| к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||||
 |
|||||||
1. ВВЕДЕНИЕ
Протестантский богослов Карл Барт пишет: "Троичность Бога есть тайна Божественной красоты. Тот, кто отрицает Троичность Бога, очень быстро приходит к представлению о Боге, лишенном всякого блеска, радости (и юмора!). Боге, лишенном красоты".
Монополия ученых?
Слова Карла Барта могут вызвать удивление, ибо тайна Троичности в представлении людей есть скорее нечто, так сказать, "суровое" и трудное для понимания. Кажется, что традиционные термины -математические и метафизические, — которые обычно употребляются при формулировке учения о Троице ("одна сущность, или природа", "три личности, или ипостаси"), скорее предназначены для спекуляций богословов. А когда эти последние начинают уточнять, говоря, что в Боге одна сущность, два исхождения, три ипостаси, четыре отношения и пять понятий, средний христианин начинает чувствовать себя несколько обескураженным и согласен всему верить на слово; однако, подавленный таким обилием научности, он чувствует себя несколько обделенным во всем, что касается познания Бога; верующий испытывает некоторую грусть, сознавая, что восхищаться Богом и радоваться в нем он может лишь через посредство стоящих между ним и Богом ученых... В конечном счете — приходится признать это, -многие христиане почитают тайну Святой Троицы, ибо знают, что учение о Троичности Бога есть существенная часть христианской веры, но почитают как бы издалека. Для них более естественно говорить о Всеблагом Господе, о "Боженьке", а понятие "Троицы" они оставляют профессиональным богословам.
Он открыл это младенцам?
По правде говоря, они делают это иногда не без известной доли агрессивности, направленной против тиранического интеллектуализма ученых. И действительно, верующие никогда не забывают того, что сказано в Евангелии: "В тот час возрадовался Духом Иисус и сказал:
"Славлю тебя, Отче, Господи Неба и Земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам" (Лк 10.21). И часто верующие задумываются о том странном извращении, в силу которого Божественная тайна оказалась скрытой от "младенцев", стала как бы "собственностью" мудрых и разумных...
Оправдать богословов
Все же необходимо защитить богословов! Ни один из них — и прежде всего самые великие, - не притязал и не притязает на то, что он лучше познал Бога, чем любой другой, самый обычный христианин. Однако у всякого человека — свой подход к Богу, свой склад ума: они различны у богослова и у человека творческого труда, у делового человека и у человека, тяготеющего к умозрительным, абстрактным построениям, у прозаика и у поэта. Таким образом, тем, кто испытывает известное замешательство, наталкиваясь на метафизические или математические элементы, свойственные тому или иному учению о Троице, и кто проявляет некое презрение к подобному подходу, можно указать, что существуют иные склады ума, что есть люди, которые через метафизику и математику обретают красоту и мистическую радость в Боге, и нет никаких причин сомневаться в истинности их ощущений. Вместе с тем очевидно, что в катехизисах и учебных пособиях содержится лишь резюме, схематическое изложение трудов великих христианских авторов. Во всех этих произведениях метафизика и математика тесно связана с поэзией, молитвой и смирением, чего нет в катехизисах и учебных пособиях (да и невозможно требовать от них того, чего они не могут дать и к чему не предназначены).
Те великие богословы, что размышляли о Троичности Бога, в своих трудах приобщают нас к плодам своего пылающего созерцания. Они не стремятся как бы силой заставить нас последовать по тому пути, какой прошли сами: их писания есть своего рода исповедь, рассказ обо всем том, что они пережили в своей христианской жизни. Их писания - также и призыв, обращенный к каждому человеку, дабы каждый христианин, в соответствии со своим духовным дарованием, осуществил, так сказать, сугубо личный поиск лика Божия. Конечно, многие из великих богословов по своей натуре были более созерцательны, чем средние христиане. Но ни один из этих богословов не притязает на то, что он говорит о Боге более полно и глубоко, чем Откровение. Никак! Вот что, например, пишет святой Августин, заканчивая долгую молитву, которой завершается его великий — пятнадцать книг! — труд "О Троице": "Господь, Бог единый и единственный, Бог Троица, да постигнут твои все то, что исходит от тебя и содержится в этих написанных мною книгах. А если же есть нечто, исходящее от меня, ты и твои да простите меня".
Великий учитель Востока Григорий Назианзин - "богослов", ибо это наименование указывает прежде всего на того, кто говорит о Боге, — глаголет то же самое, что и великий учитель Запада святой Августин: "По моему мнению, лучший богослов не тот, кто считает, что он прояснил всю глубину Божественной тайны, — задача непосильная для тех, кто, подобно каждому из нас, привязан к материи, — но тот, кто сумел лучше других внутренне приблизиться к образу Истины, тот, кто в самом себе, по возможности наиболее совершенно, полно, сумел насадить этот образ Истины, или ее тень, или то нечто, что мы не в состоянии каким-либо способом обозначить".
Необходимость покаяния
С другой стороны, великие учителя с огромной настойчивостью говорят о необходимости молитвы и аскезы для того, кто желает приступить к троичной тайне. Они настаивают не столько на метафизической подготовке, сколько на выполнении той заповеди, что лежит в основе новозаветного Откровения: "Покайтесь!". А крещение "во оставление грехов", разве оно не связано неразрывными узами с "именем" Троицы? И Григорий Назианзин без всяких обиняков говорит: "Необходимо, я полагаю, по возможности преодолеть плотское и всячески очистить слух и мысли; до тех пор опасно принимать на себя попечение о душах и вдаваться в богословствование... Восходи посредством дел, чтобы чрез очищение приобретать чистое. Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества? — Соблюдай заповеди, и не выступай из повелений. Ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию".
Необходимость молитвы
Об этом пишет другой христианский автор, подлинного имени которого мы не знаем и который вошел в историю под именем Псевдо-Дионисия Ареопагита. Труды этого автора оказали значительное влияние как на богословов Востока, так и на богословов Запада. Вот что говорит он относительно поисков Троицы: "Призвав Богоначальную и Сверхблагую Троицу, являющую [нам] все свои благостнейшие промыслительные действия, мы рассмотрим прежде всего, если тебе угодно, совершенное имя Благого, выражающее все проявления Бога. Ибо нам надо сперва к Ней, как к Благоначалию, вознести наши молитвы и, более к Ней приблизившись, посвятиться таким образом в окружающие Ее благодатные дары. Она во всем пребывает, в Ней же - ничто не присутствует. Когда мы незапятнанным умом, и приуготовленные к соединению с Божественным, призываем Ее в молитвах, тогда и мы в Ней пребываем. Она же не находится в каком-либо определенном месте, чтобы отсутствовать в другом, или с одного места в другое передвигаться. Но и говорить, что Она находится во всех существах, это значит ограничивать Ее всеобъемлющую и все превышающую беспредельность. Простремся же в молитвах к высочайшему отрицанию божественных и благих лучей. Подобно тому, как, если бы многосветлая цепь с высоты неба свисала сюда долу, а мы, хватаясь за нее попеременно обеими руками, мнили, что мы ее к себе притягиваем, тогда как на самом деле не мы ее самое к себе притягиваем, так как она по-прежнему находится наверху и внизу, но сами воздвигаемся к превозвышенному сверканию многосветлых лучей. Или же, подобно тому, как если бы мы, восшедши на корабль, ухватились за брошенный нам причал, прикрепленный к какой-нибудь скале, мнили, что притягиваем к себе скалу, тогда как на самом деле не мы притягиваем ее к себе, а сами вместе с кораблем к скале притягиваемся. И наоборот, как если бы кто-нибудь из находящихся на корабле отталкивал прибрежную скалу, он нисколько бы не действовал на нее, стоящую и неподвижную, а сам бы отдалялся от нее, и чем больше ее толкал, тем сильнее бы от нее отметался. Вот почему ко всякому делу, а тем более к богословствованию, следует приступать с молитвою, не для того, чтобы привлечь везде и вместе с тем нигде не пребывающую Силу, но чтобы божественными поминовениями и призываниями мы вручали себя Ей и соединялись с Ней".
Покаяние и молитва необходимы, ибо речь идет о восприятии Откровения
Такая необходимость молитвы и аскезы ясно доказывает, что речь идет не только об изучении какой-то науки или постижении каких-то идей. Никогда нельзя упускать из виду, что троичная тайна дана по Откровению и что приобщиться к ней можно лишь через живое восприятие Откровения, через подлинную жизнь в вере. Откровение не преследует как главную цель увеличение нашего интеллектуально-рассудочного познания Бога. Оно, Откровение, стремится к тому, чтобы мы постигли Бога, внимая тому, что сам он говорит о себе. Итак, речь здесь идет не только и не главным образом о некоей информации, сообщении. Подобная информация имеет значение постольку, поскольку она включена в некое приглашение, обращенное к каждому человеку: всем своим существом приблизиться к Богу живому, вступить в общение с ним. Это обладает куда большим значением, чем простое восприятие идеи о Боге.
Восприятие Откровения не есть простое, бездумное повторение догматических формул
Следовательно, тот, кто бездумно повторяет догматические формулировки и не стремится продвинуться дальше, считая, что он находится в полном согласии со своей верой, тот пребывает в состоянии самооболыцения.
Вера не может ограничиваться вероучительными формулировками, ибо они — лишь средство для "достижения" того, в кого верят:
Бога. Несомненно, Троица есть тайна, но это никак не оправдывает нашу леность, никак не означает, что мы должны оставаться неподвижными. Ибо, если тайна эта была нам открыта, то не для того, чтобы мы довольствовались лишь повторением ортодоксальных формулировок. Эта тайна была дана нам ради того, чтобы мы вошли в нее, углубились в нее, бесконечно раскрывали ее, проникались ею. Нам могут возразить, сказав, что все это не так ясно. Но, ответим мы. Бог не есть абстрактная идея, к нему нельзя относиться как к какой-то теории, и чем более то или иное бытие конкретно, жизненно, тем труднее познать его. Как говорит поэт Поль Валери:
"Когда мы говорим, что это - прекрасно, тем самым мы привносим в него нечто, поистине присущее тайне".
Чувство тайны
Но это не причина для того, чтобы проходить мимо тайны. Скорее наоборот, ибо никакое догматическое определение, никакая тринитарная формулировка не притязает на понимание Бога; они лишь направляют наше познание в его движении и развитии. Наиболее "ученые" в области тринитарного богословия Отцы Церкви непрестанно повторяют это. "Люди не должны смешивать Бога с чем бы то ни было из того, что они постигли. Именно против этого предостерегает их Божественный Глагол. Через это предостережение мы познаем, что любое понятие, созданное нашим умом для того, чтобы попытаться постичь и определить Божественную природу, приводит лишь к тому, что человек превращает Бога в идола, но не постигает его" (Григорий Нисский). "Мы говорим о Боге: что же удивительного, если ты ничего не постигаешь? А если постигаешь, то это уже не Бог... На мгновение прикоснуться умом к Богу есть великое Блаженство. Постичь же его — невозможно" (Августин Блаженный).
Откровение приносит нам некое познание Бога. Но если под "постижением" мы подразумеваем полное, совершенное понимание, тогда следует сказать, что Бог постижим лишь для самого себя, что он непостижим для любого сотворенного ума.
Возвращение к истоку
Именно поэтому, если человек желает непосредственно раскрыть глубину троичной тайны и ее красоту, лучший путь для него — прильнуть к тому источнику, что раскрывает эту тайну. Это — Откровение, и в частности Новый Завет. Если же в ком-то богословские формулировки вызывают своего рода "аллергию", своей недоступностью порождают чувство некоего уныния, то следует утешаться тем, что нет никаких причин считать себя менее способным, чем те, к кому в своих посланиях обращался апостол Павел, — то есть портовые грузчики Коринфа и плебеи Рима, которые были посвящены в эту тайну еще до разработки наших догматических формулировок. Таким образом, возвращаясь к истоку, мы никак не встаем в оппозицию к традиционному богословию, ибо его отправная точка, его собственное содержание, его единственная цель — привести нас к Откровению, непосредственно "погрузить" в него.
Если, размышляя над троичной тайной, мы будем держать в памяти лишь формулу "одна природа и три личности", то в Новом Завете столкнемся с теми или иными неожиданностями. Действительно, Божественная реальность описывается здесь языком, значительно отличающимся от общепринятого. Быть может, некоторые констатации позволят нам сделать те или иные плодотворные сопоставления; это поможет, так сказать, "расплавить" некоторые догматические формулы, которые, вероятно, стали для многих тюремными стенами, вместо того чтобы служить ограждающими перилами.
Здесь мы не ставим себе задачей дать полное представление о тринитарном богословии Нового Завета. Мы ограничимся лишь тремя или четырьмя замечаниями, которые, как нам кажется, помогут раскрыть некие новые горизонты.
Новый Завет чужд какому бы то ни было "счетоводству"
Как же в Новом Завете говорится о Троице? На первый взгляд, может показаться, что вообще не говорится, так как слово "Троица" не встречается в Новом Завете. Впервые христиане стали употреблять его лишь в конце второго века. (Феофил Антиохийский. "К Автолику" 2,15). Но это не причина, чтобы больше не говорить об этом слове. Интересно отметить, что христиане первого века жили той же верой, что и мы, хотя и не пользовались словом "Троица". Строго говоря, "Троица" не есть одно из собственных имен Бога, так как оно не встречается среди тех имен, какими называет себя сам Бог в Откровении. Это скорее название догматического учения, нежели имя Бога. Это слово указывает на Божественное единство и на существование Отца, Сына и Святого Духа, на их равенство, а также на различие между ними. "Троица" представляет собой "техническое" богословское выражение, указывающее на христианский монотеизм. С точки зрения текстуальной точности, Христос не посылал апостолов крестить "во имя Троицы". Он говорил: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа" (Мф 28.19). Для удобства, для экономии времени стали заменять три данных по Откровению имени одним наименованием "Троица". Но было бы неправильным утверждать, что одно полностью тождественно другому. Ибо, говоря "Троица" или "Три", мы считаем. В Новом же Завете в Боге никогда и ничего не считают: единственное, Божественное, число, которое встречается в Новом Завете, — "единое": един Бог, един Господь, един Дух. Эти "един" — мы умышленно не пользуемся здесь множественным числом — никогда не слагаются, над ними никогда не производится никаких арифметических действий. Божественная "единица" не есть начало какого-либо числового ряда. Она не число, но отрицание числа. Другими словами, она указывает на нечто "единственное", а не на половину двух или на треть трех. Три "единственных" не слагаются.
И это не какая-то малозначительная тонкость. Желание во что бы то ни стало считать, слагать, как если бы этого требовала логика, сразу же преграждает доступ к тайне, порождает риск смешения, ибо, по словам Максима Исповедника, "даже когда пребывающее надо всем Божество и прославляется как Троица и Единое, все же оно не есть та "тройка" и "единица", которые обретаются посреди наших чисел".
"Счетоводства" нет и в Символах веры
Зачем торопиться со счетом, когда этого нет ни в Апостольском Символе веры, который читается во время крещения, ни в Никео-Цареградском Символе веры, который звучит во время литургии? Можно долгое время восхищаться произведением искусства и не прибегать к каким бы то ни было вычислениям. Разве сами по себе вычисления автоматически вызывают прогресс в области истинного познания?
С другой стороны, если нельзя применять наши числа к Богу, вполне возможно отметить, что в наших Символах веры (которые были созданы нашей верой для того, чтобы мы смогли ответствовать Откровению) есть три пункта, которые последовательно касаются Отца, Сына и Святого Духа. То же самое можно сказать и относительно крещения: тот, кто приступает к нему, ответствует именно на три вопрошания. Стоит, однако, отметить, что речь идет не о трех исповеданиях веры, но об едином ее делании: невозможно рассекать на части Символ веры, ибо он есть нечто в полной мере целостное. И тот, кто начал произносить его, должен дойти до конца. Таким же образом следует задать все необходимые вопросы тому, кто крестится. Это не для того, чтобы выразить все истины веры, но для того, чтобы исповедать веру в единого Бога: Бог неразделим, и эта неразделимость выражается непрерывностью, которая должна сохраняться, когда мы исповедуем нашу веру в него.
Последовательность в исповедании Божественных Имен
В Писании нас ждет и другая неожиданность. Мы по укоренившейся привычке произносим вначале "Отец", затем "Сын" и наконец "Святой Дух". Несомненно, причина тому - известный текст Евангелия от Матфея (28.19) : "Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа...". Под влиянием обряда крещения этот стиль вошел в наш обиходный язык. Однако в Новом Завете картина иная: выражения менее стереотипны, Имена более разнообразны, а порядок их исповедания постоянно меняется и невозможно сказать, что какой-то один из них занимает особое место. Именно об этом говорит Василий Великий: "Господь, предавая нам об Отце и Сыне и Святом Духе, не счетом переименовал их; ибо не сказал: в первое, второе и третье, или — в одно, два и три; но в святых Именах даровал нам познание веры, приводящее ко спасению... Мы счисляем не чрез сложение, от одного делая наращение до множества, и говоря: одно, два, три, или: первое, второе, третье".
Ясно, что данное замечание относится к способу выражения, а не к порядку происхождения Божественных личностей, о котором мы будем говорить ниже. Однако порядок исповедания Божественных Имен весьма показателен. С одной стороны, в Новом Завете говорится о Трех и они перечисляются во всех возможных порядках, но при этом никогда не слагаются, чем выражается одновременно единство и различие без разделения. С другой стороны, богословие пользуется счетом и выделяет какой-то один "привилегированный" порядок. А для того чтобы показать, что в Боге нет никакого разделения, богословие прибегает чаще всего к тем "Святым Именам", которые непосредственно связаны друг с другом: "Отец" и "Сын". В богословии эти два имени весьма часто встречаются рядом.
Имена
В Новом Завете же, наоборот, именования "Отец" и "Сын" редко встречаются рядом, с трудом можно найти выражения "Отец Сына" или "Сын Отца", чаще попадаются выражения "Сын Божий", "Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа". С точки зрения логики это, конечно, одно и то же. Тем не менее, строго говоря, перспективы и акценты здесь несколько отличаются друг от друга. Впрочем, отметим в скобках, что, несмотря на логику, мы, как и Новый Завет, никогда не пользуемся выражением "Отец Бога", и это вопреки нашему утверждению, что Христос есть Бог. Инстинктивная осторожность в отношении этого выражения вполне оправданна, хотя, конечно, было бы довольно трудно в немногих словах объяснить, почему...
Домостроительство спасения
Наконец, в Новом Завете три "един" раскрываются в плане их спасительного делания. И было бы весьма трудно почерпнуть из учения Нового Завета необходимые данные, чтобы составить удовлетворительную картину Божественной тайны, взятой вне "домостроительства" спасения, то есть вне ее вторжения в нашу историю. И было бы невероятно трудно разглядеть за тем, что богословы называют "домостроительной Троицей", иную Троицу, "Троицу имманентную", полностью абстрагируясь при этом от ее раскрытия через пришествие Ииуса Христа и основание Церкви в день Пятидесятницы. И очень возможно, что причина многих наших затруднений, связанных с Троицей, лежит именно в этом.
Однако в Новом Завете нет ничего такого, что побуждало бы нас раскрыть некую имманентную Троицу, скрывающуюся за Троицей домостроительной. Новый Завет призывает нас погрузиться лишь в одну тайну — тайну Бога, явившего себя людям. Как бы далеко мы ни пытались проникнуть в область того, что было "до" домостроения нашего спасения, в Новом Завете второе лицо Троицы уже носит имя "Иисус Христос". И в этом заключено напоминание о том, что невозможно подойти к Божественной тайне вне рамок Воплощения.
Тринитарные выражения в Новом Завете
Излюбленное тринитарное выражение Нового Завета — "Бог Отец, Иисус Христос и Дух-в-Церкви". Это сразу же бросается в глаза, когда читаешь приветствия в начале Посланий. Послания эти никогда не начинаются словами "Во имя Отца и Сына и Святого Духа", какими раньше начинали всякую проповедь. Апостольские Послания начинаются выражениями, в которых Отец сопрягается с Богом, Иисус Христос с Господом, а домостроительная деятельность Духа с Церковью, освящением, благодатью и миром. Вот что совершенно справедливо пишет о. Буйяр: "К бытию Бога можно получить доступ лишь через ту деятельность, в которой он себя являет. К так называемой "имманентной Троице" богословов можно приблизиться лишь через то, что они, богословы, называют "Троицей домостроительной". Но следует правильно понимать слово "доступ". Оно не означает, что одну Троицу можно постигать через ее отражение в другой. "Троица имманентная" есть "Троица домостроительная" и наоборот. Троицу можно постичь именно через жизнь в ней, то есть через то, что относится к Богу Отцу и Творцу всего, через Христа и в Духе, иными словами, через христианскую жизнь".
Изображения Троицы
В этом отношении можно лишь восхищаться глубокой интуицией Православной Церкви, которая отвращается от всякого изображения Троицы вне той или иной библейской сцены. Например, иконописцы, изображая или Крещение Христа, или Преображение Господне, или трех ангелов, явившихся Аврааму, стремится вызвать представление о Троице. Церковь Латинская в этом смысле занимает позицию куда менее строгую, хотя Рим неоднократно осуждал изображение Троицы в виде трех человеческих лиц. И действительно, тот, кто старается найти человеческий лик в Божественной тайне, найдет лишь лик Христа сказавшего: "Кто видит меня — видит Отца".
Что же касается наших "треугольников", то они скорее дают представление о некоей догматической формуле, чем о Боге живом.
Заключение
Коротко говоря. Божественное единство и Троичность раскрываются в Писании как единство и многообразие события, представляющего собой некое восшествие: пришествие Бога. Это пришествие подобно некоему развертыванию Божественных сил, которые приближаются к человеку, окружают и охватывают его, проникают в него и, отступая, втягивают и увлекают его в свои бесконечные, бездонные глубины. Троица не есть некий объект, подобный, например, картине, которую созерцают извне. Познать Троицу — значит проникнуть в самую глубину картины... Здесь можно привести в качестве примера симфонию, которая настолько захватывает слушателя, что он начинает жить этой музыкой, становится как бы частью оркестра, дирижирует, вместе со скрипачом играет на скрипке, а с флейтистом на флейте... Или возьмем болельщика — он настолько увлечен спортивной встречей, что все его тело, все мышцы как бы участвуют в игре.
Тот, кто возвещает имя Отца, Сына и Духа, тем утверждает пришествие Бога: "Бог посетил народ свой". Это троякое утверждение бесконечной любви, которая "обрушивается" на нас, вторгается в нашу жизнь и поднимает нас. Тот, кто прославляет имя Отца, Сына и Духа, тем самым глаголет о Едином, которое есть "безграничный, безбрежный океан бытия", являющий себя тремя разными способами. Мы погружены в этот океан, ибо он охватывает нас и увлекает в свои глубины. Уже в Ветхом Завете говорится: "Сзади и спереди ты объемлешь меня и полагаешь на мне руку твою. Дивно для меня ведение твое - высоко, не могу постигнуть его. Куда пойду от Духа твоего, и от лица твоего куда убегу? Взойду ли на небо — ты там; сойду ли в преисподнюю — и там ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря — и там рука твоя поведет меня и удержит меня десница твоя" (Пс139/138/.5-10).