|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава седьмая
Образ страждущего Христа в религиозных переживаниях Средних Веков

1

Центром религиозной жизни, правда, иногда как бы затемненным, остается и для средневекового христианства, как и для раннего, личность Богочеловека, близкого, полного любви, состраждущего и спасающего, умирающего за мир на Голгофе. Особенно ярко этот человеческий, смиренный образ Христа, близкий, понятный, захватывающий душу, выступает с средневековой религиозности по мере ее углубления и эмоционализации, т.е. преимущественно с 12-го века,⁶⁵ хотя корни этих переживаний уходят, конечно, далеко вглубь - к самым истокам христианской традиции и христианского чувства, никогда не замиравшего вполне.⁶⁶И в Средние Века сохраняли для христианского сознания свою силу прощальные слова — обетования Иисуса Своим последователям: "Се Аз с вами во вся дни до скончания века". Эта близость ощущалась в благодатной жизни Церкви (особенно реально в Таинстве Евхаристии), а для просветленного взора - всегда и повсюду.

Ubique daemon! - "Дьявол повсюду!" восклицает с ужасом Сальвиан, марсельский священник 5-го века. Эти слова его глубоко характерны и для настроений последующих веков. И вместе с тем, тот же самый Сальвиан живо ощущает повсюду — и в истории, и в окружающей жизни — близость Божию.⁶⁷ Точно также много веков спустя - в 12-ом веке, малоизвестный монах Клервоской обители, которому, как повествует нам собрание Клервоских сказаний, дважды во время молитвы являлся Господь Иисус, ощущает повсюду божественную близость — felici ductus experimento, credidit ubique divinam esse praesentiam.⁶⁸

Так и Франциск повсюду, во всем мире, в красоте всей твари, чувствует присутствие Возлюбленного своей души;⁶⁹ а вдохновенный его духом, вышедший из францисканской среды трактат Scala divini amoris (Лестница божественной любви) "во всей красоте, что есть в твари", видит "сияющий образ Иисуса Христа, что сияет и улыбается нам в красоте творений".⁷⁰

2

Еще более явственно и ощутительно реально раскрывается близость Христа — уничиженного и страждущего — в творении дел милосердия. "Алкал Я", — так скажет, согласно словам Иисуса, Царь Правды, Сын Человеческий, к милостивым в день суда, — "и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня. Был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне "...Ибо "истинно говорю вам: так как вы сделали сие одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне".⁷¹

Эти слова Иисуса нашли могучий отзвук в сердцах христианства, в частности в Средние Века. Средние Века восприняли эти слова с детски верующим, ярким, подчас наивным, реализмом. Не нищий только, убогий или больной принимает нашу милостыню, наше служение любви, а собственно Сам Христос в образе бедного и больного. Христос здесь, Он близко, Он предстоит нам на каждом шагу в образе "одного из братьев Своих меньших", в образе страждущего, и ждет, просит, требует от нас сострадания, дела любви, вызывает нас, приглашает на то, чтобы любовно послужить Ему и ощутить Его духовную близость.⁷²А иногда Его мистическое присутствие раскрывается при этом ярким и чудесным образом. Известна легенда о св. Христофоре, который перенес на своих плечах через бурную и стремительную реку под видом мальчика Самого Христа.⁷³ Или вот, напр., благочестивый монах Альквирин из Клервоского монастыря, обладавший искусством врачевания; с особой любовью посвящал он себя уходу за бедными и неимущими. "И не только лечил он их болезни или ушибы, но и гниющую плоть страждущих, и гной источающие их члены он перевязывал собственными руками с такой заботой и вниманием, как будто бы он обслуживал раны Христа. И по истине так оно и было. Ибо все он делал ради Христа, "все сие Христос относил к Себе", и однажды Он открылся ему в чудесном видении.⁷⁴

Предметом наибольшего физического отвращения и ужаса для общества,⁷⁵ отщепенцами от прочего мира были весьма распространенные в Средние Века в Западной Европе прокаженные, носители этого страшного и заразительного, занесенного с Востока недуга, заживо разъедавшего их плоть, покрывавшего их тело зловонными струпьями. Они жили вне городов и селений, изолированно от прочего мира, и издали просили милостыню на дорогах; проявление активного милосердия к ним, было не только делом любви, но и актом мужества. И вот, особенно часто Христос чудесно раскрывается Своим избранным в образе прокаженных. Так прокаженный, которому Франциск Ассизский, уже на пороге своей новой возрожденной жизни, подает милостыню, одновременно лобызая его, вдруг чудесно исчезает. И Франциск исполняется изумлением и радостью духовной.⁷⁶ Сходно происходит и с блаженным Джиованни Коломбини из Сьены (в 14-ом веке), как повествует нам его биограф: он ввел прокаженного к себе в дом, положил его на лучшую постель, обмыл его раны и с любовью служил ему; через некоторое время прокаженный чудесным образом исчезает из запертой комнаты, и вся горница исполняется дивным благоуханием.⁷⁷ А вот, что рассказывает Цезарий Гейстарбахский в своем Dialogus miraculorum (13-го века) про графа Тибо Шампанского: "Граф обладал столь великим смирением, что нередко лично посещал хижины прокаженных... Перед одним из замков его жил как раз некий прокаженный. Каждый раз, что графу приходилось проезжать мимо его хижины, граф слезал с коня и, взойдя к прокаженному, он обмывал ему ноги, подавал ему милостыню и затем уже ехал дальше. По прошествии некоторого времени прокаженный этот умер и был похоронен; но это не дошло до сведения графа. И вот однажды, проезжая опять по этой дороге, граф, как только поравнялся с знакомой ему хижиной, соскочил опять с коня говоря: "Следует мне навестить отца моего". И, войдя внутрь, увидел он не прокаженного, но в образе прокаженного и в его одежде - Господа. Совершив по отношению к нему свое обычное дело милосердия — он радостно вышел. И вот, когда он говорил своим приближенным: "Я рад, что видел моего прокаженного", ему ответили: "Господин, знайте за вполне достоверное, что он давно уже умер и погребен в таком-то месте". Услыхав это, благочестивый граф возрадовался духом, что удостоился он узреть и личным служением почтить Того, Кому он уже долгое время служил в лице Его собратьев — членов Его тела".⁷⁸

3

Но особенно действенно ощущалась близость Христа, Его безмерная любовь и благодатная сила искупления при созерцании, умом и сердцем, Его страданий и крестной смерти. Это внутреннее созерцание страждущего Иисуса, памятование о Нем, духовное добровольное участие в Его крестном подвиге и чувство глубокой любви и безмерного преклонения и живого общения с Голгофским Страдальцем, вот — основная и центральная струя всей религиозной жизни Средних Веков, там, где она проявляется в повышенном и углубленном виде. Интересно остановиться на этом созерцании душою мук распятого Богочеловека в некоторых, наиболее ярких, наиболее ощутительных и повышенных его проявлениях.

Постоянное сосредоточение мыслью и сердцем на муках Христа переходило нередко в прочувствованное и ярко- конкретное переживание их заново (иногда даже физически-реально), порождало ряд образов и видений. Внешнюю фиксацию этих переживаний имеем в ряде благочестивых средневековых сказаний. Приведу лишь некоторые случайные примеры. Так Цезарий Гейстербахский знает некую благочестивую девственницу, которая "часто видела Спасителя висящим на кресте, с окровавленными ранами". Когда, побуждаемая состраданием и скорбью, она закрывала глаза, то она тем не менее продолжала Его видеть. В связи с этими видениями, "она не могла уже ни думать ни говорить о страданиях Господа без слез и сокрушения".⁷⁹ Так и священник некой обители, Даниил, видит распятого Христа и получает от Него чудесный дар слез: "Всякий раз, что начинал он размышлять или говорить о страдании Христа, тотчас изливались у него слезы".⁸⁰ Некий престарелый Клервоский инок видит в день Великой Пятницы Господа Иисуса Христа с руками и ногами распростертыми на кресте, как будто бы Он только что был распят. "Это блаженнейшее видение, хотя было оно кратким и почти мгновенным, явилось, однако, столь ощутительным и действенным, что благоговейная память о нем не могла уже изгладиться из сердца видевшего". "Как если бы кто, - так продолжает благочестивый составитель сборника Клервоских сказаний, — подливая в пылающую печь масла, заставил ее сразу вспыхнуть огнем, так и благодать сего откровения озарила еще более ярким и совершенным пламенем устремления к Господу сердце старца, уже давно распаленное небесной любовью".⁸¹ Послушник Конрад Гейстербахского монастыря слышит даже, в экстазе, обращенныя к нему слова Распятого: "Конрад, видишь ты, сколько Я перенес ради тебя?"⁸² Два других послушника одного из германских монастырей видят зимним вечером на темном уже небе огромный сияющий крест с распятым на нем Господом, и склоняются перед Ним в безмолвной молитве.⁸³ У одного, еще совсем юного, но достигшего высокой святости жизни, монаха Клервоской обители его созерцания и видения все возрастают в ощутительности и реализме. Сначала он видит ночью во сне, что ангел Господень "ввел его в некий славный чертог, в котором он узрел Господа Иисуса Христа висящим на кресте, а Пречистую Матерь Его, Деву Марию, стоящей у креста вместе с блаженным евангелистом Иоанном. И когда он взошел туда, то ощутил благоухание столь великой сладости, как если бы покой тот был окроплен всевозможными благовониями". И, припав лицом к земле, он всеми силами, всем устремлением сердца своего стал молить Распятого преподать ему благословение. И, получив благословение, он проснулся, но еще долго после этого видения чувствовал он "всего внутреннего своего человека преисполненным дивной сладостью благоухания", чувствовал себя обновленным и озаренным благословением Христа. В другой раз - то было уже на яву - стоял он вместе с братией за торжественной службой пасхальной ночи... "Начал он, предавшись внутреннему смирению, с особым вниманием размышлять о страданиях и воскресении Господа, так что от пылающего чувства благоговения и сострадания он весь изливался в слезах. И вот, по прочтении уже второй паремии, когда братия пела антифон (респонсорий) "Ангел Господень", вдруг Тот, Кто в сердце его возжег огонь устремления — Господь Иисус Христос, явился ему бодрствующему и плачущему, и стал перед ним посредине хора, распростирая руки Свои и как бы показывая их ему. И на пречистых ладонях Его явственно виднелись следы гвоздей, и видно было, как из этих свежих язв сочилась кровь. И, узрев Господа, брат тот возрадовался радостью весьма великою, но, пораженный и как бы придя вне себя, не знал в данный миг, что ему делать. Ибо хотел он броситься на середину и припасть к ногам Спасителя, но удерживали его стыд и почтение перед собранной братией, - как бы не сочли его безумным. Ибо он и того не знал, является ли Господь видимым лишь для него одного или также и для остальных. И весьма обильно плакал он при сем, и сердце его растоплялось в себе самом жалостью от безмерной сладости любви к Тому, Кого он зрел. А длилось это явление Господа все то время, пока в праздничном антифоне пелись следующий слова: "Он восстал от мертвых, придите и видите..." ⁸⁴

Еще ярче, еще более конкретно ощутительно было видение, которого удостоился другой Клервоский монах — благочестивый врач Альквирин.⁸⁵ Ему казалось, будто вестники небесные громко возглашают: "Вот грядет Господь, восстаньте и выходите навстречу Ему". Он скорее выбежал навстречу и стал у врат обители в ожидания Господа, и вот, действительно взошел через них Госпрдь. "И когда входил Господь, он приблизился к Нему и поклонился Ему, умоляя, чтобы Он его благословил.⁸⁶ И, получив благословение, стал он пристально взирать на Него, и дивным чувством сострадания он состраждал с Ним. Ибо Господь представлялся ему как страждущий и немощный, пронзенный гвоздями и прободенный копьем, как будто бы Он только что снят был с креста, так что кровь весьма обильно струилась из раскрытых язв.

Душа шаг за шагом следит за драмой Голгофского Страдальца. Она в мыслях переживает заново Евангельский рассказ, конкретизирует его себе, восполняет новыми подробностями, Она созерцает бичевание Иисуса и издевательства над Ним, непосильное несение Им Своего креста на пути к Голгофе, последовательно развертывающуюся картину процесса распятия и мучительную агонию на кресте.⁸⁷ Иногда она переносится в чувствования, в скорбную, охваченную смятением и болью душу близких Иисуса, созерцающих Его муки, и сама созерцает, видит эти муки очами Его Матери и прочих, что остались верными Ему до конца.

4

Ибо с драмой Сына теснейшим, неразрывным образом переплетается драма Матери. На Ней, как известно, останавливается уже евангельское повествование. "Тебе Самой оружие пройдет душу", - так предсказывал Марии эту грядущую нравственную муку еще старец Симеон, когда молодая Мать принесла в храм 40-дневного Младенца (Лук 2. 35). Теперь же, на Голгофе, "стояли" - как рассказывает нам Иоанн - "при кресте Иисуса Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина". И следует краткий эпизод потрясающей трогательности: распятый Иисус, уже близящийся к смерти, поручает заботу о Своей Матери любимому ученику Своему: "Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: "Жено, се сын Твой!"; потом говорит ученику: "Се матерь твоя". И с этого времени ученик сей взял Ее к себе" Ин 19. 25-27). Христианское чувство многократно и длительно останавливалось на этой сцене, на переживаниях Матери, стоящей у креста Сына или же держащей на руках Его бездыханное, снятое со креста тело, или в безмолвной невыразимой скорби созерцающей Его погребение.⁸⁸

Св. Бригитте, шведской созерцательнице 14-го века сама Св. Дева в видении повествует о том, как Она лицезрела и переживала истязания и смерть Сына. "Когда", говорит Она, "первый из гвоздей пробивал тело Его, Я при первом же ударе упала без чувств как мертвая: в глазах у Меня потемнело, руки тряслись, дрожали колена. И от великой горечи не могла Я взглянуть на Него, пока не был Он всецело пригвожден. И когда Я встала, увидела Я Сына Моего мучительно повешенного. А Я, Матерь Его печальнейшая... еле могла держаться на ногах от скорби..."

Близится конец. "Тогда от чрезмерного телесного страдания из глубины человечества Своего возопил Он ко Отцу: "Отче, в руки Твои предаю дух Мой". Когда услыхала Я этот вопль, Я, Его скорбнейшая Матерь, то задрожали все члены Мои от жестокой боли сердца. И сколько раз потом Я ни помышляла об этом вопле, он как будто все еще звучал в Моих ушах".⁸⁹

Недаром, пока Он еще мучился на кресте, сострадание Его к Матери Своей на много увеличивало Его муки, как говорит нам автор книги "Созерцаний" (Meditationes vitae Christi). "Она поистине вместе с Сыном висела на кресте и предпочла бы умереть вместе с Ним, чем дольше жить". Она молит о Страдальце-Сыне небесного Отца — пусть Он по крайней мере облегчит муки Его: "Отец, поручаю Тебе Моего Сына". А Сын в это время молился за Мать: "Отец Мой, видишь, как страждет Мать Моя. Я должен быть распятым, а не Она; а между тем Она со Мною на кресте. Достаточно Моего распятия, ибо Я понес на Себе грехи всего народа... Видишь Ее отчаяние; Отец, поручаю Ее Тебе: сделай посильными, выносимыми страдания Ее".⁹⁰

А вот сцена снятия со креста. Свесившуюся, освобожденную от гвоздя правую руку Его "Владычица подхватила с благоговением и прижимает к Своему лицу. Она взирает на Него и целует Его с обильными слезами и горестными вздохами".⁹¹ "А когда тело со креста было спущено на землю" — рассказывает нам автор "Книги о страданиях Христа и о скорбях и плаче Его Матери" (из рукописи 13-го века) — "то Она, устремившись на Него, припав к Нему (super ipsum ruens), от безмерной скорби и безграничной любви пребывала как бы мертвой — prae incontinentia doloris et immensitate amoris quasi mortua stabat.

Стояла в головах умершего Сына Своего Матерь Его Мария, слезами орошая Его лицо; многоразличными стенаниями терзалась Она изнутри; неустанно лобызала Она чело Его и щеки, и глаза, и нос, и все тело, и плакала с таким обилием слез, что казалось, будто вся плоть Ее вместе с душой всецело растворялась в слезы. Слезами омывала Она безжизненное тело Сына.,." ⁹²

Эти сцены, эти переживания мук Иисуса и скорби Его Матери вдохновляют и церковное изобразительное искусство, внося в него (с особой силой во второй половине Средних Веков) струю глубокого, хватающего за сердце патетизма,⁹³ вдохновляют они, уже с ранних времен, и религиозную лирику и в особенности церковную, богослужебную песнь.

Мы знаем, что Восточная Церковь в своих песнопениях плачет и скорбит, созерцая умственным взором страдания Богочеловека. Она плачет и вместе со Скорбящей Матерью, повторяя Ее сетования, созерцая и переживая Ее материнскую скорбь. Приведу хорошо известные по "Постной триоди" некоторые из песнопений Иосифа Песнотворца (Ιωσήφ δ Υμνογράφος) жившего в 9-ом веке, — из канона, что поется в пятницу 4-ой седмицы Великого Поста. Мы слышим здесь возгласы и рыдания самой безутешной Матери и Девы:

Егда Тя, Чадо, неизреченно родих, болезней избегох, и како ныне вся болезней исполнятся? Вижду бо Тя висима яко злодея на древе, землю неодержанно Повесивтаго, глаголаше Всечистая плачущи...

Умерщелену жизнь на кресте зряще, и не терпяще болезни утроб, рыдаше чистая Дева взывающе: Увы, Сыне Мой, что Тебе народ беззаконный воздаде?...

Ныне яко агнца незлобива зрю Тя висяща и от беззаконных ко кресту пригвождаема, Сыне Мой, пребезначальный, рыданъми терзаюся, и матерскими одержима есть болезнями, Всечистая вопияше…⁹⁴

А вот, из канона Симеона Логофета, читаемого в Великую Пятницу:

Обешена яко виде на кресте Сына Своего и Господа, Дева чистая терзающися вопияше горце, со другими женами стеняще, глаголаше:

О страшном Твоем рождестве и странном, Сыне Мой, паче всех матерей возвеличена бых Аз: но увы Мне, ныне Тя видящи на древе, распаляюся утробою...

Се Свет Мой сладкий, надежда и живот мой благий, Бог Мой угасе на кресте, распалаюся утробою, Дева стеняши глаголаше...

Уязвена Тя видящи и без славы, нага на древе, Чадо Мое, утробою распалаюся, рыдающи яко Мати, Дева провещаваше...

Но вот тело умершего Страдальца снято с позорного древа и покоится на коленях Матери.

Приемши Его с плачем Мати неискусомужная, положи на колену, молящи Его со слезами, и облобызающи, горце же рыдающи и восклицающи: "Едину надежду и живот, Владыко, Сыне Мой и Боже, во очию свет раба Твоя имех, сладкое Мое Чадо и любимое...

Не изглаголеши ли рабе Твоей слова, Сыне Божий? Не ущедриши ли, Владыко, Тебя родшую? - глаголаше Чистая, -рыдающи и плачущи, облобызающи тело Господа Своего.

Помышляю, Владыко, яко к тому сладкаго Твоего не услышу гласа, ни доброты лица Твоего узрю, якоже прежде, раба Твоя: ибо зашел ecu, Сыне Мой, от очию Моею...

И все снова и снова раздаются эти рыдания, эти сетования Матери.

Избавляй болезни, ныне приими Мл с Собою, Сыне Мой и Боже, да сниду, Владыко, во ад с Тобою и Аз, не остави Мене едину: уже бо жити не терплю, не видящи Тебя, сладкаго Моего Света

Со другими женами мироносицами рыдающи Непорочная горце и носима видяше Христа, глаголаше: Увы Мне, что вижу! Камо идеши ныне, Сыне Мой, а Мене едину оставлявши?...

Точно также и в религиозной лирике средневекового Запада встречаем ряд "плачей" Богоматери над телом умершего Сына. Весьма распространены они в немецкой литературе.

Owe kint, din wenqel sint
dir so qar erblichen;
al din krait, al din math
ist dir so qar entwichen.

"Увы, Дитя Мое", восклицает в одном из них Мария, "побледнели совершенно Твои щеки. Совершенно исчезла вся Твоя сила, все Твое могущество".

Tot, owe tοt
tot, nu nim uns beide,
daz er also eine niht
von mir werde gescheiden.

"Смерть, увы, смерть! Смерть! возьми теперь нас обоих, чтобы Он не был таким одиноким, разлученным от Меня!"

Herzi brich! Kint nu sprich
Und las mich mit dir sterben,
ode ich muoz hie under dir
so jaemedich verderben.

"Разорвись, Мое сердце! Дитя Мое, молви Мне хоть одно слово и дай Мне умереть вместе с Тобою. Или Мне придется здесь под Твоим крестом погибнуть от скорби".⁹⁵В Италии 13-го века широкие народные массы охватываются религиозным порывом. Из глубин народной жизни вырастает это религиозное движение, органически связанное с деятельностью и проповедью св. Франциска Ассизского. Яркое и стихийное (хотя уже более внешнее) проявление этого подъема имеем, напр., в движении флагеллантов, когда десятки тысяч людей неудержимым потоком в течении месяцев переходили из города в город, из селенья в селенье, громко каясь в грехах, призывая милосердие Божие и воспевая страдания Христа и муки Его Матери.

Ео Maria dolorosa
Veqo lo mio fiolo pennare
Oyme, fiolo qlorioso,
Lassa mi, che devo fare?

"Я, скорбная Мария, вижу, как страдает Мой Сын. Увы! Сын Мой преславный! Несчастная Я, что Мне делать?" — так звучит все снова и снова возвращающийся припев (в сборнике флагеллантских гимнов, правда, зафиксированных уже в 14-ом веке).⁹⁶

Оплодотворенная этим духовным подъемом 13-го столетия, в недрах, в первую очередь, францисканства зародилась, как известно, итальянская религиозная лирика, полная простоты и глубины беспредельно захватывающего чувства. О характере этих гимнов — laude, нередко страстно-напряженных, имеем интересныя указания в статутах некоторых религиозных (флагеллантских) братств того времени. Так, в статутах "Братства Распятого" (Statuti della compagnia del Crocifisso) в Губбио читаем, что члены его должны собираться в церкви в ночь Великого Четверга на Пятницу "для слушания Страстей Христовых, одетые во власяные вретища. В этой церкви да будет с благоговением воспроизведены перед народом слезные "лауды" и жалостные песнопения и горестные сетования Девы и Матери, осиротелой, лишенной родного Сына; при сем больше внимания следует обращать на слезы, чем на слова".⁹⁷

У великого францисканского мистика и поэта Якопоне да Тоди, в творчестве которого имеем венец религиозной песни итальянского средневековья, сочетается в его итальянском "плаче" Богоматери изумительная свежесть выражения с потрясающим патетизмом чувства. Дева Мария (Donna del Paradiso) переживает здесь на наших глазах шаг за шагом все фазы последней драмы Своего Сына. Его предали и схватили. Его влекут. Его отдали на истязание. Напрасно молит Она мучителей о пощаде, напрасно взывает к Нему, уже распятому:

O fiqlio, fiqlio, fiqlio! — fiqlio, amoroso qiqlio

fiqlio, chi da consiqlio — al cor mio anqustiato?

Fiqlio, occhi qiocondi, — fiqlio, со поп respondi?

fiqlio, perche t'ascondi — dal petto ove se lattato?

"О, Сын Мой, Сын Мой, Сын Мой! - Сын Мой, прекрасный, как лилия, Сын Мой, кто даст утешенье — Моему скорбному сердцу?

Сын Мой с радостными глазами, - Сын Мой, что Ты не отвечаешь?

Сын Мой, что Ты скрываешься — от груди, что Тебя вскормила?"

Когда Он испустил последнее дыхание на кресте, Она начинает Свои полные безмерной скорби сетования:

Fiqlio, 1'alma t'e uscita, — fiqlio de la smarita

fiqlio de la sparita — fiqlio attosicato!

Fiqlio bianco e vermiqlio, — fiqlio senza simiqlio,

fiqlio, a chi m'apiqlio? — fiqlio pur m'hai lassato.

Fiqlio bianco e biondo, — fiiqlio, volto iocondo,

fiqlio, perche t'ha el mondo, - fiqlio, cosi sprezato?

Fiqlio, dolce e piacente, —fiqlio de la dolente,

fiqlio, hatte la qente — malamente trattato!

"Сын Мой, душа Твоя отлетела — Сын скорбящей Матери,

Сын покинутой Матери, — Сын Мой, отравленный ядом!

Сын Мой, белый и румяный, — Сын Мой, Которому нет равного,

Сын Мой, к кому Мне обратиться? — Сын Мой, ведь

Ты покинул Меня!" и т. д.

Впрочем, излюбленное и наиболее яркое и законченное выражение нашел себе в Средние Века образ Матери, состраждущей распятому Сыну, в латинской религиозной лирике и в латинских песнопениях Церкви.

Плачьте все вместе со скорбной Матерью! Так Сама Она обращается к верующим, проходящим мимо креста:

Qui per viam perqitis, — Hic mecum sedete

Si est dolor similis, — Ut meus, vedete:

Meum dulcem filium — Pariter lugete.

Videte spectaculum — In cruce pendentis

More damnatitii — Crimina luentis,

Pro peccato populi — Mortem patientis.

"Вы, что проходите по дороге, посидите здесь со Мною: посмотрите, есть ли мука, равная Моей. Плачьте вместе со Мною над Моим сладостным Сыном. Вот - Он висит на кресте, искупая грехи, подобно осужденному преступнику; вот Он терпит смерть за грехи народа"...⁹⁸

Мать с душой, пронзенной мечом страдания, скорбящая у подножия креста, на котором висит Ее Сын, вот -один из наиболее потрясающих сюжетов, какие можно себе представить, в частности - один из центральных сюжетов в церковной песне средневекового Запада. Все снова мысль верующих возвращается к этому образу, и они длительно останавливаются на нем, со смятенной и соболезпущей душой, плача и благоговея. Можно наметить целую цепь непрерывного, преемственного развития в процессе воплощения этого образа в церковной песне, особенно 11-го века;⁹⁹ предвосхищаются при этом уже целые выражения, стихи, даже группы стихов, вошедшие, воспринятые потом (в конце 13-го века) в классическое, высочайшее по законченности и силе, воплощение этого плача Западной Церкви, плача вместе со скорбной Матерью над распятым Единородным - именно в "Stabat" Якопоне да Тоди:

"Мать стояла, в день рыданья
У креста, полна страданья,
Когда Сын висел на нем,
И душа Ее больная,
Вся трепеща и стеная,
Прободалась острием.

О, сколь скорбной, сколь печальной
Была Мать в сей миг прощальный,
Мать, родившая Его!
Как страдала и рыдала,
И, рыдая, созерцала
Муки Сына Своего! ...

5

Ряд других лирических гимнов и песнопений Церкви сосредоточивает свое преимущественное внимание на самом страждущем Иисусе. В одном рукописном сборнике гимнов 14-15-го веков мы читаем:

Planqe, Sion tilia
Leva supercilia,
Vide Christum Jesum
Per pecius et ilia
Per membra qiacilia,
Vulneratum, laesum
Graviterque caesum.

Cuspis arundinea
Cum corona spinea
Sacra membra forat,
Fundatori vinea
Vina dai sanguinea,
Naturaque plorat
Dum Jesus laborat.

"Плачь, дщерь Сиона, подыми вежды свои: узри Христа Иисуса раненого, проведенного через грудь и внутренности, через нежное тело Его, покрытого тяжкими ударами...

Острие и венец терновый пронзают пречистые члены. Лоза виноградная приносит Насадителю своему кровавое вино, и плачет природа, пока Иисус терпит предсмертные муки".¹⁰⁰

Взор всецело прикован к образу уничиженного, страждущего Иисуса:

"Ныне я вижу Тебя, Иисуса Христа, страждущего, оплеванного, заушенного, обезображенного язвами...

Про Тебя взывает Иеремия: 0, вы все, что проходите по дорогам, взгляните, есть ли мука равная этой Моей муке!"¹⁰¹

Эта пречистые глаза, поет Бонавентура, на преете потускнели и побледнело лицо; у Его обнаженного пела не осталось ни красоты, ни вида, ни доброты... Члены Его растянуты, для страшной пытки: Он исполосован ударами.¹⁰²

С благоговейной скорбью покланяется верующая душа язвам Распятого, склоняется перед израненными членами Его тела:

На этом древе, словно преступник, висит истинный Бог и человек, дрожа обессиленными коленами.

О сколь бедным, о сколь обнаженным явился Ты на кресте, как предмет насмешек и поругания... и притом добровольно, без принуждения, изъязвленный во всех членах Твоих!

Весь залитый кровью, Ты недвижим в Твоей скорби, подпоясанный жалким вретищем: о, безконечное величие, о. неслыханная бедность!

Привет Тебе, окровавленная Глава, венчанная тернием, израненная, избитая тростью, с лицом, покрытым, плевками! ...

Так поют гимны, обращенные к отдельным членам тела Страдальца.¹⁰³

Для сего именно и был пронзен бок Твой, - читаем в трактате "Мистическая Лоза", - чтобы нам открыт был вход. Для сего то и ранено было Твое сердце... чтобы нам обитать в нем. А и также для того, чтобы чрез видимую рану могли мы видеть невидимую рану любви.¹⁰⁴

Все мое знание, всю мою мудрость заключи в Твои язвы - так восклицает один немецкий мистик 14-го века, - чтобы мне всецело погружаться в Тебя, истинную книгу любви, и в смерть Твою. ¹⁰⁵

Религиозное чувство ищет ярких образов и символов, чтобы изукрасить предмет своей любви. Страждущий Христос, это — чудесная гроздь виноградная; крест, это -точило; кровь, изливающаяся из раны, это — целебное вино, напояющее мир (ибо уже сам Иисус называет Себя в 4-ом Евангелии истинной виноградной Лозой; а образы грозди и точила, встречающиеся в Библии, уже ранними Отцами Церкви были отнесены к Голгофской драме).¹⁰⁶Или еще: распятый Иисус - источник жизни (fontana vitae), в потоках Его крови омываются верные. "Благословенны Отцом Моим вы, состраждущие Мне", восклицает Иисус в видении, бывшем Анжеле из Фолиньо... "Удостоились вы в крови Моей омыть одежды свои".¹⁰⁷ Так и в "Откровении" Иоанна (7. 14) громко возглашается об избранных: "Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили их Кровью Агнца".

Изобразительное искусство Церкви, равно как и песня, многократно с любовью останавливается на этих образах, освященных традицией: креста — точила, и неиссякающих потоков очистительной крови.¹⁰⁸ Или иногда Христос уподобляется чудесной розе.¹⁰⁹ Церковная песня и некоторые благочестивые средневековые писания говорят об ярко-красной розе крови Христовой, о розе язв Его. "На нашей Лозе, которая есть благодатный Иисус, цветет тем не менее роза, рдеющая и пылающая: она рдеет от крови страдания, она пылает огнем любви, окроплена она росою слез сладчайшего Иисуса".¹¹⁰

Ave rosa sanquinis
Fusi more iluminis
De carne Salvatoris!

"Радуйся, роза крови, излившейся подобно потоку из плоти Спасителя!"¹¹¹

Конечно, все эти образы неадекватны, недостаточны, внешни; они не могут передать невыразимой высоты Голгофской тайны, они бессильны также изобразить объединение души с распятым Богом. Ибо Иисус, и притом страждущий, заполняет душу. Он — основной фон ее бытия, единственное, что ценно, всеохватывающая стихия духовной жизни. Ощущая это, душа в состоянии лишь твердить имя Иисуса, что как руководящий основной мотив проходит через все переживания, от скорби до радости: "Иисус, рожденный от Бога", - так поет Бонавентура; "Иисус, предсказанный в прообразах; Иисус, сошедший с небес; Иисус - Сын Марии...

Иисус - Пастырь добрый; Иисус, орошенный слезами; Иисус — Царь, нами не признанный; Иисус - Хлеб жизни...

Иисус, изменнически преданный; Иисус, ниспростертый в молитве; Иисус, окруженный толпою; Иисус, связанный оковами.

Иисус, насыщенный позором; Иисус, заушенный: Иисус, преданный Пилатом; Иисус, осужденный на смерть.

Иисус, всеми презренный; Иисус, пригвожденный ко кресту; Иисус, сопричисленный к разбойникам; Иисус, напоенный желчью

Иисус - солнце, помраченное смертью; Иисус, пронзенный копьем; Иисус, залитый кровью; Иисус погребенный

Иисус, торжествующий через смерть Свою; Иисус, радостно воскресший; Иисус — наша слава; Иисус, владычествующий над миром,

Иисус - Победитель величественный; Иисус - Жених украшенный... Иисус — наша желанная цель!¹¹²

Ибо из страданий вытекала радость - победа над смертью! А из тесного общения с этим страдающим Богом вытекала возможность духовного обновления, духовного переворота. Интересно было бы проследить, как действительно из подобных настроений и переживаний зарождалась иногда новая, могучая и просветленная духовная жизнь — повышенная и торжествующая, полная силы и творчества жизнь великих мистиков.

6

Страждущий Христос в переживаниях великих мистиков Средневековья! Это — центральный пункт всей их духовной жизни, в Нем все богатство, вся их мудрость, все их знание, вся радость их, весь смысл их существования. Они живут для Него, думою о Нем, любовью к Нему... "Нет другого пути Божия" — восклицает Анджела из Фолиньо, — "кроме пути жизни и смерти Богочеловека--Страдальца".¹¹³

Центром всех "Откровений Божественной Любви", бывших Юлиании из Норича, явилось созерцание агонии распятого Страдальца. "Ты не можешь достигнуть Моего Божества, если не пройдешь сначала через Мое страждущее человечество" — так слышит Seuse голос Вечной Премудрости - Иисуса. Здесь мы стоим перед неисчерпаемой областью, перед неизмеримым богатством тонов и переживаний, от острой боли до просветленной, ликующей радости — радости общения с Ним.

На этих высотах духовной жизни Средних Веков Иисус царит безраздельно как Центр и Источник устремления, как Путь, Истина и Жизнь.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|