосемария Эскрива, Основателя Opus Dei. Отцу не нравились всевозможные перечни добродетелей - ибо никакой перечень не может быть полным. Его жизнь была, как он и учил, "единством жизни" - то есть гармонией сверхъестественного организма, построенного на крепком фундаменте естественных человеческих добродетелей. Еще меньше ему нравилось сведение святости к простому проявлению некоторых типичных добродетелей, почти стереотипов. Напротив, он всегда говорил о переплетении теологических добродетелей (веры, надежды, любви) с моральными и кардинальными (благоразумие, справедливость, воздержанность, мужество). Не претендуя на систематизацию, прошу Вас рассказать, как воплощались в жизни Основателя те или иные конкретные добродетели.
Я абсолютно убежден, что он практиковал все добродетели в Духе, то есть на более совершенном уровне, чем люди, которых мы обычно считаем честными и хорошими.
От первых лет жизни Отца и до отхода его души к Богу его добродетели проявлялись в героическом крещендо, становясь все более совершенными по мере того, как росло его единение со Христом. Ввиду множества лет, проведенных с ним рядом, я считаю себя привилегированным свидетелем той искренности, с которой он проявлял все добродетели. Святые всегда практиковали то, что проповедовали. Единство жизни в нашем Отце было очевидным и постоянным: он делал все с мыслями в Боге и посвящал Ему всю свою деятельность. Его близкие замечали, что он постоянно погружен в молитву.
Он действовал с неизменным героизмом как в простых и обычных ситуациях, так и в сложных, необычных, которых в его жизни, безусловно, хватало. И всегда противостоял им спокойно и решительно, сознавая свою слабость, но зная, что всегда может рассчитывать на силу Божию. Он желал всей душой служить Господу - и поэтому часто повторял, как сыновья Зеведеевы: Possum! - Могу! (см. Мф 20, 22) Но не собственными силами, а in eo qui me confortat - "в укрепляющем меня Иисусе Христе" (Фил 4, 3), с силой Божией.
Он ощутил стремление к святости, когда был еще очень молод - и Господь вознаградил его очевидными плодами. Уже в юности, до первых признаков призвания, в его душе запечатлелась истина: Бог призвал всех людей, ut essemus sancti in conspectu eius - "чтобы мы были святы... пред Ним в любви" (Еф 1, 4). На этот призыв он решает ответить щедро. 2 октября 1928 года, узнав свое предназначение, он отдает себя полностью и без остатка служению в качестве орудия Божия.
Он часто повторял, что знает только один рецепт - это личная святость. И одно настоящее зло, которого следует опасаться - это грех. А против греха нет иного лекарства, кроме Божией милости и участия в святости Господа.
Он настаивал, что мы присоединились к Opus Dei, чтобы стать святыми: Наше призвание требует святости. Святость - это требование призвания, которое мы получили. Мы должны стать настоящими, истинными святыми. Если же нет, то мы - неудачники. И добавлял, что если кто-то из его детей не решился на личную святость, то пусть лучше выйдет из Opus Dei - ибо Господь хочет видеть нас святыми, достойными канонизации.
Его миссия основателя состояла в том, чтобы проложить дорогу к святости в миру, проповедуя каждому христианину, что обычная работа, выполненная в присутствии Божием, с человеческим совершенством и в единстве жизни, может стать молитвой - возможностью встречи с Богом, - и жертвой, Ему приятной. Эта миссия требовала исключительного героизма - и Отец принес в жертву за это все: здоровье, материальное благополучие (как личное, так и семейное - с полного согласия своих родных), честь и всю свою жизнь.
Господь наделил его не только неисчислимыми милостями для достижения личной святости, но и исключительными качествами созидателя Церкви, которые также являются сокровищами Святого Духа. И благословил его множеством сыновей и дочерей, живущих повсюду, работающих в гуще жизни, стремящихся к освящению мира и служению всем душам.
Таким образом, перед нами - один из величайших основателей в истории Церкви. Один из тех инструментов, которыми пользуется Святой Дух, чтобы обновлять лицо земли (см. Пс 103, 30), созидая Свою Церковь в святости.
Блаженный Хосемария всегда ценил и хранил дружбу. И даже называл Opus Dei апостольским служением дружбы и доверительности. Мы уже говорили о его способности любить, о его духовно-отеческих чувствах. Могли бы Вы рассказать о его дружбе?
Он очень огорчился, услышав из уст священника фразу, которая показалась ему очень глупой: Homo homini lupus; mulier mulieri lupior; sacerdos sacerdoti lupissimus - "Человек человеку волк. Женщина женщине волчица. Священник священнику волчище". Сам он смолоду (еще с семинарии) считал всех священников своими братьями. Помню, как он рассказывал: Будучи только семинаристом, я дружил с Антонио Морено, Проректором Семинарии Сан Карлос. Из любви к нему иногда соглашался сыграть с ним в домино, хотя и не был любителем этой игры. Помню, как он заставлял меня выигрывать, а в противном случае бывал недоволен и даже обижался. Эти встречи были очень важными для меня, решившего научиться у священников служению Господу. Ибо Антонио был хорошим священником - человечным и обладающим большим пастырским опытом. Он рассказал мне множество историй, имеющих глубокий духовный смысл и весьма для меня полезных.
В период между 1933 и 1936 годами Отец был близок с доном Педро Поведа, Основателем Терезианского Ордена. По просьбе дона Педро он время от времени занимался духовным руководством терезианок. И сам дон Педро обращался к Отцу, чтобы открыть ему свое сердце. Отец вспоминал, как незадолго до начала гражданской войны в Испании, когда жестокое преследование Церкви казалось уже неизбежным, они говорили о том, что, возможно, один из них, а то и оба пострадают за свой сан. И решили твердо, что смерть не прервет их дружбы. Даже если один из них умрет - он и на Небе останется другом того, который уцелеет. Отец рассказал мне об этом 2 октября 1936 года, после того, как узнал достоверные подробности убийства дона Педро врагами веры. Они убили его лишь за то, что он был священником и апостолом... Помню, как Отец оплакивал своего друга, а потом пересказал мне тот разговор. Он всегда верил, что смерть не прерывает дружбы.
Можете ли Вы рассказать о его милосердии к ближним?
Он проявлял понимание и сердечность ко всем и был приветлив даже с трудными людьми. Я наблюдал деликатность, с которой наш Основатель принимал психически больного юношу, чье поведение причиняло страдания как другим, так и ему самому. Он жил в общежитии для студентов. Все его избегали. Отец принимал его всякий раз, когда он просил о встрече. И уделял ему довольно много времени. Он говорил мне, что этому юноше нужно одно: излить кому-нибудь душу, почувствовать, что его слушают. Поэтому, вооружась терпением, он давал своему гостю выговориться, а сам читал про себя Святой Розарий, молясь за этого юношу, который уходил довольный и благодарный.
Вспоминаю также случай с одним врачом, который был настоящим гением, но очень странным человеком - настолько, что не имел друзей и жил в полнейшем одиночестве. Отец довольно часто приглашал его к нам, а иногда в знак дружбы просил остаться у нас обедать. Это был человек умный, но не терпящий чужих мнений. И Отец никогда с ним не спорил. Он объяснял мне: Его никто не любит, все его избегают. Надо, чтобы он нашел любовь у нас.
В 1935-36 годах, несмотря на экономические трудности и на то, что содержание общежития на улице Феррас было ежедневным чудом, он каждую среду приглашал (и посылал за ним такси) одного священника по имени дон Норберто. Это был очень одинокий человек, чему виной - довольно трудный характер. Отец однажды сказал мне, что стремится почитать его так, словно это сам Св. Иосиф. Так он совершенствовал свое преклонение перед Святым Патриархом, проявляя любовь к дону Норберто, который по возросту годился ему в отцы. Наш Основатель так к нему и относился - как сын к отцу.
Помню еще один случай, имевший место в 1953 году, в Риме, когда Отцу, в то время еще больному диабетом, приходилось часто сдавать кровь на анализ. Он выходил натощак примерно в одиннадцать и отправлялся к врачу, на Виа Национале. Я всегда его сопровождал. Однажды, не успев домой к завтраку, мы решили позавтракать в баре на площади Эседра. Я заказал два кофе с молоком и два рогалика. Едва нам подали заказ, как подошла нищая и попросила милостыни у нашего Основателя. Он ответил: У меня нет денег. Единственное, что я имею, потому что мне дали (ведь платил я) - это завтрак. Возьми его, и да благословит тебя Бог. Я поспешил предложить ему свой, добавив, что немедленно закажу еще, но он возразил: Нет, все хорошо, я уже позавтракал. Тогда вмешалась кассирша: "Возьмите себе другой, а за эту женщину заплатит бар". Нет-нет, - настоял Отец, - успокойтесь, мне совершенно ничего не нужно.
Однажды в поезде на Мадрид ограбили одного из строителей, занятых переделочными работами в Центре для регулярных духовных занятий в Молиновьехо, недалеко от Сеговии. Его жена ждала ребенка. У него украли все, скопленное на клинику и на подарок для новорожденного. Узнав об этом, наш Основатель попросил Фернандо Делапуэнте заплатить пострадавшему столько, сколько у него украли, да еще прибавить щедрое пожертвование.
Могу рассказать еще один случай из времен гражданской войны. Наш Основатель в группе беженцев пересекал Пиренеи, чтобы пробраться в свободную зону. Они были уже на большой высоте, когда проводники отказались идти дальше и потребовали значительного увеличения платы. Поскольку ни у кого не было такой суммы, Отец сказал, что вернется в Мадрид и попросит там в долг. Таким образом, все остальные смогут продолжить путь, а он подождет следующей экспедиции. К счастью, все устроилось - и ему не пришлось возвращаться в Барселону, а затем в Мадрид. Рассуждая по-человечески, тот жест был безумием - ведь он не сумел бы выбраться без проводника, знающего эти леса и горы, переполненные милицией. Его бы расстреляли. К тому же - Отец был болен и слаб, у него не было документов, необходимых для подобной поездки... Это было поистине героическое решение: он предложил свою жизнь, чтобы спасти остальных.
Отец был нелицеприятен и не имел пристрастий. Однажды он попросил своего духовного сына помочь одному из самых заядлых гонителей Opus Dei в разрешении его трудностей в отношениях с Церковью - ибо тот человек, оставив монашеское призвание и сан священника, вступил в гражданский брак. Подобные вещи случались часто - и он всегда вел себя так же, доказывая на деле, что любит всех и готов не только помочь другому, но и отдать за него жизнь.
Что-нибудь о проявлениях любви и благодарности к тем, кто ему помогал...
Среди людей, о которых он вспоминал с особой благодарностью и любовью, были дон Анхель Мало, его крестивший, отец Энрике Лабрадор, готовивший его к первой исповеди, и отец Мануэль Лаборда, преподавший ему первое Причастие. Меня всегда потрясало, что он помнит их имена. Ведь это необычно. Я спрашивал многих, помнят ли они имя священника, который впервые преподал им Таинства - и всегда получал отрицательный ответ. Поэтому думаю, что это свидетельство не только благодарности, но и любви к Святым Таинствам, которую наш Основатель чувствовал с детских лет.
Хотел бы вспомнить также о благодарности, которую Отец сохранял всю жизнь. О благодарности дону Даниэлю Альфаро, армейскому капеллану, одолжившему деньги на похороны его отца. Наш Основатель молился за него каждый день в течение более чем пятидесяти лет.
В 1941 году преследование Opus Dei достигло апогея. Епископ Мадрида монс. Эйхо-и-Гарай, решившийся выразить письменное одобрение Opus Dei, стал объектом критики. Некоторые говорили - и даже с амвона, - что в истории Церкви многие ереси проталкивались Епископами. Нашему Основателю показалось, что монс. Эйхо слишком рискует - тем более, что открылась вакансия примаса в Толедо, и ходили слухи, что у него есть шансы быть туда назначенным. Поэтому Отец сказал ему однажды:
- Господин Епископ, не защищайте меня больше, бросьте меня.
- Почему Вы так говорите? - спросил удивленный дон Леопольдо.
- Потому что, защищая Opus Dei, Вы ставите на карту Толедскую митру.
Епископ Мадрида посмотрел на него и сказал:
- Хосемария, я ставлю на карту свою душу. Я не могу покинуть Вас и Opus Dei.
Мне кажется, что это предложение Отца также говорит о его самоотречении и сверхъестестенной любви. Он желал всем только добра и был убежден, что монс. Эйхо-и-Гарай сможет принести больше пользы Церкви, став примасом в Толедо.
На примере своих родителей наш Основатель научился с великодушием исполнять христианскую добродетель бедности. Ведь после банкротства предприятия отца уровень жизни семьи Эскрива заметно понизился - но это не лишило их благородства и чувства юмора. Хосемария извлек из этой ситуации много уроков для своих духовных детей.
С тех пор, как я узнал его и до конца своей жизни Отец любил повторять: Бедность, великая госпожа моя. И говорил, что это - не лишение, но истинное сокровище, основа успешной апостольской миссии и путь к единению со Христом в бедности Вифлеема и Голгофы... Он учил нас добродетели бедности - не только словом, но и личным примером: Не иметь ничего своего; не иметь ничего лишнего; никогда не жаловаться на отсутствие необходимого; когда есть возможность выбирать, выбрать для себя худшее; бережно относиться к вещам, которые мы используем; хорошо использовать время...
Бедность сопровождала Opus Dei от рождения - и так будет всегда. Одним из первых членов Opus Dei был Луис Гордон, человек хорошо обеспеченный. Отец надеялся, что Луис поддержит материально апостольские начинания Opus Dei - но Господь решил иначе: юноша заболел и скоро скончался. Рассказывая об этом, Отец заметил: Само Провидение хотело, чтобы он умер так рано, а Дело Божие продолжало развиваться в бедности. Выживи он - и у нас были бы материальные, земные средства, которые, возможно, причинили бы нам много вреда. Но было необходимо, чтобы Opus Dei родилось в бедности - как Иисус в Вифлееме. Столь полное отречение от материальной обеспеченности укрепляло добродетель надежды в отношении Отца к земным благам.
Во время гражданской войны, находясь в Бургосе, он узнал о смерти одного из членов Opus Dei, студента архитектурного факультета Хосе Исаса. Печальную новость сообщили родители Хосе - люди очень добрые и полностью принявшие призвание сына. Они рассказали о его последней просьбе: передать Opus Dei все, что могло бы принадлежать ему. Мы были тогда в крайней нужде, а семья покойного помогла бы нам с удовольствием - но все же Отец отказался от этого дара, так как считал, что постоянство в бедности будет приятнее Господу.
Именно в ту пору крайней нужды Отец решил отказаться от оплаты заупокойных служб. Он рассказывал мне, что еще в Семинарии думал не брать жалования за выполнение обязанностей священника. Эта мысль посещала его постоянно, но только в 1938 году он решил осуществить ее на практике. Однажды после молитвенных размышлений над словами Святого Духа: "Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя" (Пс 54, 23), Отец предложил Богу отказ от получения любой платы за священнические труды - и с тех пор не принимал никакого подаяния, ни под каким видом. По прошествии лет, обдумав все в присутствии Божием, он решил, что его дети, священники-нумерарии, также должны отказаться от любой платы за исполнение своих священнических обязанностей. Первые три священника из мирян Opus Dei, получившие сан в 1944 году, стали придерживаться того же правила, которое действует и поныне.
В письме от 27 января 1938 года он сообщает Франсиско Морану, Викарию Мадридской Епархии: В ближайшую субботу поеду в Бильбао, Леон... и, может быть, в Сан-Себастьян. Затем... Сарагоса и, видимо, Севилья. И все это - без единого сантима. Решился твердо. Безумие? Что ж, пусть будет безумием отказ от единственного источника средств - платы за Мессы. Но зато я смогу часто служить их за господина Епископа, моего дона Франсиско, за моих духовных детей... и за себя, священника-грешника. Но в то же время он добивался платы за Мессы для нуждающихся священников - что отразилось в его переписке с Епископом Авильским.
Финансовые проблемы Отец воспринимал духовно. В письме от 19 января 1935 года он пишет своему доброму другу дону Илиадору Хилу: Знаешь ли ты, что Св. Николай Чудотворец - Генеральный Администратор Дела Божия? Ну и пустячок на него свалился! И в самом деле, за несколько дней до этого, пытаясь найти выход из сложного финансового положения, Отец по вдохновению свыше избрал Св. Епископа Мирликийского Заступником Opus Dei в экономических вопросах. Сперва он хотел обусловить свой выбор разрешением той проблемы, которая его тревожила - но затем, со сверхъестественной реакцией, отказался от этой мысли и, обращаясь к Святому, воскликнул: Отныне избираю тебя Заступником - независимо от того, разрешишь ли ты эту проблему.
Наш Основатель всегда прибегал к щедрости дарителей, особенно членов Opus Dei - что практикуется и сейчас. Например, создание первого университетского общежития на улице Феррас целиком зависело от помощи графини де Уманес, к которой Отец обратился лично. Предварительно он много молился за успех своего визита. Графиня была очень доброй женщиной, она сумела сразу понять те цели, о которых говорил наш Основатель. И была очень взволнована. Но у нее не было наличных денег - владея недвижимостью, она жила в суровой бедности и заботилась лишь о том, чтобы ни в чем не нуждались работавшие у нее люди. Поэтому, открыв сейф, она достала свои драгоценности и вручила их Отцу. Этот эпизод стал основой 638 пункта "Пути": Сколько может бедность, как это свято! - Помнишь? когда апостолам было трудно, ты отдал им все до последнего гроша.
А служитель Божий, священник, сказал: "И я отдам тебе все, что у меня есть". - Ты упал на колени и услышал: "Да снизойдет на тебя и пребудет с тобой благословение Божие - Отца, и Сына, и Святого Духа". - Ты и сейчас считаешь, что тебе щедро заплатили.
Ранее графиня де Уманес подарила первые часы для Академии на улице Лухана. Отцу удавалось три раза собрать деньги, необходимые для покупки часов - но всегда появлялась более важная потребность и поглощала все, что он собрал. Наконец, графиня поняла ситуацию и подарила эти часы - квадратные, скромные и простые. Но Отец и ребята, которые посещали Центр, так обрадовались, что запечатлели их на фотопленку. Фотография хранится в нашем архиве.
Помню анекдот из Бургоского периода, который отражает как бедность, в которой мы жили, так и великодушие нашего Основателя. Время от времени его посещал Франсиско Наварро Боррас, известный математик, профессор, преподаватель Архитектурной школы в Мадриде. Однажды Отцу подарили сигару - и он, зная, что профессор много курит, решил оставить ее для гостя. Курили и двое членов Opus Dei, жившие вместе с Основателем, но у них не было ни сантима, чтобы купить табак. И вот они решили отрезать кусочек сигары. Через несколько дней отрезали еще кусочек, потом еще... Когда пришел профессор Наварро, Отец сказал: Сейчас я дам Вам сигару. И попросил сыновей принести ее. А получил то, что осталось: крохотный окурок. Профессор остолбенел, а Отца очень развеселила эта шалость.
В первом Общежитии, несмотря на финансовые трудности, никогда не ощущалось нехватки в юморе. Обслуживающий персонал состоял из швейцара и поварихи, получившей прозвище "донья Жадис", так как она "жадна до мяса", купленного для студентов, и кое-что уносит домой. Швейцар отвечал за дверь и подавал на стол. Поэтому Отец сам убирал комнаты и заправлял постели двух десятков студентов. Ему помогал кто-нибудь из нас - как правило, Рикардо Фернандес Вальеспин, архитектор, бывший директором общежития. Для уборки использовали время занятий, когда студенты отсутствовали. Отец с большой радостью оказывал им эту услугу.
Его великодушие было безграничным. В 1942 году умер отец студента-архитектора, жившего в общежитии DYA с 1935/36 учебного года. Семья оказалась в очень трудном финансовом положении. Наш Отец сказал тому студенту и его брату, что они могут остаться в общежитии бесплатно до завершения учебы.
Отец оказывал услуги с максимальной деликатностью - чтобы никто не почувствовал себя униженным. Так, в соответствии с его указаниями, неимущие студенты пользуются теми же правами и уважением в апостольских начинаниях Opus Dei, что и их товарищи. Более того: невозможно отличить одних от других.
Характерной чертой его духа бедности было бережное отношение к вещам - во избежание лишних расходов. Он учил нас беречь не только здания, но и мельчайшие рабочие инструменты. И повторял, что каждый предмет должен использоваться только по назначению, иначе он испортится, его придется заменить новым. Например, не следует пользоваться ножом или ножницами, чтобы открыть консервную банку. Или отверткой в качестве молотка. Когда был закончен актовый зал в нашей главной резиденции Вилья Тевере, он предложил своим детям принести маленькую жертву - не класть руки на подлокотники кресел, чтобы не портить обивку.
В 1959 году Отец посетил строительство Вилья Тевере, чтобы подтолкнуть ход работ и быть в курсе дел. По мере того, как мы переходили от одного места к другому, Хесус Альварес Гасапо, архитектор, руководивший работами, включал и выключал свет. Наш Основатель заметил, что никто ему не помогает - возможно, потому, что никто не знал, где находятся выключатели. Тем не менее, позже он упрекнул нас, пояснив, что следовало помочь нашему брату, ибо настоящее великодушие - в том, чтобы не позволять себя обслуживать. И добавил: В духе Opus Dei - не строить из себя "господ", позволяя другим на нас работать. Мне скоро шестьдесят, но у меня в самом деле есть желание бегать вместе с ним и помогать ему.
В другой раз, и тоже во время строительства Вилья Тевере, с дверей вестибюля пропали металлические украшения старинной работы. В том секторе работали несколько строителей - и только они имели туда доступ. Отец собрал их и спокойным тоном сказал, что поскольку никто, кроме них, туда не входил, то ясно, что украшения взял один из них. Он попросил их не извиняться и принять во внимание, что сам он тоже беден. Им от продажи тех украшений невелика выгода, ему же придется много потратить, чтобы их заменить - а денег у него мало. Затем сказал, что уже простил, поэтому ничего возвращать не надо. И добавил, что если кто-нибудь из них испытывает финансовые трудности, то пусть обратится к нему - он поможет по мере сил. Затем, чтобы показать свою любовь и прощение, обнял их одного за другим.
Отец был скромен в одежде и предметах личного пользования. Он установил для себя следующие нормы духа бедности:
- не иметь ничего своего: например, он никогда не ставил свое имя на книгах, которыми пользовался, не позволял называть "его часовней" ту, в которой каждый день служил Мессу;
- не иметь ничего лишнего: до такой степени, что в последние годы он отказался от часов, поскольку его расписанием занимались его Хранители, дон Хавиер и я;
- никогда не жаловаться на отсутствие необходимого: в этом он дошел до героического предела. За сорок лет, прожитых с ним рядом, не помню случая, чтобы он пожаловался - не только из духа бедности, но и потому, что старался не говорить о себе самом. Он сожалел скорее об обратном: что мы так много о нем беспокоимся - поэтому старался беречь необходимое;
- когда есть возможность выбирать, выбрать для себя худшее: так он поступал всегда, когда ему за столом подавали еду, а также во многих других случаях;
- не создавать себе потребностей: помню, как нам пришлось настаивать, убеждая его носить летом солнечные очки. У него болели глаза, но все же ему казалось, что это ложная потребность. В конце концов, он попробовал и убедился, что мы были правы. Впоследствии он очень благодарил нас за нашу настойчивость;
- никогда не носить денег в кармане: так он жил в течение последних тридцати лет - с тех пор, как прибыл в Италию, никогда не имел при себе ни гроша.
Другим аспектом его духа бедности было максимальное использование каждой вещи - рабочих инструментов, предметов личного пользования. Например, он всегда использовал для заметок или черновиков листы, уже исписанные с одной стороны. Говорил в шутку, что если бы это было возможным, то он писал бы и по ребру листа. Другой пример: уже с 1940 года он нуждался в новых очках, но все же добился, что старые прослужили ему до 1970-го.
Эти примеры показывают, что Блаженный Хосемария практиковал бедность не только в материальном смысле, но и как внутреннее самоотречение.
В этом он доходил до пределов поистине героических. Будучи семинаристом и студентом Папского университета в Сарагосе, он записал в тетради для лекций некоторые высказывания преподавателя канонического права дона Элиаса Гера, которые были ему полезны своим практическим содержанием и пастырской направленностью. В 1926 году, ощущая потребность в конкретной милости, он решил предложить эту тетрадь Богу: Господи, исполни мою просьбу - и я сожгу эту тетрадь. Воистину, это были слова юноши, - комментировал Отец много лет спустя, - Но в тот же миг я подумал, что не очень-то щедр и слишком привязан к своим записям. И сжег их без всяких условий.
Что касается подарков, то тут его критерии были так же суровы: не только не принимать того, что не может себе позволить бедняк, но и отказываться от ненужных предметов, даже если они подарены. Он и нас учил, следуя этому правилу, иметь только необходимое. И пояснял весьма образно: Если нам подарят белого слона, то мы домой его не возьмем. Позиция Отца была очень ясной: все ненужные подарки продавать, а вырученные деньги использовать на апостольские цели.
Бескорыстие Отца было прежде всего духовным. В декабре 1959 года он заказал копию - несколько большую, чем оригинал, - скульптурного образа Иисуса-Младенца, хранящегося в Мадриде, в общине монахинь-августинок Патроната Святой Елизаветы, в котором он был капелланом с 1931 и ректором с 1934 года. Этот образ, связанный с интимными воспоминаниями его духовной жизни, а также необычных Божиих милостей, добрые монахини до сих пор называют "Младенцем дона Хосемарии". А мать Сан Хосе, выполнявшая в ту пору обязанности ризничего, вспоминает о том, что видела много раз: когда Младенец находился в ризнице церкви Рождества, дон Хосемария разговаривал с Ним, пел Ему, укачивал Его так, словно это настоящий ребенок. Так вот, за три дня до Рождества 1959 года наш Основатель вошел в студию архитекторов Вилья Тавере, присел, молчаливый, уставший, и погрузился в Бога. В это время пришел Мануэль Кабальеро, изготовивший копию образа Младенца. Ее-то он и принес, завернутую в бумагу. Он сел подле Отца и намеренно неторопливо стал распаковывать сверток. Едва догадавшись, что это Младенец, Отец взял его на руки, прижал к груди и, заметно взволнованный, вышел из комнаты.
Несколько позже он сказал мне: Альваро, я думаю подарить этот образ Римскому Колледжу Святого Креста. Это будет первым камнем в фундамент его нового здания. Отметив волнение, вызываемое в его душе столь любимым образом, он немедленно отказался от этой привязанности, не позволяя себе даже этой, вполне законной радости.
Также и в духовном руководстве он избегал всеми средствами привязанности душ к его персоне. Он хотел вести их к Господу, помогать им в выполнении их обязанностей, но при этом оставаться на втором плане, или даже совсем исчезнуть, подчеркнув таким образом, что действенность служения священника основывается на Христе - in persona Christi. С тех пор, как я его узнал, он время от времени советовал прибегающим к его духовному руководству: Сегодня пойди исповедуйся другому.
Его бескорыстие доходило до самого "личного" - до Opus Dei. В двух особенно важных случаях он ощутил прямое вмешательство Господа. Приведу два замечательных документа. Первый - это заметки от руки о событиях 22 июня 1933 года:
В четверг, накануне праздника Святого Сердца Иисусова, впервые с тех пор, как мне известна Воля Божия, я подвергся жестокому испытанию, о котором уже давно предупреждал меня Отец Постиус (я обращался к нему некоторое время после того, как потерял из виду Отца Санчеса из распущенного Общества Иисуса). Я находился один в церкви Вечного Вспомоществования Божией Матери и старался молиться перед Иисусом, сокрытым в Святых Дарах, как вдруг без какой-либо причины (их просто нет), мне пришла в голову горчайшая мысль: "А что, если это все неправда, всего лишь твоя иллюзия, и ты только теряешь время, да к тому же - и это хуже всего, - заставляешь других делать то же?" Это длилось какие-то секунды - но как это было мучительно! И тогда я обратился к Иисусу, говоря Ему: "Господь! Если Opus Dei не Твое, то разрушь его немедленно, чтобы я понял". И в тот же миг я не только ощутил подтверждение, что Opus Dei родилось по Его Воле, но и отчетливо увидел решение организационной проблемы, которую до тех пор никак не мог разрешить.
В другом случае, 25 сентября 1941 года, ему представилась возможность повторить этот акт высшего бескорыстия. Opus Dei и личность нашего Основателя явились объектом невероятной клеветы и грубой лжи, в результате чего возникли серьезные препятствия на путях развития апостольской работы. Господь допустил это испытание - и многие сомневались в том, что Opus Dei выживет. В тот день Отец послал мне письмо из Сеговии, в котором описал случившееся:
Да сохранит тебя мне Иисус, Альваро.
Моросит дождь, мы все спрятались в гостинице. Жизнь в таком комфорте меня ужасно раздражает.
Тем не менее, я уверен, что отдельные моменты очень полезны: вчера я отслужил Божественную Литургию за местного Епископа, сегодня предложил Святую Жертву и весь день за Папу и его намерения. Должен сказать, что после освящения Святых Даров почувствовал внутренний импульс сделать то, что причинит мне боль (при этом я абсолютно уверен, что Папа будет очень любить Opus Dei). Со слезами, сжигающими глаза, глядя на Евхаристического Христа, я сказал Ему с предельной искренностью в сердце своем: "Господи, если Ты этого хочешь, то я приму несправедливость". Ту несправедливость, о которой ты догадываешься - разрушение всей работы Божией.
Знаю, что это Ему понравилось. Как бы я мог отказаться от подчинения Его Воле, если бы Он попросил меня об этом? Уже в 1933 или 34 году я поступил точно так же - и только ОН знает, чего мне это стоило.
Сын мой! Какой замечательный урожай готовит для нас Господь после того, как Папа по-настоящему (а не из сплетен) узнает нас, ему преданнейших, и благословит нас!
Мне порой хочется кричать, не заботясь о том, что подумают окружающие, то, что порой я восклицаю во время медитаций: "Ай, Иисус, какая нива!"
Альваро! Молись сам и проси других молиться о твоем Отце: Иисус позволяет врагам развернуть эту кампанию невероятной клеветы - и в нас пробуждается animalis homo, душевный человек с его человеческими импульсами. Но, благодаря милости Божией, я всегда отвергаю эти естественные реакции, которые кажутся переполненными (а может и в самом деле полны) искренности и справедливости. И говорю Господу: "Да будет воля Твоя" - как сын (ведь я - сын Бога!). И эта молитва наполняет меня покоем, радостью и миром.
Приведенный Вами раньше эпизод с ключом, выброшенным в коллектор в опустошенном ненавистью атеистов Мадриде, сам по себе говорит о принципиальной деликатности Основателя: он отказался от надежного убежища, чтобы избежать маловероятной опасности нарушения чистоты.
Любовь к святой чистоте сопровождала его всю жизнь и проявлялась в бережном отношении к средствам, необходимым для сохранения и приумножения этой добродетели, о которой он всегда говорил, как о Любви, о ликующем утверждении. Он писал: Не говори никогда о вещах порочных - даже с целью их осудить. - Помни, что скверна прилипчивее смолы. - Попробуй уйти от беседы; если же это не удается - восхваляй чистоту, прекраснейшую из добродетелей, необходимую всем, кто знает цену своей душе ("Путь", 131).
Во время пребывания в Семинарии он с каждым днем все более настойчиво и сурово умерщвлял свои страсти, сохраняя тело и привязанности исключительно для Господа. Именно в Сарагосе он претерпел провокации со стороны незнакомых ему женщин, которые поджидали его на улице с явным намерением склонить ко греху. Когда он с другими семинаристами проходил мимо, они смотрели на него с вызовом и фразами или откровенно провокационными жестами давали понять, что их интересует только он. Но он никогда не глядел в их сторону и, вверив себя Богородице, сумел противостоять этим дьявольским атакам, не имея возможности избежать их вовсе. Он сразу же поставил в известность руководителей Семинарии и держал их в курсе всего, что происходило. Знаю, что он никогда не давал повода для самого незначительного осуждения. Поскольку преследование не прекращалось, он решительно подтвердил Ректору, что предпочтет священство даже собственной жизни.
Однажды дон Хосе Эскрива услышал в парикмахерской Логроньо - даже туда дьявол распространил свои сплетни, - что какие-то женщины преследуют его сына. Он поспешил переговорить с ним и сказал, что лучше быть хорошим семьянином, чем плохим священником.
Молодой Хосемария объяснил отцу, что поставил в известность Ректора Семинарии, как только заметил козни этих женщин. И дон Хосе успокоился, убедившись, что ничто не нарушит решимости его сына стать священником и принять все священные требования этого Таинства.
Отец Куберо, один из его товарищей по Семинарии, с которым у него были особенно доверительные отношения, вспоминает маленькую, но красноречивую деталь, говорящую о его деликатности в этом вопросе. Однажды, когда они направлялись на занятия в Папский университет Сарагосы, им повстречались две девушки, которые не спускали глаз с Хосемарии, хотя тот не обратил на них внимания. На следующий день они вновь повстречались им на том же месте. То же произошло и на третий день. Но на этот раз, когда Хосемария проходил мимо, они обратились к нему с усмешкой: "Неужели мы такие безобразные, что ты даже не хочешь на нас взглянуть?" Хосемария, не останавливаясь и не глядя в их сторону, ответил: Бессовестные - вот вы кто! Этим все и кончилось. Те девушки больше его не беспокоили.
Получив сан, Отец стал бороться еще упорнее. А после основания Opus Dei, осознав всю ответственность за души, возложенную на него Господом, еще более утвердился в своем служении. Например, мне часто приходилось быть свидетелем его отречения от права видеть то, что вызывает законное любопытство: он никогда не останавливался перед рекламными объявлениями, а во время поездок в машине иногда отказывал себе в праве наслаждаться пейзажем.
Он объяснял, что "смотреть" и "видеть" - не одно и то же. Видеть - это нечто физиологическое, индиферентное. Смотреть же - значит применить волю и включить внимание, принимая в расчет детали. Отец не смотрел - и по этому поводу хочу вспомнить случай с одним художником, имевший место в тридцатые годы.
Как-то раз на семейном собрании в Эквадоре я попросил Отца рассказать этот случай помедленнее, так что теперь могу воспроизвести его рассказ почти дословно:
В первые годы у меня было много друзей (теперь их еще больше)... Дон Альваро напоминает мне о старой маркизе, которая недавно умерла в возрасте почти девяноста лет, но в те времена была еще молода и, как говорили, красива. Я встречался с нею и ее мужем раз в неделю, за обедом в доме общих знакомых. Однажды ко мне подошел художник - довольно хороший, но без клиентуры, а поэтому терпевший финансовые затруднения, - и спросил, не могу ли я подыскать ему работу. Во время одного из обедов мне пришло в голову спросить маркизу:
- Не хочешь ли ты заказать свой портрет одному молодому художнику - без громкого имени, но весьма способному? Он напишет вполне на уровне, да и за работу возьмет недорого. Не знаю, сколько, но не много.
- Ах, да, с удовольствием, - ответила мне она.
- Очень хорошо.
Я позвал художника, он отправился к ней, она позировала ему час. Потом вручила чемоданчик со своими платьями и сказала, что больше позировать не будет.
Прошло несколько дней. Художник пришел ко мне и спросил:
- Какого цвета глаза у маркизы?
Я ответил:
- Не знаю. Мы знакомы несколько лет, часто встречаемся и любим друг друга, но мне никогда не приходило в голову посмотреть, какого цвета у нее глаза.
Слава Богу, никогда не приходило в голову!
- Это легко исправить, - добавил я, - В четверг я обедаю с ее семьей и семьями ее друзей. Спроси меня вечером.
Но и вечером я смог ответить ему только отчасти. Во время обеда я спросил маркизу:
- Мария, вот что со мной случилось: тот художник спросил меня, какого цвета твои глаза, а я ответил, что не знаю.
- Ну, так посмотрите на меня, Отец: мои глаза - замечательного зеленого цвета!
- Теперь тем более не посмотрю, дерзкая!
Эту привычку он сохранял всю жизнь. Он также не "смотрел" на своих дочерей - но эта его манера была столь естественной, что ни в ком не вызывала удивления или недовольства. Очень часто я слышал, как он спрашивает у женщин, которые уже много лет в Opus Dei: Я тебя знаю? В сущности, это был не вопрос, а утверждение: Я тебя не знаю. Как тебя зовут? И они не обижались, так как знали, что Основатель никогда на них не "смотрит".
На вопрос о той человеческой добродетели, которую он наиболее ценит, Отец, не задумываясь, отвечал: искренность.
Да, он придавал исключительное значение этой добродетели, которую считал необходимой для упорства в призвании. Обычно он говорил о трех демонах - трех выражениях, к которым мы должны испытывать отвращение: "дело в том, что", "мне казалось, что" и "я думал, что" - то есть, мы никогда не должны искать оправдания, маскируя наши ошибки. Со своей стороны, он никогда не уклонялся от тяжести или последствий взятых на себя обязательств.
Он всегда говорил и защищал правду - даже ценой неприязни или непонимания собеседников. Никогда не шел на компромисы - особенно в том, что касалось проповеди Учения Христова, истинной сущности Opus Dei и его апостольской деятельности.
Он до такой степени возлюбил правду, что не терпел и малейшей лжи. Например, не хотел, чтобы его духовные дети вводили в заблуждение своих отцов - даже для того, чтобы получить возможность участвовать в курсах, организованных Центрами Opus Dei. Летом 1941 года я присутствовал при исправлении одного из членов Opus Dei, схитрившего, чтобы попасть на занятия, которые проводил сам Отец. Дело в том, что его родители, внявшие клевете на Opus Dei, противились его призванию. Он не нашел другого выхода и солгал им, сказав, что поедет за город. Узнав об этом, наш Основатель предупредил его очень строго: Впредь - никакой лжи! Любовь к истине должна быть превыше всего.
Он требовал от своих детей в правлении Opus Dei четкости и точности в изложении информации: терпеть не мог приблизительности, преувеличений и полумер. Но это стремление к ясности всегда сочеталось с максимальной добротой, ибо в общении с людьми Отец никогда не путал объективность с резкостью.
Он наставлял газетчиков, что христианин должен любить правду, защищать ее и быть готовым принять все возможные последствия. Считал, что католикам следует не создавать "свои", конфессиональные газеты и радиостанции, но высокопрофессионально использовать уже существующие, через них защищая и пропагандируя Учение Церкви.
Не любил секретов и тайн. Однажды член королевской семьи сказал, что хочет поведать ему о чем-то - "по секрету, словно на исповеди". Отец немедленно возразил: Ваше высочество, вы говорите со священником и человеком чести - этого Вам должно быть достаточно. А если хотите поведать о чем-то "по секрету, словно на исповеди", то пройдемте в исповедальню - там я с радостью вас выслушаю и преподам вам Таинство Исповеди.
Кстати о послушании: Основатель говорил, что не любит послушания трупов, но хочет умного, живого послушания, потому что с трупами никуда не дойдешь - их можно лишь благочестиво предать земле. И в то же время послушание должно быть истинным: Враг говорит: «Смешной пустяк, неужели в нем ты будешь повиноваться?» - А ты, с помощью благодати Божией, ответь: «Да, стану - в этом пустяке, в этом... подвиге!» (Путь, 618).
Отец любил послушание, потому что рассматривал его в связи с главными христианскими добродетелями - любовью и верой, простотой и смирением. Он был образцом повиновения как общим законам Церкви, так и ее распоряжениям по поводу Opus Dei. Даже в пору юридического "плавания" он не сделал ни единого шага без четкого разрешения Церковных властей.
Свои собственные установления для членов Opus Dei он всегда исполнял с усердием, будучи глубоко уверенным, что руководитель должен быть примером послушания для подчиненных. Однажды, обращаясь к членам Генерального Совета, он сказал: Дети мои! Никогда не оправдывайте себя, если не выполнили установленного. Будьте верными! Ведь вы задаете тон, поддерживаете ритм - и милость Божия, даруемая вам для успешного руководства, протекает через все наши нормы благочестия и обычаи, полученные нами от Господа.
Да не случится с вами то, о чем говорит римский народ, с издевкой поясняя жесты двух каменных фигур, двух статуй, которые изображают апостолов на площади Св. Петра.
Не могу с этим согласиться - более того, утверждаю, что это всего лишь злобная насмешка, - но толпе нравится повторять, будто эти статуи подтверждают мнение, что законы, обязательные для всей Церкви, игнорируются в Ватикане. Петр, указывая рукой вниз, как бы говорит: "Здесь принимаются законы..." А Павел, делая жест в сторону города, завершает фразу: "...а там они исполняются".
Когда издается распоряжение или принимается правило касательно христианского образа жизни, то мы, Директора, обязаны выполнять его пунктуально. Даже если остальные нас не видят - все равно: наше послушание имеет огромное значение, как ответ на Божию благодать, без которого не будет притока крови от центрального и жизненно важного органа к остальным членам тела.
Поэтому как директора, так и все остальные в Opus Dei должны проверять на испытании совести, как они выполняют то, что установил для нас Господь.
Напомню, что послушание в Opus Dei касается только специфических целей Прелатуры - христианской жизни ее членов и способов осуществления апостольской деятельности. Во всех земных вопросах (культура, экономика, политика, профессиональная деятельность и пр.) члены Opus Dei пользуются той же свободой мнений и действий, что и любой верующий. И отвечают за свои решения так же, как и все христиане, верные Церковной Иерархии.
Послушание Отца проявлялось и в мелочах. В 1958 году принц Карло Пачелли сообщил мне пожелание Пия XII: Папа хочет, чтобы я стал кавалером Мальтийского Ордена. Эта идея мне не понравилась: титул, не привлекавший меня в ту пору, когда я был мирянином, казался мне просто неуместным теперь, когда я стал священником. Сказав об этом Отцу, я услышал в ответ: Если принц вновь обратится к тебе от имени Папы - ты должен подчиниться. Это произошло - и наш Основатель отправил меня в Испанию собирать необходимые документы. Я уехал 25 мая в сопровождении дона Хавиера Эчеваррия. Прежде, чем послать мои документы в Рим, Главному Магистру, Орден изучал их в Испании. В это время умер Пий XII, но Отец не позволил мне отозвать свое заявление. Вскоре пришел приказ о моем назначении.
Разумеется, это частность - но именно в частностях и мелочах проявляется настоящая добродетель. В Сарагосе, будучи семинаристом, Отец сочинил на латыни стихотворение Oboedientia tutior - для праздника в честь Ректора Семинарии, монс. Диаса Гомары. Тут важно не столько название стихов, повторившее девиз Епископа, но и акт послушания, в силу которого они были написаны. Отец не любил быть героем чего бы то ни было и никогда не написал бы эти стихи, а тем более не прочел бы их прилюдно, если бы не повеление наставников.
Отец практиковал умерщвление плоти и проповедовал его необходимость. Он пишет: Внутреннее самоотречение. - Мне трудно поверить в твое внутреннее самоотречение, если я вижу, что ты не сдерживаешь своих чувств ("Путь", 181).
Он любил повторять и подчеркивать личным примером, что самое лучшее умерщвление плоти состоит в послушном исполнении, вплоть до мельчайших деталей, своих сословных обязанностей. Но кроме этого подвергал себя актам жестокого физического покаяния - особенно с тех пор, как отчетливо понял, чего ждет от него Господь. Каждый шаг его пастырской и апостольской деятельности предварялся и сопровождался жестоким умерщвлением плоти.
Еще будучи семинаристом, Отец начал пользоваться власяницей и розгами. Мне известно, что в 1928 году он заметно усилил умерщвление плоти. Вспоминая годы жизни в Мадриде, его близкие рассказали мне, что, прибегая к розгам, он закрывался в ванной и открывал краны, чтобы заглушить звуки ударов. Однако не услышать их было невозможно. Кроме того, несмотря на тщательность, с которой Отец вытирал пол и стены, его мать и сестра иногда обнаруживали не замеченные им пятна крови.
В духе повиновения он практиковал лишь те умерщвления плоти, которые одобрил его исповедник. Среди его личных записей мы нашли вот эту:
Начиная с субботы, 17 февраля 1934 года, отец С. велит мне выполнять этот более щадящий план:
Все дни без исключения (кроме воскресений) - утром, четыре часа, две власяницы.
Понедельник - розги - 3 Miserere (Розги длились в течение времени, необходимого для прочтения трех Miserere, или трех Laudate, и т.д.)
Вторник - 3 Laudate.
Среда - 3 Benedictus.
Суббота - 3 Magnificat.
Пятница - розги - 3 Te Deum, 3 Magnificat и 3 Benedictus.
Он был достаточно благоразумным, чтобы не нанести прямого вреда здоровью. Его рекомендации на этот счет были всегда очень ясными. Например, в письме от 22 января 1940 года он советует: Умерщвляй свою плоть так, чтобы не повредить здоровью и не испортить характер. Только "скромное" умерщвление плоти и "скромное" покаяние - вот что бесспорно необходимо. Но пробным камнем является Любовь. При покаянии всегда держись правила: ничего не предпринимать без разрешения исповедника.
Но больше, чем к телесному покаянию, Отец стремился к маленьким жертвам, помогающим выполнять нормы благочестия и обязанности священника в духе служения ближним и братской любви. Он учил, что эти жертвы должны быть постоянными, как биение сердца. Среди его заметок нашлась запись от 3 ноября 1932 года:
1. Не смотреть. Никогда!
2. Не задавать вопросов из любопытства.
3. Не садиться - кроме случаев крайней необходимости, но никогда не откидываться на спинку стула.
4. Не есть ничего сладкого.
5. Не пить воды больше, чем нужно для омовения чаши после Причастия.
6. После обеда не есть хлеба.
7. Не тратить и пяти сантимов, если на моем месте их не смог бы потратить бедняк.
8. Никогда никому ни на что не жаловаться - разве что для того, чтобы определить направление деятельности.
9. Не хвалить, не критиковать.
Deo omnis gloria!
Кстати, о жертве зрения: в начале 1938 года он переехал в Бургос, город тогда еще небольшой, из любой точки которого был виден замечательный собор - истинная жемчужина готической архитектуры. Наш Основатель предложил жертву Господу и не пошел в собор сразу. И впервые он вошел туда не для осмотра, но лишь затем, чтобы помолиться. Только некоторое время спустя он позволил себе осмотреть собор.
Отец был очень требовательным и в том, что касалось ограничений в пище. Когда я с ним познакомился, мое внимание привлекла шкатулка из светлого дерева, стоявшая на письменном столе. Однажды я спросил его, что там, внутри. Он открыл ее. Там был горький порошок алоэ. Он предложил мне взять немножко на кончик пальца и попробовать. Это было мучение, которому Отец подвергал себя регулярно. Помню, что когда нам пришлось прятаться в Миссии Гондураса, среди немногих вещей, которые он взял с собой, была эта шкатулка.
Посещая Центры Opus Dei, он всегда уважал распорядок их жизни и не допускал особого к себе отношения. Расскажу лишь один случай, имевший место в 1945 году, в Бильбао, где только что состоялась инаугурация университетского общежития Абандо. Отец поехал туда, чтобы отслужить первую Мессу. Желая отметить это событие, его дочери, ответственные за хозяйственные вопросы, приготовили праздничную трапезу. Заметив, что на стол подают бутылку марочного вина, Отец спросил, обычное ли это явление. Девушка, которая обслуживала стол, ответила: "Нет, Отец, обычно не подаем". Тогда наш Основатель, поднимаясь из-за стола, воскликнул: В таком случае, и мне не должны подавать! Вы обращаетесь со мной, как с гостем, поэтому я больше не буду есть. Да, сегодня я есть не буду - так вы научитесь, что нельзя поступать подобным образом. Мы должны жить в бедности! Это произвело такое впечатление на девушку, что вскоре она попросила принять ее в Opus Dei.
Тем не менее, он распорядился, чтобы в дни церковных праздников и семейных праздников Opus Dei угощения в наших Центрах были лучше, чем обычно. Но именно в эти дни сам Отец ел меньше. Помню, как однажды во время рождественских праздников он заметил, что один из его сотрапезников смотрит с некоторым вожделением на только что поданное блюдо. Тогда под каким-то предлогом он встал из-за стола и незаметно удалился, так и не прикоснувшись к еде.
Однажды маркиз Де Бислети прислал нам двух фазанов, добытых во время охоты в его имении Салто ди Фонди. Отец, никогда не пробовавший фазаньего мяса, решил предложить жертву Господу и на этот раз тоже не пробовать. По его желанию фазаны были переданы его дочерям, следящим за хозяйством в Центре.
Я мог бы упомянуть многие другие черты присущего ему духа самоотречения - например, бережное отношение к вещам, умение сдерживать свои порывы, заставлять себя молчать или говорить в зависимости от ситуации и так далее. Но думаю, самой важной из них была формула спрятаться и исчезнуть, ставшая девизом всей его жизни.
Отец утверждал, что предпочитает всесожжение жертве. По его желанию цветы Дарохранительницы ставились непосредственно на Алтарь, между подсвечниками, чтобы их красота и благоухание истратились только для Господа. Пожалуй, теперь можно было бы рассказать о том, как проявлялась в его жизни добродетель смирения.
Могу утверждать, что наш Основатель жил в духе полного самоотречения, не придавая значения своей особе, но лишь посвящая Богу каждую мысль, слово и действие. Он приучился смолоду повторять краткую молитву:
Deo omnis gloria!
И пояснял в одном из пунктов "Духовных размышлений" (который впоследствии стал 780 пунктом "Пути"):
Deo omnis gloria! - "вся слава - Господу". Так мы исповедуем наше ничтожество. Мы - ничто, Христос - все. Без Него мы ничего не стоим - ни-че-го.
Наше тщеславие - воровство и святотатство. Мы тщетно ищем славы. Никак не должно проявляться наше несчастное "я".
4 февраля 1975 года я находился с Отцом на борту самолета, готового взлететь и взять курс на Венесуэлу. Вдруг, к нашему огромному удивлению, в салон вошла одна из его дочерей, журналистка из Родезии Линден Парри Уптон. Она пробралась в самолет, желая поблагодарить его за все - и за обращение в католическую веру, и за то, что стала членом Opus Dei. Наш Основатель ответил: Мы должны благодарить Господа. И поскольку она настаивала, желая выразить благодарность ему лично, Отец прервал ее ласково, но решительно: Меня - нет. Бог пишет письмо и кладет его в конверт. Потом письмо вынимают, а конверт выбрасывают в мусор.
В то же время он сознавал, что Господь нуждается в его сотрудничестве, чтобы творить чудеса. И настойчиво внушал своим детям: От нашей святости, от нашего смирения зависит, сможет ли Бог распределять через нас свою милость. Но при этом никогда не забывал напомнить, что памятник ставят художнику, а кисть выбрасывается - ведь она всего лишь выполняла свою функцию, подчиняясь руке художника.
Он всегда отказывался от должностей и почестей. Мне вспоминается следующая история: 11 февраля 1933 года Анхель Эррера, незадолго до этого оставивший руководство газетой "Эль Дебате" и возглавивший Католическое Действие в Испании (а позже принявший сан, ставший Епископом Малаги, а затем Кардиналом), изъявил желание поговорить с отцом Хосемарией. Он сообщил ему новость (еще неофициальную) о своем назначении и предложил должность директора центра подготовки священников, которые впоследствии займут различные посты в Католическом Действии. Вопрос об основании этого центра был уже согласован с Нунцием. Но Отец отказался от лестного предложения. Анхель Эррера настаивал, говорил, что речь идет о ключевой и очень ответственной должности, так как в центре соберутся лучшие священники Испании. Отец ответил, что именно поэтому он и не может принять столь важную должность. И добавил: К тому же многие справятся с этим лучше меня.
Хочу подчеркнуть, что это не было всего лишь вежливым отказом - Отец был действительно убежден, что другие священники справятся лучше. Он считал, что может быть полезным только в том, что Бог поручил ему лично, ниспослав особую милость, особую благодать.
После гражданской войны в Испании престиж нашего Основателя стал быстро возрастать. Предчувствуя, что ему может быть предложен сан Епископа, он попросил у своего исповедника дона Хосе Марии Лаигера разрешения дать обет, что он никогда не примет должность или титул Епископа. Дон Хосе Мария ответил, что не позволит ему этого без согласия Епископа города Мадрида. Поэтому 19 марта 1941 года Отец изложил свое намерение монс. Леопольдо Эйхо, а затем записал среди других вопросов, которые обсуждал с Прелатом: Господин Епископ не дал мне разрешения. Это очень меня огорчает.
Он не любил похвал и говорил, что одни похвалы - это худшее из всего, что может случиться с человеком. Зато всегда благодарил, если его исправляли - и именно поэтому затеял "сыновье сопротивление" Святому Престолу, прося не лишать Генерального Президента Opus Dei (так он тогда назывался) братского исправления, которое является одним из основных способов христианского воспитания в Opus Dei. Когда он впервые представил церковным властям Устав Opus Dei, ему дали понять, что в соответствии с многовековой традицией высшие чины не могут быть исправлены подчиненными. Но Отец не сдавался, ибо не хотел утратить эту помощь. Он возразил: Это невозможно. Все мои дети пользуются братским исправлением - средством, берущим начало в Евангелии. Благодаря исправлению они учатся быть самоотверженными и смиренными. Им бывает больно, им приходится побеждать себя - зато они получают замечательное средство для достижения святости. Но я, бедный человек, и мои преемники, которые будут лучше меня, но которые тоже бедные люди, - почему мы должны это средство утратить? В конце концов он все же добился утверждения статуса Хранителей-Исправителей, которые живут вместе с Генеральным Президентом (или Прелатом, по принятому сегодня наименованию) и помогают ему теми замечаниями, которые находят уместными.
Он всегда очень естественно избегал проявлений благодарности, восхищения, энтузиазма - например, после курсов молитвенных размышлений, которые он проводил очень часто. В 1948 году он руководил одним таким курсом в Молиновьехо (Сеговия). Я находился в ту пору в Риме, но вскоре узнал об этом случае из рассказа дона Амадео де Фуйенмайора, который там был и видел все своими глазами. Участники уже проявляли энтузиазм, и Отец неоднократно напоминал им о необходимости сохранять привычную тишину. А перед последним занятием, не желая стать объектом благодарности и похвал, он приказал дону Амадео не произносить обычной заключительной молитвы Sancta Maria, Spes nostra, Sedes Sapientiae (Святая Мария, Надежда наша, Престол Мудрости) пока он не покинет часовню и не будет слышно, как отъезжает машина, увозящая его в Мадрид. Когда участники вышли из часовни, его уже не было, и они ничего не могли поделать - разве что выразить свою благодарность дону Амадео, который помог их перехитрить. Я сам свидетель, что хитрости такого рода позволяли Отцу до последнего дня своей жизни следовать примеру скрытой жизни Иисуса в Назарете.
В начале сороковых сестра моей матери и ее муж пригласили нашего Основателя и меня на обед с Мануэлем Аснаром, довольно известным интеллектуалом, который считался лучшим журналистом Испании, а позже стал послом в США. В какой-то момент Аснар воскликнул: "Как бы я хотел написать Вашу биографию!" Отец возразил: Я дам тебе свою биографию готовой. В Святом Евангелии можно прочесть краткую биографию детских лет Господа, которая заключается в трех словах: erat subditus illis - И был в повинивении у них (Лк 2, 51). Иисус был послушен Марии и Иосифу. В Деяниях Апостолов есть еще одна биография Господа Нашего, на этот раз в двух словах: pertransiit benefaciendo - ходил, благотворя (Деян 10, 38). А для меня достаточно одного слова: грешник! Но грешник, который очень любит Иисуса.
Часто (я был свидетелем с 1935 года, но знаю, что он делал это и раньше) он молился, распростершись на полу, с глубоким убеждением, что это самая подходящая для него поза - ибо он не имеет никакой заслуги. Он признался мне, что молится распростертым на полу, так как признает низость своего положения, необходимость просить прощения у Господа и молить Его о помощи.
Можно было бы привести множество подобных случаев - но мы рискуем вторгнуться в сферу его сокровенных отношений с Богом... Расскажу последнюю историю: в пятидесятые, во время строительства штаб-квартиры Opus Dei, Отец увидел, как рабочие, разбирая леса, выбрасывают большие гвозди, которыми были скреплены доски. Наш Основатель подумал, что без этих гвоздей, которые так безразлично брошены, было бы невозможно построить леса. Он велел собрать их и разослать своим детям во всем мире - как символ того, чем мы должны быть: всего лишь презренным инструментом, которым пользуется Господь, распространяя Свое Дело.